Июль 2007 года. Москва. Девять утра. Садовое кольцо. Пробка.
— Банька, водочка, соленые огурчики…- доносился из динамиков радостный голос ведущего.
Ерофей улыбнулся и погрузился в воспоминания.
***
Прокуренный подъезд новостройки, гитара, пара бутылок «Иверии». Юра Кулаков, заканчивая фразу, снова выпалил свое любимое:
— Лучше выпить водки литр, чем лизать соленый клитор. Да, Ерофей? Да ты и не нюхал поди, ни разу.
Априорев покраснел под дружный смех компании. Он никак не мог привыкнуть к этой шутке Кулакова. В эти минуты он представлял себя, лижущего нечищеную селедку на грязном разделочном столе Центрального рынка. Почему именно Центрального, он и сам не понимал.
***
Июль выдался холодным и дождливым. Отпуск в деревне предательски подходил к концу, и Ерофей скорбно готовился к встрече с родным заводом. Целыми неделями, за исключением нескольких солнечных дней, Априорев проводил за чтением пожелтевшей и рассыпающейся в руках, бабушкиной библиотеки. Или мечтал о Надюхе, соседской дородной девице с округлыми формами, длинными, до пояса волосами, и вечно улыбающимся лицом. Она частенько заходила к Анне Алексеевне, записать рецепты всевозможных разносолов, но настоящую причину ее частых посещений Ерофей понял немного позже. Пару раз Априорев встречался взглядом с ее манящими и игривыми глазами, но на этом их знакомство до поры, до времени и ограничивалось. Оставалось только мечтать и читать опостылевшие повести советских лет.
Вот и сейчас, Ерофей лежал на мягкой перине и листал какую-то старую и растрепанную книжку.
— Я баньку истопила, — поставила в известность внука Анна Алексеевна, — Сходи, попарься. Скоро в Москву свою укатишь. Там баньки не будет.
— Да есть там все, — ответил Ерофей, захлопнув книгу.
***
Разомлев на полоке, Ерофей не услышал, как легонько скрипнула открывшаяся в парилку дверь. Но ощущение чьего-то присутствия заставило его открыть глаза. На пороге стояла Надюха, совершенно голая и до боли желанная. Ерофей сбросил ноги с полки, и быстро прикрыл ладонями причинное место.
— Ой-ой-ой, — смеясь во весь рот, Надюха сделала шаг в сторону Ерофея. – Эка невидаль.
— Эта…не подходи. Чего надо? Чего не стучишься? – Промямлил Априорев.
— Я и не знала, что кто-то здесь есть.
— Ну, …узнала, теперь уходи. — Менее уверенно произнес Ерофей.
— Нет, теперь не уйду. – Сказала Надюха, и примостилась рядом.
— Тогда я уйду. – Совсем уже неуверенно пробормотал Ерофей, и попытался встать. Надюха взяла его за руку, и от ее прикосновения Ерофей Априорев совершенно размяк, и снова опустил задницу на горячий полок.
***
Они сидели в предбаннике, завернутые в мокрые простыни и пили квас. Надюха, не отрываясь, смотрела на Ерофея, но он с идиотским видом рассматривал стены, деревянные шайки, сложенные в углу, свисающие гроздьями с потолка веники, в общем, все, что находилось в поле зрения, вызывало его живой интерес. Все, за исключением Надюхи.
— Хочешь меня? – И простыня упала с левого плеча деревенской нимфы, обнажив ее розовую и красивую грудь. Априорев захлебнулся квасом и истошно закашлял. Надя пересела поближе, и ее рука коснулась спины Ерофея. Кружка выпала из рук, и до сознания Априорева дошло, что он уже целует Надю взасос. Надюха скинула простыню, легла на скамью и широко раздвинула ноги.
— Ну, давай, столичный. Чего ждешь?
Ерофей неотрывно смотрел на полные розовые ноги, на курчавые рыжие завитки между ними, на непонятные складки, затаившиеся в этих кудряшках, но в мозгу его крутилась только одна мысль. « Наверное, он где-то там. Тот самый соленый клитор».
Ерофея, как магнитом потянуло к доселе невиданным прелестям, и он, низко наклонив голову, ткнулся лицом между ног Надюхи.
— Ты чего? Щекотно ведь. – Надюха рассмеялась и сдавила голову Априорева своими сильными ногами. Ерофей закрыл глаза, задержал дыхание, и коснулся языком таинственных складок. Затем сильно потянул носом воздух, и, …почувствовал вкус меда, свежего сена, молока, солнца, и еще чего-то, неизвестного, но приятного и даже немного знакомого. Надюха дрогнула всем телом, прогнулась и застонала, немного ослабив хватку.
— Ну, ты даешь, столичный. – Прошептала она, и опустила руки на голову Ерофея. «Не соленая! Не соленая! Напиздел Юрик.» Эта радостная мысль вертелась в голове Ерофея, и он продолжил с удвоенной энергией.
— Иди ко мне, – услышал Ерофей, и забрался на Надюху.
***
«Не соленая! Не соленая!» — С этой мыслью он быстро шел через двор. Но в дом не хотелось. Хотелось простора, общества людей, хотелось в московский прокуренный подъезд. И чтобы «Иверия», и чтобы гитара, и чтобы Кулаков произнес свое любимое про «соленый клитор». И тогда Ерофей усмехнется. Но усмехнется со знанием дела, а не как последний мудила.
За невысокой изгородью, Кузьмич возился с мини культиватором. Ерофей подбежал к забору и заорал, что было мочи:
— Не соленая!
Кузьмич вздрогнул, обернулся на крик, загородился ладонью от выглянувшего солнца и переспросил:
— Чаво?
— Не солена-а-ая! – снова заорал Априорев. – Понимаешь, Кузьмич!
— Пошел ты на хуй, столица малахольная, — беззлобно ответил Кузьмич и махнул рукой. До вечера по деревне, то тут, то там были слышны крики Априорева. К ночи вся деревня терялась в догадках. Или Анна Алексеевна накормила внучка постным, или Ерофей просто подвинулся головой.
***
Много было после этого соленых и не соленых, горьких и сладких, и просто никаких, но пахнущих так, как Надюха, не было уже никогда. А Ерофей Априорев вынес из всего этого один урок, который не раз помогал ему в дальнейшем в разных жизненных ситуациях, «никому нельзя верить на слово». Даже таким авторитетам, каким был в свое время Юра Кулаков.
Зеленый. Чуть вперед, и на бордюр. Априорев заглушил двигатель, поставил рычаг на паркинг, дернул ручной тормоз, и вышел из машины. Вошел в стеклянную дверь офиса, и направился к своему кабинету. Навстречу, улыбаясь, вышла Лена, секретарь:
— Ерофей Павлович, договор с субподрядчиками будете сейчас смотреть?
— Потом, потом. Кофе сделай мне, пожалуйста. – Ответил Ерофей.
«Кофе, это то, что сейчас нужно», подумал Априорев, и, провожая взглядом стройную фигуру Леночки, выходящей из кабинета, негромко произнес:
— Тоже не соленая.
— Что ты сказал? – Спросила, высунув голову из-за двери Лена.
— Я говорю, задержись сегодня. Ты мне нужна.