Брызги

— Спрашиваешь, что за брызги? Что это вокруг, что происходит? Я попробую тебе объяснить. Если ты послушаешь и услышишь меня. Ага.
Черноволосый молодой человек, в черной рубашке с бордовым галстуком, который аккуратно прижимала к рубашке серебряная роза, аккуратно наклонился и взял в свои руки запястья молодой девушки, лежащей в окровавленной ванной. Жест его был лишен мелодраматизма, скорее чувствовалось, что для него это рутина, обычная, скучная, рабочая рутина.
— Так вот. Попробую объяснить. Понимаешь, а ты понимаешь, я знаю, однажды в жизни некоторых людей, коих поэты и дураки называют счастливчиками, наступает такой момент, когда они влюбляются. Вот так вот, бац! И влюбляются. Одномоментно. Э, вот, к примеру, ты влюбляешься, ага. Влюбляешься так сильно, что весь мир вокруг тебя сжимается. Сжимается настолько сильно, что ты готов поместить его вот в этой Любви. И ведь, что интересно, он помещается!

Молодой человек засмеялся. Засмеялся неожиданно и громко, девушка слегка вздрогнула и снова замерла.
— И ты вдруг, в один миг понимаешь, твоя жизнь закончилась. Нет больше твоей жизни, ибо ты нашел или нашла свою половинку. И теперь у вас есть только ваша жизнь. Ты меня слышишь?
Парень наклонился над девушкой, она вздрогнула и распахнула веки, начинавшие уже было смыкаться.
— Так вот. А что случается потом, мы все знаем. Врут те, кто говорит, что Любовь проходит. Нет… Она не проходит. Она лопается. Вот так вот — бац! И лопается. Опять-таки, одномоментно. Лопается больно. Иногда оставляя вот такие вот брызги на стенах ванной, невнятные сбивчивые попытки объясниться в телефон и короткие гудки. А вот для тебя, именно для тебя… Кстати, как тебя зовут?
Девушка не сразу сообразила, что вопрос обращен к ней и потому ответила с запозданием и почти не слышно.
— Катя…
— Так вот, Катерина, короткие гудки телефона для тебя скоро превратятся в сигналы кардиомонитора, которые еще позже, но незначительно позже, опять таки сменят свою тональность. Понимаешь о чем?
Девушка слегка кивнула.
— Я умираю…
— Совершенно верно. Умираешь. Или уже умерла? Ты ведь раньше умерла, да? Когда отказалась от своей жизни. Я сейчас даже не буду ничего спрашивать о твоих родителях и друзьях, мне просто интересно, зачем это все?
Катя сделала попытку приподняться в ванной, но у нее ничего не получилось. Руки скользили в ее собственной крови.
— Вы не понимаете… Никто не понимает… Я люблю…
— Ага. Люблю и жизни без него мыслить не могу. Слышали. Ну, то, что ты не мыслишь, ты уже ярко показала. Эффектно.
Парень опустил ее руки и, взяв с вешалки Катин халат, начал аккуратно и неторопливо вытирать руки. Его глаза не отрывались от лица Кати, но что в них было никто сказать бы не смог. Насмешка, сочувствие, сарказм, презрение, жалость? Наверное, всего понемногу.
— Катерина, скажу честно, я никогда не понимал такого вот самоуничижения. Низведения себя с карты жизни, во имя чего-то, что имеет сезонный характер. И, главное, бессмысленное низведение. Ведь этим ты не получишь того будущего, что хотела.
— У меня нет будущего… Мне незачем жить.
— Лукавишь? Я ведь вижу. Есть будущее, которое ты хочешь. Хочешь даже сейчас, на самом краю. На краю Мары. Хочешь, покажу?

Катя молчала.
Молодой человек, не дожидаясь ее ответа, в очередной раз склонился над ней и медленно провел рукой по ее волосам, потом опустил руку ниже, его пальцы аккуратными движениями прикрыли ее веки.
— Сейчас твое дыхание выровняется. Станет тихим и спокойным. Да, вот так. Именно так. Закройся мысленно для всего что вокруг, сосредоточься на том, что внутри. Думай о нем, думай о себе, думай о вас. А я помогу. Помогу увидеть. Только ты тоже постарайся…
Катя дышала ровно и тихо, глаза ее были закрыты и внешне создавалось впечатление того, что она крепко спит. Это впечатление портили только глазные яблоки, бешенным движением под веками выдавая что то, что происходит вряд ли есть сном.

А там внутри было солнце. Яркое такое, по-весеннему горячее, оно игриво брызгало в глаза зайчиками, так и норовило ошпарить своей радостью пробуждающуюся Природу. Но за этим строго следил весенний же ветерок. Деловито помахивая кронами еще голых деревьев, он перебирал прошлогодние листья и мусор, скопившийся местами, под снегом.
Катя с наслаждение вдохнула воздух всей грудью, стараясь чтобы он проник в каждую клеточку ее тела, пронизал ее всю и прогнал бы затхлость зимы, зимнюю беспросветную застойность скопившуюся внутри.
— Катяяя! Ну, Катька, елки-палки. Закрой балкон, тянет же. Хочешь, чтобы я опять заболел?

Катя поежилась. Ветерок вдруг сразу стал уж очень холодным, а солнце как-то куда-то сразу ушло. Она обернулась на голос. Голос, еще так недавно вызывавший у нее желание лететь над землей, вертеть, творить Землю, творить реальность, реальность в которой им было бы хорошо вдвоем… Сейчас этот голос вызывал больше желания поежиться. Катя ловила себя на этом желании и судорожно задвигала его куда-то подальше с глаз. Сердилась, злилась на себя, но сделать с собой уже ничего не могла.
— Сейчас, Антон, я просто носки развешивала на балконе, чтобы к завтра они уже высохли. Уже захожу.

Катя зашла внутрь квартиры, и, закрывая дверь балкона, постаралась закрыть за ней все свое раздражение. Повернулась она уже с улыбкой на лице. С такой веселой и беззаботной улыбкой, за которую ее Антон и полюбил. И плевать, что сейчас он не видит ее неискренности, раньше ведь видел.
— Тошенька, а там такая погода замечательная! Весна! Пойдем, погуляем, а? Просто возьмем тебе пива, мне орешков и посидим в парке?

Антон, с ногами забравшись на диван сосредоточенно сопел. Начинающий нарисовываться животик мешал ему полноценно заняться делом, которое было с его точки зрения важнее. Вытащив ножнички из ее маникюрного набора, он небрежно, вкривь и вкось, обрезал ими ногти на ногах.
— Тоша…
Катя старалась не сердиться.
— Тоша, я же просила делать это тебя в ванной. Они же по всей комнате летят и в ковер забиваются!
— Катюш, но в ванной мне неудобно!
Антон с возмущением посмотрел на Катю.
Та, ничего не отвечая прошла мимо него на кухню.
— Антон, так мы пойдем гулять или начинать готовить обед?
Из комнаты раздавалось сосредоточенно сопение. Потом он все же ответил.
— Готовь, наверное, обед, милая. Я уже настроился дома посидеть, пивка вот взял, скоро фильм начнется прикольный. Ну его ту прогулку, опять простужусь.

Катя очнулась. Перед глазами была темнота. Черная, с оттенками багровости и странными всполохами на ней.
— Где я… — Кате показалось, что она произнесла это вслух.
Темнота с багровыми сполохами исчезла и Катя поняла, что то были ее собственные веки, прикрытые рукой незнакомца.
— Ты? Ты снова здесь. В ванной. В луже собственной крови. И ты, знаешь, мои прогнозы насчет твоей смерти оказались подтверждены. У меня была надежда на то, что кровь с твоей левой руки, которую ты закинула за край ванной набежит на пол и пробьется к соседям, а они вызовут милицию. Потом была надежда на сворачиваемость, которая спасала жизни не одной такой эгоцентричной дурочки. Но, увы и ах. Крови вытекло слишком мало, чтобы попасть к соседям, и слишком много, чтобы попасть не к соседям. О как, сказанул.

Молодой человек встал с края ванной и, глядя в зеркало, поправил узел рубашки.
— Не повезло тебе со сворачиваемостью, однако. Экология подвела.
Катя задышала чаще и посмотрела на незнакомца.
— Я… Я не хочу…
— Не хочешь, что? Не хочешь чего? Впрочем, не трудись отвечать, ответы на эти вопросы я знаю. Постарайся подумать лучше, а чего ты хочешь? Для чего ты? И иди вперед.
Он взял со стиральной машины тяжелый черный плащ и накинул его себе на плечи.
— А я вот, пожалуй, пойду. Я сделаю для тебя все, что могу. И уйду. Но, не обольщайся, мы встретимся с тобой снова. Позже. Только эту нашусегодняшнюю встречу ты не вспомнишь. Так надо. Приведи себя в порядок. Тебе, как-никак, завтра на собеседование ехать,в банк. Не забывай о том, что это будет началом твоей удачной профессиональной карьеры.
Молодой человек, развернулся и вышел из ванной. Вскоре тихо щелкнул замок входной двери.
Катя снова закрыла глаза. Дыхание ее было ровным, но постепенно обретающим силу. Щеки, пугавшие бледной синевой наполнялись внутренним светом, губы теряли темную окраску.

Во дворе его ждал конь. Огромный, до одури черный конь. Стоящие рядом машины испуганно косились на него фарами, но стояли молча. Пятый БМВ попробовал было что-то пискнуть сигнализацией, но тут же умолк, испуганно и зло косясь на коня.
Он шел. Плащ трепетал за его плечами. Позади, там, где с треском рвалась и менялась ткань реальности, приобретая новые черты и назначения. А ошметки старой брызгами взлетали на ночное небо, дабы застыть там звездами других миров.
Легко вскочив на коня, он двинул его вперед. Его ждали дела. Служба.