Я вот с разными тётками беседы разговаривал и понял, что есть где-то специальный тётковый рай. Не тот, где райские тётки, а тот, который для тёток построен по ихнему непонятному разумению.
Живёт там Мача. Тёток он у ворот не встречает, а прячется где-то в кустах, потому что ему западло в дверях расшаркиваться, да всякие там «простите-приятновидеть», да «п’зольте п’свать ’учку». Оттого-то, когда тётка попадает в этот рай, она недоумённо озирается в поисках непременных кавалеров, чулки, там, поправляет, попу себе рассматривает в зеркале и прочие выгодные позы принимает, а Мача из кустов смотрит да силу копит. Ждёт, покуда тётка сном забудется.
И когда издёрганная невниманием новоприбывшая задремлет в травке, раздаётся «Бах-бах! Вззыы! Тиу!-Тиу! Тра-та-та!» Это Мача несётся галопом, махая шашкой, преследуя Врагов. Или, махая шашкой, улепётывая от Врагов — неважно. Багровые сполохи пожарищ лежат на его лице. Не то загорелом, не то неумытом. И Большой Пистолет внушительно топырится в штанах.
Главное — эффектно появиться. Это Мача знает как дваждыдва. Подлетев галопом к офигевшей тётке, Мача хватает её за роскошные волосы (там всех тёток обязательно экипируют роскошными волосами), метра полтора протаскивает по траве (по инерции), вздёргивает на ноги и, железной рукой держа обмякшую за талию, смачно целует в сочные губы (сочные губы прилагаются к роскошным волосам).
Если тётка брезгует, упирается и отворачивается, то лепит ей пару пощёчин, страстно сверкая глазами, всё равно смачно целует и смывается в кусты, потому что уже Враги набежали. Тётка остаётся в обалдении и выпученных глазах, после чего снова засыпает, ибо заняться всё равно нечем.
Просыпается тётка от того, что кто-то куда-то волочёт её за ногу, при этом на ней очень сексуально задралась юбка, скрывая самое-пресамое, но открывая всё остальное. Это Мача её спасает от Врагов, которых сам же и притащил. Если бы она проснулась чуть пораньше, то увидела бы как он бдительно сидит над ней с Большим Пистолетом наголо, а на его лице (то ли неумытом, то ли загорелом) лежат сполохи заката. Или восхода — без разницы. Что характерно, в штанах при этом всё ещё что-то внушительно топырится.
В очередных кустах, куда Мача спас тётку, тётка устраивает ему истерику со взвизгами, бурными слезами и колочением по плечам. При попытке дать по морде руки перехватываются, непреклонный взгляд упирается куда-то в переносицу и следует смачный поцелуй в сочные губы. Если же тётке не приходит в голову вовремя дать по морде, то она сама получает свежую пару пощёчин, после чего — сочные губы, смачный поцелуй и так далее. К этому моменту тётке становится совершенно непонятно нафига этот тип вообще к ней привязался, если только дерётся, да целуется и она берёт управление в свои руки. То есть, что дают, то и берёт… Ну… в общем, в руки берёт… да.
Тут сразу случается ночь и куча свечек, с которыми стоять совершенно некому, потому что пустынный пляж, рокот прибоя, пылающий камин и медвежья шкура. Мача при этом рычит, хватает пальцами и ведёт себя как дикий зверь, только что не плюётся. Потом все засыпают, а просыпается тётка от нового «Тра-та-та! Бах! Бах!»
И всё сначала.»
Там была ещё неприличная концовка, но я её вымарал, потому, что она неприличная.