Костя играл с Земфирой. Достав из коробки банан …

Костя играл с Земфирой. Достав из коробки банан, он просовывал его сквозь прутья клетки. Земфира бросалась к пище, а Костя отдергивал руку. В ответ макака строила устрашающие гримасы и совсем по-человечески грозила Косте сжатым кулаком.
— Все развлекаешься? — сказала Настя, входя в лабораторный отсек.
— Привет, солнышко, — Костя бросил банан в клетку, попытался обнять Настю.
Девушка отстранилась:
— Ты чего?
— И действительно, — сказал Костя.
Макака бросилась на прутья клетки.
— Кушать хочет, — сказала Настя.
— Пусть хочет.

— Зачем ты над зверушкой издеваешься?
— У нас вся лаборатория затем и стоит, чтобы над этой зверушкой издеваться. Правда, Земочка?
Обезьяна корчила негодующие гримасы.
— А на самом деле, Насть, я над ней не издеваюсь, а развиваю ей мозг, — продолжал Костя. — Пусть она не тупо жрет, что дают, а извилинами шевелит. Тем более, их есть у нее. А перед тем, как жрать, думает: не обманывают ли?

— Тебя Идол вызывает, — сказала Настя.
— Злой?
— Похоже на то.
…Идолом рядовые сотрудники называли Дмитрия Львовича — директора лаборатории. Прозвище придумал Костя — за профильное сходство с истуканами на острове Пасхи. Дмитрий Львович о прозвище знал. Равно, как и о том, кто его придумал. Костю он не любил. Неприязни не скрывал.
Идол был академиком, автором множества монографий, он то и дело ездил на международные конгрессы, симпозиумы.
У Кости же все было вроде как впереди, он пока учился в аспирантуре.
Дмитрий Львович сидел за столом с каменным выражением лица. Впрочем, пальцами одной руки он барабанил по столу, в другой — вертел шариковую ручку. И становилось понятно, что Идол отчего-то нервничает.
— Как себя чувствует… э-э… наша подопытная? — интересовался директор.
— Хорошо, Дмитрий Львович.
— Наблюдается ли какой-нибудь прогресс?
— Трудно сказать, Дмитрий Львович. С одной стороны, вроде бы, да. Но с запоминанием у Земфиры обстоит не должным образом. Сегодня — что-то помнит. Завтра — уже нет.
— А за что я вам деньги плачу? — Идол все-таки нашел, к чему привязаться. — Вы, Константин, как выяснилось, не исполняете мои предписания? Я что: должен у вас над душой стоять? Так, что ли? У вас же в инструкциях все написано! Почему не выполняете?
Спорить было бесполезно.
— Вам поручили проведение важной работы по эксперименту. А вы — делаете все, чтобы эту работу запороть. Завтра у нас — комиссия из РАН. Они будут смотреть на Земфиру, спрашивать — чем это мы, за казенные деньги занимались полгода? И что я им скажу? Что из-за распиз… из-за раздолбайства отдельных сотрудников весь эксперимент накрылся медным тазом, да?
— Да не переживайте вы, — сказал Костя. — Продемонстрирует она завтра прогресс.
— Я-то не переживаю, — сказал Идол. — В правоте своей теории я уверен. А вот с вами, если комиссия останется недовольной, я разберусь отдельно. Заявление об уходе напишете.
Костя вздохнул. Увольнение пережить было можно. Но ведь этот гад мог намандить и кое в чем еще…
— И о кандидатской можете не мечтать, — Идол будто читал Костины мысли.
— Довольна будет комиссия, точно вам говорю, — убедительно говорить не получалось.
— Идите, — сказал Идол.
***
Дмитрий Львович нервно расхаживал по кабинету. Конечно же, лабораторию скоро закроют. Это факт. А жаль. Ведь теория казалась ему такой верной. Она, кроме шуток, была просто уникальной, находясь на стыке зоопсихологии (в которой Дмитрий Львович был признанным специалистом) и практической психиатрии.
Психиатрическая практика показывала высокую эффективность электрошоковой терапии при лечении шизофрении, маниакально-депрессивных состояний и прочих душевных недугов. Но это Дмитрий Львович знал давно. А вот около года назад он побывал на конгрессе в Бостоне — гарвардские бездельники организовали. И там, от нечего делать, полистал научный журнальчик. Открыл статью про тенденции электрошоковой терапии, которую, что интересно, написал некий психиатр, бежавший недавно из Северной Кореи. Оказывается, много зависело от того, на какой участок мозга направлять воздействие. Ударишь по левому полушарию, пациентом овладеют фантазии. По правому — проснется аппетит. Тогда, сидя в коктейль-холле «Хайята», Дмитрий Львович задумался о том, что северокорейский ученый вкладывал в понятие «аппетит»? А вот дальше говорилось, что в случае воздействия электрического разряда на гипоталамус, пациент становится любознательным и общительным.
И вот тогда-то Дмитрий Львович и понял, что примерно ощущают пациенты, подвергшиеся электрошоковому воздействию Его и самого, как по мозгам шарахнуло. Вот он — ключик к Нобелевской премии к сенсационному открытию.
У каждого человека в жизни есть сверхзадача. Свою Дмитрий Львович осознал еще в младенческие годы, когда дразнил домашнего кота Кешу, привязав сосиску на ниточку, учил говорить «мясо».И ему почти удалось. Во всяком случае, первый слог этого слова кот произносил очень часто, и порою по делу. Так Дмитрий Львович обрел Призвание.
Вот уже пятнадцать лет он пытался научить говорить обезьян. В принципе, этим занимался не он один. Был еще Скворцов — зануда и, как говорили сплетники, педераст. Он еще восемь лет назад обучил самку орангутана языку жестов. Какое-то время разговаривающая обезьяна была сенсацией. Однако в отношении других обезьян наработки Скворцова не работали. К тому же и говорящая орангутаниха отчего-то вскоре померла. К большому облегчению Дмитрия Львовича.
Сам он постоянно искал, действовал, шел другими, нетореными путями мученика науки. В Сухумском питомнике (еще в старые времена) он морил мартышек голодом. В Ленинграде — заворачивал павиана в мокрые простыни, притом на морозе. От отчаяния он как-то даже ставил обезьянам в клетки телевизоры, включал классическую музыку, кормил витаминами, исключал их же из рациона, тыкал пальцем в букварь, гипнотизировал.
Все это было бесполезно. Тупые вертлявые твари разговаривать не хотели. В какой-то момент Дмитрий Львович хотел даже переключиться на дельфинов (они были гораздо умнее), но уперся директор Утришского дельфинария: замучают, мол, в лаборатории.
В общем, Дмитрий Львович пребывал в отчаянии. Рушилось дело всей его жизни. И вдруг рука проведения в далеком Бостоне указала ему на психиатрический журнальчик, раскрыла его на нужной странице. И в голове Дмитрия Львовича зажегся свет истины. Стоило попробовать еще раз. Его начинание было небезнадежно.
Обезьяна ему досталась только одна. Притом, не лучшая. Раньше, когда был Сухумский питомник, с обезьянами проблем не возникало. Но во время грузино-абхазской войны те животные, кого не съели голодающие ополченцы, разбежались, кто куда. И появился дефицит. Зоопарки не спешили расставаться с обезьянами, к тому же у Дмитрия Львовича сформировалась репутация изверга. По счастью, очень удачно директор Пермского зверинца решил защитить докторскую. Пришлось ему пожертвовать макакой, притом не самой худшей.
Дмитрий Львович изыскал финансирование, подобрал оборудование, арендовал помещение, выбил штатное расписание. В общем, сделал все, от него зависевшее.
Он верил в успех своего эксперимента. Ему вовсе не требовалось, чтобы макака стала Цицероном. Ему бы хватило всего одного или двух слов. Пусть Земфира их скажет. Не обязательно вслух, можно и на языке глухонемых. Но тогда он, Дмитрий Львович, войдет в историю, как человек, впервые в мире научивший обезьяну разговаривать. А конкурент Скворцов — он аферист. Дмитрий Львович давно (и небезосновательно) подозревал, что недруг прятал в обезьяньей шкуре карлика. Дмитрий же Львович наконец-то нащупал верную теорию. Теперь премию должны дать. Государственную, как минимум. Хотя по всем параметрам тут — Нобелевка, не меньше.
Но враги — интриговали. Оживился вдруг впавший в ничтожество Скворцов, накатал телегу в РАН — на кого, мол, деньги немалые тратите? Известие о визите комиссии обрушилось на Дмитрия Львовича как снег на голову, когда идешь по улице, а дворники на крышах лопатами орудуют. Сам-то Скворцов — аферист такой, что клейма ставить негде. Вот и в других — только мошенников и видит.
Дмитрий Львович за экспериментом, конечно наблюдал. Но получилось так, что лишь время от времени. Своего доктора Борменталя у него, увы, не было. Аспирант Костя для этой роли нисколько не подходил. Он был не то распиздяем, не то вредителем. Но и ему, Дмитрию Львовичу, тоже урок. Нельзя доверять разным опёздолам. Всего-то пару дней назад выяснился один факт, который потряс Дмитрия Львовича до глубины души.
Оказалось, что в его отсутствие (а Дмитрий Львович много ездил по делам) Костя не пропускал подопытной макаке через гипоталамус ток. Ему, видите ли, жалко ее стало.
Мерзавец и не думал раскаиваться. Дмитрий Львович пришел в ярость, но, совершенно странным образом и обрадовался — теперь у него появился козел отпущения, непорядочный аспирант.
Однако катастрофа разразилась раньше времени. Аферист Скворцов натравил на Дмитрия Львовича комиссию. И что увидит комиссия? Тупую, нисколько не поумневшую скотину она увидит. Нет, Дмитрий Львович, конечно, выкрутится. Он постарается, чтобы о раздолбайстве аспиранта узнало как можно больше людей. Путь в большую науку будет парню заказан. Да и черт с ним. Велика беда, подумаешь. Не рушить же из-за всяких сопляков многолетнюю карьеру? Правильно?
Еще Дмитрию Львовичу не нравилось, что Костя, похоже, трахает лаборантку Настю. Лаборанточке было двадцать три года. И Дмитрий Львович, сам еще мужчина нестарый, имел на нее кое-какие виды. Ему, разумеется, было неприятно, что с лаборанткой зажигает какой-то щегол, младше Дмитрия Львовича больше, чем в два раза.
Дмитрий Львович не сомневался, что человек произошел от обезьяны. Не сомневался и в том, что человеческое общество построено как и обезьянье: вот альфа-самец, и ему дают все бабы. А есть и все прочие. Дмитрий Львович знал, что хотя бы у себя в лаборатории он — альфа-самец. Так какого же черта аспирант Костя — этот даже не бета-, а гамма-самец трахает красивую девку-то?
А Дмитрию Львовичу, получается, нельзя. Потому что официально он — женат. Никто не знал, что с супругой, Варварой Петровной, он не спал уже лет восемь. Тому было множество причин, перебирать и анализировать которые ученому не хотелось.
Варвара Петровна раздражала Дмитрия Львовича просто неимоверно. Она — бухала. а когда напивалась — теряла всякий разум. Однажды на приеме в академии она наклюкалась и хватала за яйца какого-то доцентика. На виду у людей. Научная общественность зашушукалась. Мол, пока муженек с обезьяной беседует, женушка-то — того. Направо-налево, во все тяжкие. Однажды, пьяная, ввалилась в лабораторию (у нее откуда-то были кючи). Приметила Костика, впарила ему свою визитку. Дмитрий Львович вообще не мог ума приложить — зачем ей визитные карточки? Они нужны были Варваре Петровне теоретически не больше, чем ученой обезьяне по имени Земфира. Он догадывался, что Варвара Петровна раздает их симпатичным мальчикам (тянуло, понимаешь, на молоденьких). Что, пока он носится по делам, Варвара Петровна ебется (посмотрим правде в глаза) с прыщавыми юнцами. С такими, как этот Костя. Это обстоятельство также не добавляло в оптимизма в жизнь Дмитрия Львовича.
Сам он вполне успешно и недорого раз или два в неделю удовлетворял свои телесные потребности сексуального свойства в одной, приспособленной под бордель, квартирке на Новых Черемушках. Место это казалось ему тесным еще и потому, что сам Дмитрий Львович жил на Кутузовском, и его жилплощадь насчитывала шесть комнат.
Академик видел тех, кто приезжал к проституткам. Были это жалкие, угнетенные жизнью бета-самцы. Хорохорящиеся, облезлые неудачники, водители «девяток» и «шестерок». Дмитрию Львовичу чудовищно было даже сознавать, что он хоть чем-то может быть похож на этакое отребье.
Со временем на почве регулярного платного секса в голове Дмитрия Львовича образовался некий бзик. Ему надо, просто необходимо было доказать себе (но и остальным), что он — альфа-самец.
А сделать это можно было очень просто. Трахнув лаборантку. Тем более, что у проституток он не был уже полторы недели. Тем более, что он кое-что понимал в качественном сексе. А Настя — кто она? Пустоголовая студентка. Ей только за счастье с академиком-то перепихнуться…
Было и еще одно обстоятельство. Завтра на лабораторных исследованиях можно было ставить крест. Откажут в финансировании. И привет.
А он даже лаборантку не выебал. Хорош альфа-самец.
А ведь диван кожаный в расчете на это в лаборатории заказывал. Диван было особенно жалко.
— Настя, зайдите ко мне! — крикнул он в коридор.
Настя его услышала, зацокали по полу коридора каблучки.
Сейчас…
***

С женской интуицией у Насти все было в порядке. Она знала, что когда-нибудь Дмитрий Львович подкатит к ней яйца. Частенько при общении с нею глаза Идола вдруг покрывались масляной пленкой. У Насти и близко не было телепатических способностей, но в эти моменты она совершенно точно знала, о чем думает шеф.
Впрочем, опасения постепенно потеряли остроту. Прошло уже полгода, а босс так и не предпринял решительных действий. И Настя перестала его опасаться.
Как выяснилось, зря.
— Закройте дверь, — без улыбки буркнул Идол. — Садитесь. Да не на стул, а на диван.
Это было очень странно. И неожиданно Настя догадалась, что сейчас произойдет. Достаточно было посмотреть в замаслившиеся глаза академика.
Он мялся, нервно хрустел пальцами, принялся вдруг, прищурившись, что-то высматривать в компьютере. Вдруг лицо Идола расколола угловатая, как трещина в камне, улыбка.
Настя улыбнулась в ответ. Идол молчал, раза три прочистил горло. Настя устала улыбаться. Академик, похоже, тоже. Улыбка выравнивалась, и вскоре лицо Дмитрия Львовича приобрело прежнее, уныло-угрюмое выражение.
Идол опять нырнул глазами в компьютер, словно был студентом-шпаргалочником.
— Вы верите в успех нашего эксперимента? — Скрипучий голос Идола раздался настолько неожиданно, что Настя даже вздрогнула.
— Конечно, — сказала она.
— Замечательно, — сказал Идол.
Теперь его глаза блуждали по ее телу. Настя была в недлинной юбке, она почти физически ощущала, как взгляд Дмитрия Львовича словно облизывает ее ноги. Диван был мягкий. Настя просто тонула в нем. Ее нос оказался на уровне коленок. Она не сомневалась, что Идол сейчас видит значительную часть ее ляжек. Возбуждается.
— Приятно, знаете ли, когда у тебя работают очаровательные девушки, — сказал Идол.
Вдруг нервно полез в ящик стола, достал оттуда бутылку коньяка.
— Будете, Настя?
— Да что вы, Дмитрий Львович! Еще ж и шести вечера нет!
— Ну, Настенька! Ну, я вас прошу!
Прошлым летом Настя подрабатывала в стриптиз-клубе. Она знала, что когда взрослые мужики предлагают тебе выпить с ними, они вовсе не хотят сделать тебе приятное.
— Нет Дмитрий Львович, — как можно мягче сказала она. — Не подрывайте дисциплину.
— Ах, бросьте. А давайте, Настя, перейдем на «ты».
— Да что с вами такое, Дмитрий Льво…
— Просто Дима, — проскрипел Идол.
— Дима…
Идол нервно нацедил коньяк в рюмашку, опрокинул ее. Фыркнул.
— А что ты, Настя, думаешь о служебных романах? — вдруг спросил он.
— Я?
— Да, ты.
— Ну… не знаю.
Идол вдруг очень быстро и очень нервно выпил еще раз.
— Как же так, — сказал он, опять раскалывая лицо улыбкой. — А Эльдар Рязанов? Не помнишь, что ли? Все, что нам назначено природой, надо благодарно принимать!
Он скрипуче расхохотался.
— Чувствуй себя, как дома, Настенька!
В голове лаборантки мысли мелькали стремительно, как машины на оживленной транспортной развязке.
Значит, яйца подкатываем. А зачем это нам? С зачетами, экзаменами поможет? Пфуй! Я вас умоляю. Все уже сдано. Только дипломная осталась. А ее все подряд защищают.
Или женится? Но ведь он женат. И от жены не уйдет. Так что тоже на хуй.
— Ты, Настя, наверное, догадываешься, зачем я тебя позвал, — перешел в атаку Идол, выпивая по-третьей.
— У меня — месячные, Дмитрий Льво… То есть, Дима, — сказала она.
Улыбка на лице Идола снова выровнялась. В глазах читалась оживленная работа мысли.
— А как ты относишься к Биллу Клинтону? — вдруг спросил он.
Женщинам жить проще. Женщина может в опасный момент включить дуру, сделать вид, что не понимает намек. Хотя все она, на самом деле, понимает.
— Это ученый, что ли? — спросила она.
От удивления Идол чуть не выронил стопку из ладони.
— Ты что, не знаешь Билла Клинтона? Ты телевизор, что ли, не смотришь? Это же президент американский, который десять лет назад правил…
— А, ну я тогда маленькая была, — сказала Настя.
— И что? Про Монику Левински тоже не знаешь? Как она оральным сексом с Биллом занималась?
— Нет, — сказала Настя.
Ей вдруг стало страшно, но испуг она не показывала.
— Ну, ты даешь.
Звяк. Буль-буль. Пошла четвертая стопка.
— Отсосешь у меня? — вдруг прямо спросил Идол.
Настя решительно встала с дивана.
— Это, знаете ли, Дмитрий Львович…
— Да подожди ты, постой!
Идол тоже встал, попытался схватить Настю за руку. Лаборантка вырвалась, попятилась к выходу. Вдруг заметила на мониторе Идола большой заголовок: «Как вести себя на свидании с девушкой».
— Настя, да что же ты…
— Дмитрий Львович, вы, кажется, э-э… не в себе, — сказала она.
И вышла.
«Да и пусть выгоняет, — думала она. — Ебись конем эта дурацкая лаборатория. Лучше я опять в стриптиз-клуб пойду».
…Она забила в Яндекс: «Что делать, когда пристает босс». И теперь ходила по ссылкам.
Примерно через полчаса из своего кабинета выскочил Идол. Деревянными шагами прошел к выходу, что-то буркнул напоследок, вышел из лаборатории.
Дверь хлопнула, закрылась.
— Бухать пошел, — раздался голос Костика.
Аспирант стоял в дверях обезьянника (как называли в лаборатории посещение с клеткой).
Костя Насте нравился. Нет, он не был богат. Но симпатию вызывал. Он все время чем-то Настю прикалывал, шутил. С ним было легко. Пару-тройку раз аспирант потискал ее за жопу и сиськи. Но сделал это необидно. Так, что даже и вспомнить приятно.
— Еще бы, — буркнула Настя. — Он ко мне сейчас приставал.
— Да ты что?! — изумился Костя.
***

Настя и сама не думала, что даст Костику сегодня вечером. Просто так получилось.
Костя был таким прикольным. Когда Идол пошел бухать Костя заколотил в папиросу «Беломор» анашу и принялся раскуривать Настю.
Аспирант засунул горящий кончик папиросы себе в рот. Настя знала, что сейчас он пустит ей паровоз. Вытянула губы. Получилось так, будто они целуются. Очень сексуально, между прочим. После второго паровоза она очень сильно закашлялась и сказала, что больше не будет.
— Ну, тогда мы с Земфирочкой пыхнем.
С папиросой во рту он приблизился к клетке. Обезьяна висела на прутьях решетки, скалилась. Костя пустил струю дыма в пасть макаке. Та вдруг тоже закашлялась.
Это оказалось очень смешно, и Настя стала хихикать.
Смеялась она, и когда Костя вдруг принялся стягивать с нее кофточку.
— Что ты делаешь? — отбивалась она.
Но Костя обхватил губами один из сосков. И стало так приятно. Как, наверное, давно уже не было.
Костя не церемонился. Положил ее прямо на лабораторный стол, задрал юбку, спустил колготки и вошел в нее.
Настя только охнула.
По телу разливалось теплое блаженство. Ей почему-то казалось, что каждый удар мощного Костикова хуя будет последним, и молила кого-то: «Еще, еще! О, пожалуйста!»
А потом в ее голове взорвалась яркая бомба оргазма. А по телу покатилась невыносимая до дрожи ударная волна.
— О-ох! — стонала она. — Ой, мамочки!
А Костя все ебал и ебал ее. Он даже и не думал останавливаться.
Вскоре Настя вообще забыла все человеческие слова и превратилась в один сплошной, визжащий в экстазе, комок нервов.
… Потом они сидели прямо на столе, Костя слизывал капли пота с ее груди, а Настя только блаженно охала.
— Смотри, — вдруг сказала она.
Земфира в клетке стонала, валялась на полу. И вдруг вскочила, оттопырив зад подошла к прутьям и принялась тереться об один из них.
— Когда я был маленьким, у нас кошка была, — припомнил Костя. — У нее иногда течка случалась, и мы ее из дома не выпускали. Так она обо все подряд писькой терлась. Знаешь, как мы ее называли?
— Как?
— Сракочухой.
Настя счастливо захихикала.
И вдруг обезьяна повернулась на сто восемьдесят градусов, вцепилась в прутья решетки и — что-то заверещала, залопотала. Все это с какой-то странной, только макакам понятной, эмоцией.
— Слушай, действительно ведь разговаривать стала, — удивилась Настя.
— Эврика! — совершенно спокойно произнес Костя. — Кажется, меня завтра все-таки не выгонят с работы. Ее накурить, оказывается, надо.
…Они еще долго целовались. Потом опять курили папиросы, снова трахнулись. И наконец Настя засобиралась домой. Она жила с родителями.
***

В кафе Дмитрий Львович попьянствовал не очень успешно. Он попытался было подсесть к двум молоденьким девчонкам за соседний столик. Но — никакого уважения к сединам! — девчонки отсели.
В итоге академик прилично напился.
В какой-то момент он понял, что чудовищно не хочет домой. Что там делать? На Варвару Петровну, проститутку великовозрастную, что ли, смотреть? К тому же, придя пьяным, он даст ей индульгенцию и на дальнейшее непристойное поведение. И тогда супруга и вовсе съедет с катушек. Этого еще не хватало!
Нет, Дмитрий Львович поступит по-другому. Он переночует у себя в кабинете. Как раз диван есть. Точно.
…Из помещения, в котором стояла клетка, доносился шум. Макака визжала и будто бы стонала.
Дмитрий Львович зашел в обезьянник.
Первым делом он обратил внимание на Земфиру. Та стояла на задних лапах, терлась задницей о прутья клетки.
Был в посещении и аспирант. Какой-то всклокоченный, одежда растрепана.
В единый миг Дмитрий Львович все про него понял. Выслужиться хочет, на работе задерживается. Бурную деятельность имитирует.
— Вы, Константин, не старайтесь выслужиться, — буркнул Дмитрий Иванович. — Идите быстро домой.
Аспирант улыбнулся, засобирался.
Дмитрий Львович смотрел на него, не скрывая подозрения во взгляде.
— И помните наш сегодняшний разговор, — бросил он в спину уходящему аспиранту.
…Перед сном Дмитрий Львович выпил еще коньяка. Он пытался убедить сам себя, что у него все получится. Выходило неубедительно.
Наконец, академик заснул. Перед сном он немного подумал о том, почему обезьяна чесала зад о прутья. Впрочем, это были совсем уж пустяки.
***

Утром судного дня у Дмитрия Львовича болела голова. Конечно, негоже было встречать комиссию из РАН на пьяную голову. Но поделать с собой Дмитрий Львович не мог ничего. Он все-таки набросил пальто и пошел в кафе.
Сегодня в его жизни должна произойти катастрофа. Неужели он не имеет право выпить сто… хотя лучше двести пятьдесят грамм коньяка?
Когда он, примерно через час, вернулся в лабораторию. В обезьяннике пахло жжеными листьями.
— Вы что здесь делали? — с плохо скрываемой яростью спросил Дмитрий Львович аспиранта.
— Я… э-э… ничего…
— Ничего? А к приезду комиссии вы, значит, не готовились. Комиссия уже через двадцать минут будет.
Дмитрий Львович покосился на Земфиру, которая, как и вчера чесала зад о прутья.
«Скотина тупая! — подумал Дмитрий Львович. — Еще и течка у нее!»
Ощущение катастрофы поглотило его душу. Сейчас Дмитрий Львович хотел только одного. Чтобы эта экзекуция как можно быстрей закончилась.
…Вскоре приехала комиссия. Был вальяжный Скворцов, были академик Багдасарьянц, профессора Фисуновский и Пиддор (ударение на втором слоге), некоторое количество безымянной кандидатской швали.
— Ну, что ж, полагаю, надо перейти к делу, — въедливо сказал Скворцов.
Был это неопрятный человек с редкими волосами и колючей улыбкой. Дмитрий Львович видел, что его просто трясет. Не иначе, как от предвкушения расправы.
Академик Багдасарьянц был похож на древневавилонскую скульптуру льва. Он вальяжно кивнул головой и фамильярно, тыкая, произнес:
— Ну-с, Дмитрий Львович, показывай-ка нам свою говорящую мартышку.
— Это макака.
— Ну, макаку…
Когда они вошли в обезьянник, Дмитрий Львович понял, что Бог, наверное, все-таки есть. Земфира больше не чесала пизду о прутья. Она просто сидела на полу клетки.
Но когда вошла комиссия, макака вдруг прыгнула на железяки, повисла на них.
Дальнейшего Дмитрий Львович, признаться, не ожидал. Обезьяна висела на прутьях и — визжала, орала, стрекотала. Это было похоже на речь. И, возможно, ею и являлось.
Хозяин лаборатории посмотрел на Скворцова. И увидел, как изменился в лице конкурент-аферист.
Дмитрий Львович ощутил, как его заполняет торжество.
— Вот, — сказал он Багдасарьянцу. — Посмотрите. Очень разговорчивая обезьянка.
— Да, — голосом Радзинского сказал профессор Пиддор (ударение на втором слоге). — А вы хоть понимаете, что она говорит?
— Она призывает самца, — не моргнув, произнес Дмитрий Львович. — У Земфиры, видите ли, сейчас течка. А в этот период, как оказалось, разговорчивость повышается. Над расшифровкой — работаем.
Скворцов стоял, страшнее смерти. А Дмитрий Львович вдруг понял, что катастрофы уже не произойдет.
***

Этим вечером Дмитрий Львович тоже решил напиться. Теперь уже от радости.
Инсинуаторы оказались повержены, справедливость восторжествовала, в финансировании лаборатории теперь-то уж не откажут.
И, тем не менее, радость от победы ощущалась не в полной мере. Было в его персональном торжестве что-то совсем непонятное. Например, вот какое обстоятельство. Почему тупая скотина вдруг соизволила заговорить? Что с ней произошло, спрашивается?
Дмитрий Львович попытался дознаться об этом у аспиранта. Но тот притворился идиотом:
— Это ваш метод, наверное, подействовал, Дмитрий Львович.
Академик только отмахнулся. Ничтожность и ошибочность своей собственной теории стали ему вдруг очевидны. Нет, не в ней, конечно, дело. Такому прогрессу со стороны обезьяны должны были иметься какие-то другие причины.
Но какие?
Он отправил Костю и Настю по домам. Сам сел на стол около клетки, пил коньяк и думал.
Сегодня у макаки было неразговорчивое настроение. Лишь однажды она робко приблизилась к прутьям и почесала зад.
И вот тут-то академика и осенило.
— Эврика! — тихо сказал он.
Так вот в чем было дело. Поганый и двуличный аспирант-очкарик просто… Просто выебал обезьяну! Этим объяснялся и его вчерашний растрепанный вид. И поведение обезьяны тоже объяснялось именно этим фактом.
Это же каким мерзавцем надо быть, чтобы до такого додуматься!
Некстати зазвонил мобильный. Дмитрия Львовича хотела слышать Варвара Петровна. Она, наконец, соизволила обеспокоиться тем, куда пропал ее муж.
— Я домой не приеду, — хмуро сказал академик в трубку.
— Где ты? — интересовалась Варвара Петровна.
— Где надо.
— Не дерзи. Где ты, повторяю вопрос.
— В лаборатории.
Супруга что-то затараторила, но слушать ее Дмитрий Львович не стал. Сейчас он совершал научное открытие. Сродни тем случайным озарениям, что и у Ньютона, Архимеда, Менделеева, наконец.
Открытие формулировалось очень просто. Для того, чтобы обезьяна заговорила ее надо выебать. Только и всего.
Дмитрий Львович никогда не откладывал проверку гипотез. Он отпер дверь клетки, извлек оттуда макаку. Та вырывалась, дергалась. Дмитрий Львович подумал о том, как будет раздеваться и, кляня себя за непредусмотрительность, расстегнул штаны. Те спустились до колен. Ну, и ладно.
Насаживать обезьяну на хуй было неудобно. Она вертелась, визжала.
— Терпи, сука, — сквозь зубы говорил Дмитрий Львович. — У аспиранта получилось, у меня тоже получится.
Пизда у Земфиры была маленькой. У аспиранта, как тут же вывел Дмитрий Львович, хуишко тоже, надо думать, так себе. Ну, ничего, ничего.
Стояло у академика мощно. Тут и полторы недели без секса, и похмельный спермотоксикоз, и то, что лаборантка вчера не дала.
Обезьяна визжала, будто ее резали. Она вертелась, но Дмитрий Львович был, несомненно, сильнее.
У него уже почти получилось, когда макака вдруг вырвалась из его хватки и укусила академика за…
— Ай! — орал академик. — Ай, бля-а-а-адь!
Он и рад был бы стряхнуть обезьяну, но тупая скотина вцепилась зубами в хуй и не выпускала.
В какой-то момент Дмитрий Львович понял, что кричит не только он. В лаборатории невесть откуда появилась Варвара Петровна. Она стояла на пороге обезьянника и вопила совершенно дурным голосом.
Старая дура, конечно же, не понимала, с каким трудом даются настоящие научные открытия.