На Олин девичник пришли подружки Дима, Слава и Андрей.
Оля решила: провожать холостячество надо с тем, кто дорог, а не лишь бы напиться. Устраивать девичник целиком из женщин – себя не любить.
Грустить о прожитом было назначено в финской бане, на даче родителей. Была зима, в кисею укутанные ёлки, серебристую вьюгу на реке и другие лирические обмылки расставьте здесь и далее в тексте по своему усмотрению.
Подружки бегали в снег, с их юношеских задов натекло на крыльцо, ступеньки стали круглыми от льда. Андрей несколько раз съехал с них нетрадиционным способом. Сначала задняя часть Андрея познала ды-ды-дынь, потом передняя. Праздничное настроение в нем сменилось грустью о невозвратно тающем здоровьи.
Дима придумал способ спасти друга. Он снял с петель дверь в предбаннике и положил поверх ступенек. Дверь была теплой и шершавой. Каждый гость легко сошёл и взошёл по ней, даже Андрей, с его нешиповаными пятками. У всех получилось очень ловко, все сказали, что Дима голова и даже обогнал Карла Маркса по силе разума. И все ушли париться.
Оставшись одна среди зимы, дверь пожалела, что сошла с петель. На морозе дверная кожа из тёплой шершавой быстро стала цитатой ледника «Медео».
В смысле секса, крыльцо очень жёсткий партнёр. Хуже него только ледяная дверь, придающая упавшему телу огромную скорость, достаточную чтоб доехать до ближайшей яблони и убиться.
Дотошный Андрей познал дверь и задней своей стороной, и передней.
Всесторонне удовлетворённый, он переоделся, походкой Франкенштейна дошёл до машины и пропал. Больше его на девичниках не видели.
Теперь Слава.
Он был самой воспитанной подружкой. Все купались голенькими, а Слава пришёл в полезных для кровобращения трёхместных трусах. Потом переоделся в модные плавки. Всё как велела мама. Но мама не сказала Славе, что после бани нужно всё вернуть вспять. А сам он не то чтобы тупой, скорее рассеяный. Поэтому судьба трусов сложилась непросто. Олина мама искала ночью следы разврата и нашла их. Трусы одиноко смотрели на маму с гвоздя. Мама пригласила их в дом. Она рассудила, раз эта деталь не Олиного папы, значит женихова, то есть, почти родственная.
До рассвета трусы шлялись неизвестно где. Поутру их нашёл жених Сергей, у себя под подушкой, уже выстиранными. Нетерпимая к разврату мама их туда положила в назидание. Это была её баня, и исподнее полагалось уносить с собой, а не загрязнять им гвозди. По каким-то непонятным приметам жених тоже догадался, что это не Олиного папы ниглеже.
Сергей был человеком широких взглядов. Не стал сразу собирать тапочки, вскакивать верхом на свой камаз и скакать прочь. Нет, Сергей захотел узнать, не случилось ли какой беды с хозяином наряда. И нет ли возможности эту беду устроить.
– Чьи это трусы? – спросил Сергей как бы равнодушным голосом.
– Эти? По-моему Славика. – зевнула невеста.
– Что значит «по-моему»? Могут быть варианты? Сколько мужчин вышли вчера отсюда с голыми писями?
Широкие взгляды Сергея быстро сужались до каких-то обидных версий.
– Чёзанаезд? – превентивно ответила невеста.
Беструсый Слава так и не изведал месть дальнобойщика, поскольку в диване, в отделении для белья как раз проснулся Дима, самый миролюбивый из подружек. Человек и аспирант, Дима знал: если вас забыли во чреве кровати, не следует орать, надо вежливо покашлять, в крайнем случае поскрестись. Мало ли что творится на поверхности.
От Димы ушла девушка, он был запойный, с горя. Вчера его прислонили к стене и стали разбирать диван. Дима улучил момент когда бельё уже вытащили и упал внутрь, и вылезти не мог, и достать его не получалось. Не желая причинять неудобств, Дима сказал «ЫЫЫЫ», что значило «оставьте меня, друзья, я чувствую себя прекрасно». Диван, закрыли, Оля легла сверху, а Слава уехал на такси, потому спать рядом с Олей и над Димой счёл двусмысленным.
Выползание Димы невероятным образом убедило жениха в непорочности невесты. В тот же день, в ЗАГСе, Сергей уверял, что именно с этой девушкой он хочет прожить годы, состоящие сплошь из верности и трёхразового питания. И лишь вечером, когда невесту заперли в шкафу, Серёжа немножко пошутил, но об этом мы уже говорили.