Я умею прыгать через лужи

Я сижу на крыше шестнадцатиэтажного дома одиноким городским тридцатилетним Карлсоном. Мужчина в самом расцвете сил. По правую руку – бутылка “Гиннес” и пачка легких “Житан”. Обе – полупусты. Когда берешь бутылку в руку, она немного скользит из-за выступивших на стекле капелек росы.
Начались мои походы на крышу в мае. Перед каким-то немировским мегабоем НТВ стало чудовищно фонить и я, злобно дуясь шейными венами, поперся в тапках, футболке с Бартом Симпсоном и семейных трусах с вековой потертостью в районе члена на крышу, править антенну.
Лаз открывался просто -достаточно было раскрутить толстую проволоку, соединяющую дверь (люк?), ведущую на крышу, с приваренной к косяку (увы – дверному) железной скобой. Поднявшись, забыл об антенне – я вдруг оказался на небольшом темном островке, вокруг которого раскинулась миллионами светлячков поляна ночной Москвы.
После непременных “бля, ни хуя се”, которыми реагирует любой человек моего возраста и воспитания на встречу с красотой, я подумал – а ведь за каждым из этих микроскопических огоньков – страсть, безумие, скелеты в шкафу, саги о Форсайтах, любови и ненависти. Миллионы маленьких вселенных. А я могу вот так просто – выйти на крышу и перестать быть одним из этих огоньков, вырваться из белочного колеса обыденности и ежедневности.
Сначала я выбирался на крышу раз в неделю. Затем – дважды, а с июня – ежедневно. Я закидывал в пластмассовое ведерко восемь замерзших “Гиннесов”, вытряхивал туда же пакет льда, бросал в задний карман шорт пачку “Житан” и полз к звездам. Горлышки бутылок блестящими футуристическими грибами торчали из лукошка.

Я сажусь на краю крыши – ноги свешиваются вниз, к улице – ударом ладони сбиваю с упертой в камень бутылки Гиннеса крышку, делаю первый глоток в полбутылки и смотрю – вниз, вбок, влево, вправо…. К пятой бутылке мозг вяло плещется в приятном теплом поддатом вареве. Здесь главное – не делать резких движений, так как очень велик риск – не рассчитать, сместиться, увести центр тяжести туда – в outside world – и, обдирая о карниз спину соскользнуть навстречу вечности, успев за несколько секунд понять, что все, не вернешься, это окончательно, начать обссыкаться, сжиматься в секундном ожидании расплющивания об асфальт возле подъезда (а интересно – я сразу… тово…или – скорая, врачи, носилки, поднимаем на счет “три”, приемный покой, смерть на каталке, несущейся в реанимацию, сестра справа держит на весу медузу капельницы).
Неверное пьяное движение – и я потеряю все:

– работу с 10 до 19, когда не знаешь – как досидеть; как бы съебаться; где пялишься в интернет до красных слезящихся глаз; где ебешь вялым пьяным хуем Татьяну из бухгалтерии на корпоративной вечеринке в комнате продаж, ничего, не заметят, у меня ключи есть – прелюбодействуя, ощущаешь в сторону жены/мужа, нужное подчеркнуть, не чувство вины – изменил, а радость Бекхэма, забившего гол – ну, теперь-то 1:1…. или 5: 3, с возрастом; где иногда в голову забредает мысль – бля, да зачем же я родился, зачем в меня вбивали заработанные тысячелетиями знания человечества, зачем, оберегая от болезней, чпокали в руку прививочным шприцем, зачем меня служили в армии – чтобы я жалким червяком занимал оборудованный компьютером окопчик, не похотливо, а по привычке уже разглядывая сисястых голых баб на каком-нибудь лолитас.коме? Пчелка в ячейке, не способная производить мед. Что я оставлю после себя – пятнадцать тысяч побед в компьютерном морском бое?- Друзей, воспринимающих покупку тобой новой машины как удар под дых; тоскливо напивающихся с тобой по пятницам, кружа по избитой программе – ресторан, стриптиз, поедем к шлюхам, у меня хаш иранский;

– Одноклассников/курсников, встречающихся раз в год в установленную дату, изо всех сил меряющихся хуями – да я щас в одной конторке директором (лениво так), я тут взял “пассат” – трехлетку, не, ну нахуй в Алтуфьево жить, я в Кунцево достраиваюсь;

– Любимую женщину, с которой ты ежевечерне занимаешься аналитической еблей – вы не любите друг друга, а меняете позы и, как продвинутые професионалы и эксперты по эффективности, механически достигаете обязательного оргазма – чтобы сбросить стресс, быть молодым и уверенным, поддерживать чистоту лица.

– Хобби, выдуманное чтобы отвлечь тебя от мыслей о карнизе – идиотское дачестроение; кретинское пыхтение с тяжелой штангой в модном спортзале под звуки рвущего колонки техно. Главная черта всех хобби – их тотальная и полная бессмысленность.

– Погоню за любым стаффом, способным оторвать тебя хоть на секунду от пустоты твоей жизни – алкоголем, травой, хашем, колесами. Как же, бля, много вещей придумали мы в последние полтора века просто чтобы не оставаться самими собой. Потому что с самими собой нам или скучно или страшно.

Бля, а выясняется, что не так уж много и теряю. Плечи наклоняются вперед. Площадка внизу становится уже родной, она готова принять тебя, иди ко мне.
Стоп – что-то зацепилось за шиворот. А, ну да, общественное мнение. Как же – будут считать самоубийцей. А самоубийца – это проигравший, это уходящий глазами в траву футболист, просравший пенальти в финале, это неудачник. Ну не похуй ли, ведь – ты – будешь – мертв!
Плечи не идут вперед. Мама. Брат. Дочь.
Хотя, брат поймет… Или сделает вид что…..Он, естсественно, предпочтет версию случайного соскальзывания.
Дочь…. Будь честен хотя бы с самим собой, и признай, что эта замечательная девчонка дальше от тебя, чем соседская веснушчатая Юлька. Обязательные походы в кино раз в месяц, вот я тебе милую маечку купил… Ты откупаешься от ребенка мороженым, шмотками, покемонами – и, да скажи же, здесь на крыше нет никого – ждешь, когда же её надо будет вести обратно домой, и облегченно вздыхаешь, перепоручив её заботам матери. А встречаешься с ней не из-за тоски, а потому что – так надо.
Мама. Мама, мама, мама….
Мама не поймет. Ей – действительно будет больно. Непонятно, гадко.
Плечи уходят назад, к безопасности и привычности крыши. Добил седьмую бутылку. Открываю восьмую. Подбрасываю крышку вверх – и вот она уже пошла к улице, монетой на орел-решку переворачиваясь в воздухе.

В детстве я смотрел кино. Многосерийное, австралийское. Называлось “Я умею прыгать через лужи”. Там какой-то неоперабельный парализованный пацан-антипод в течение не десяти едва ли серий – учился вставать, ходить, ковыляя костылями проселочную австралийскую дорогу…Кино – по реальной биографии какого-то австралийского писателя. И сейчас я думаю – а что заставляло его карабкаться, даже понимая собственную неполноценность – никогда не будет ходить, с болью и остервенением, стирая эмаль на зубах сжатием – падать и вставать, переносить вес на неверную ногу – ёбнусь или выстою?
Хуйзнает, что-то, чего у меня нет и не было никогда.

Хотя уметь прыгать через лужи – это уже не так хуёво, правда?

Я спускаюсь с крыши, на лестнице обдираю колено, пьяно выбегаю на улицу в домашних тапках, подбегаю к лужам и – прыгаю через них, разбрызгивая в стороны ставшую уже грязной воду – улыбающийся поддатый тридцатилетний мужик. Прохожие меняют направление маршрута, опасливо косясь на еще молодого городского сумасшедшего.

Мне плевать.

Я умею прыгать через лужи.