Письмецо в конверте

А напишу-ка я о конце восьмидесятых, уж больно осень в восемьдесят восьмом была теплой, теплой и солнечной. И воздух был особенный. Сидеть бы мне сейчас да писать о любви, придумать сказку какую-нибудь, а может и просто стишок сочинить. Так нет, опять кто-то не прав или же я опять не в такт. И опять спать не могу и опять мне писать, выстукивая по клавишам. Характер такой наверное. Как еще клавиатура меня терпит, не знаю, я бы на ее месте давно уже сломался да в запой ушел. На чем же я остановился? Ах да, на воздухе. Да, воздух был в самом деле особенный. Строили мы по-прежнему коммунизм, я не строил – меня в том году только в пионеры приняли, а коммунизм, он сам по себе строился да крепчал, да воздух был уже не тот. Веяло уже чем то новым, а новое это, будоражило людей, заигрывало с ними да надежду подавало. Правда чем надежды эти обернуться оно не рассказывало. Это позже мы узнаем, что не так вкусна кока-кола как компот бабушкин, да и Шварценеггер не особо тягаться с нашими самбистами собирается, а мороженое импортное, красочное да невиданное, не такое как наш пломбир, за двадцать еще копеек, а гораздо хуже. Но тогда нам еще и сравнивать то не с чем было.
Но нашептывали нам уже о том, что рядом это все, удивительное, доселе невиданное. И мы верили, воспитаны мы так, чтобы верить, верить да надеяться. Да и не о переменах писать я решил, не о том что было и не о том что будет, напишу ка что-нибудь лёгенькое, обыденно-прозаичное, о проблемах вечных да о семьях обычных. Их тогда побольше было, чем сегодня, сегодня что ни семья – так диво дивное. Одни имена чего стоят, уже одного Хосе Петровича знаю да двоих Луис-Альберто Михайловичей, а в Украине говорят вообще Гарри Поттер появился. Что ни напиши – люди все равно оригинальней окажутся.
. Да и не о семьях писать я буду, одну затрону да и ладно. Нормальную, скучную даже может, ни измен тебе супружеских ни детей внебрачных, живут себе да любят друг-друга и дальше так жить будут. Честно, не шучу. Экстрима и сплетен здесь не будет, не ждите, но если заставил я вас до строк этих дочитать, то не обессудьте, закрыть книгу да в сторону отложить еще не поздно, тем более столько в интернете скандалов да порнухи, да и креативов хороших и интересных хватает, так что скучать не придётся. Там то хоть запятых нет, неправильно расставленных, да хоть экшн какой-никакой. Ну а уж если и дальше читаете, то потом не ропщите, история то в самом деле обычная, спорами на форуме о детях, навеянная.

– Здравствуй, милый, – Людмила услышала звук открывающейся двери и поспешила мужу навстречу.
– Приветик, – по привычке шёпотом, ответил ей Володька, – спит уже?
– Да какой там спит, притворяется, ты же знаешь, без тебя редко засыпает, – шёпотом ответила жена и добавила, – сейчас вид будет делать, что в туалет проснулась сходить.
Дверь детской медленно открылась и на пороге появилась их дочка, девочка лет шести. В пижамке байковой, глаза чересчур усердно протирающая, будто не понимает еще ничего.
– А кто это тут у нас еще не спит? – Володя к дочери наклонился и руки ей протянул.
– Папочка, – девчушка в миг оказалась на руках отца, – папочка, ну почему ты опять так поздно? Ведь ты же обещал.
– Работа, работа, доченька, – лицо Володькино засветилось, несмотря на усталость.
– Тебя директор не отпускает?
– Да, ну а ты почему не спишь? Ты же тоже обещала, – хотя и знает он ответ, да интересно ему просто, схитрит на этот раз дочурка его или правду скажет. А она обняла ручонками за шею его, личиком в плечо уткнулась, как котёнок играющийся.
– Эх ты, хулиганка, – Володя поставил ее на пол, – беги спатки, завтра в садик проспишь.
– А ты меня повезёшь?
– Ну конечно, ты же папина дочка.
– А в зоопарк на выходных?
– Пойдём, обязательно, беги спать, – посмотрев в след дочери, он прошёл на кухню.

– Не обещал бы ты ей заранее, уже в прошлые выходные не смог, – заметила жена, – расстраивается она очень.
– Да надо вырваться, – вздохнул Володя, – у меня новостей вагон. Разогреешь еду – садись, рассказывать буду, а я пока руки помою.

А потом они ужинали, а он рассказывал, что преобразуется теперь их кооператив, где он инженером работает, в общество с ограниченной ответственностью. И директоров теперь трое будет, и Семён Исаакович теперь не директор больше, а генеральный директор, и одним из троих директоров его назначили. Пусть неплохо он зарабатывал уже и на должности инженера, но сейчас еще большие возможности открываются. Хотя и работы с ответственностью тоже побольше будет.
– Да куда же еще больше то? – приятно это его жене, но и мужа жалко, вертится целыми днями как белка в колесе.
– Надо работать, Люда, надо. Мы же не для себя вертимся, вон Жанка подрастает. А мне для нее весь мир хочется к ногам бросить, сердце болит когда дорогую игрушку вижу и понимаю, что купить не могу.
– Ну в этом то она, слава Богу, не капризная. Хорошая девчонка растёт, ты бы видел как она уже читать научилась, – Люда посмотрела на мужа с умилением, понимала как ей повезло, что он дочь так любит, что ее, несмотря на десять лет брака, до сих пор на руках носить готов. У подружек не так, хотя какие там подружки, чересчур у них “не так” в семьях, чтобы они до сих пор подружками оставались.
– Тебе когда вставать то?
– Рано, Люда, мне прямо Жанку жалко, но пообещал, придётся к семи ее в садик уже вести.

И завертелась жизнь своим чередом, она и раньше то не скучная была, а теперь так и вообще весёлая стала. Работы – непочатый край. Развивалась страна потихоньку, от социализма еще не отвернулась, а капитализму застенчиво уже так глазки строить начала. Да только чтоб глазки эти строить много работать приходилось. Потом начнут кричать люди, выясняя откуда же деньги у других людей взялись, чужой работы то не видно, а в то время, деньги то были, да небольшие и незаметные еще. И тратить их люди еще не научились, да и времени тратить то не было. Володьку того спросить – зачем работает, придумает на ходу что-нибудь, а сам понимает, что в общем то из-за дочки все, да и характер такой. Свою фирму бы ему открывать, да видать рано еще было, всему свой срок на Земле. Молодой был, да и в сознании его не умещалось это в те годы. Да и не только у него, а и у многих тогда еще.

Курилка была полна, сотрудники вышли покурить да языки почесать. Чем же еще в курилке заниматься. Уборщица Степановна и та тут как тут, вид делает, что пыль протирает, но на нее не сердятся, за свою принимают и знают о ее слабости, все ей знать надо. Да и не проболтается она никогда никому. Старая школа, еще сталинская.

– Ну вы как хотите, а странный мне этот Володька наш, – вечно потеющий от избытка веса главбух Кузьмич прикуривал сигарету.
– Ну зато специалист хороший, – возразил ему инженер.
– Странный, странный, – подтвердила Люська, секретарша генерального.
– Не, ну я ему как мужику говорю, пойдем в субботу, в баньке посидим, пивка попьём, – не унимался Кузьмич, – а он заладил “Семья, дом, семья, дом”. Как нерусский какой. Пить – не пьёт, курить – не курит. Я ему объяснять было начал, что деньги домой носишь, детенка состругал, чего еще надо? Ну что семья? Надо и мужиком то побыть – смотрит он на меня глазищами по пять копеек. Ну как с инопланетянином разговариваю, честное слово.
Мужчины согласно закивали, работы то много, это всем понятно. Но иногда можно и вырываться в мужской компании. А этот странный какой-то.
– Вот это точно, сынок, – уборщица встряла в разговор, – насчёт глазищ его я молчала, а тут люди то все свои. Бешеный он какой-то.
– Ой, да ладно тебе, Степановна, чего это он бешеный? Чудной парень немного, ну да ладно. Бешеным то я его еще не видел, – опять вступился инженер, – да и понимать надо, мы тут с восьми до пяти, а у них то работы побольше.
– Ой не можу больше на сэрци дэржаты, – Степановна когда волновалась всегда на суржик переходила, – вы ж ничого не знаетэ.
Компания заинтересовано посмотрела на нее. Степановна партизанка еще та, от нее дезинформации не услышишь.
– Два месяца назад, – продолжила она, – вы ж у баню пишлы. А я вбырала та Володька отой ваш та гиниральный на работе булы. Хлопцы какие-то приехали и к гиниральному в кабинет. Спортивные такие ребята, на машине заграничной. Один – высоченькый, хомякуватый такый и грузин з ным, или чечен – я в них не розбыраюсь. Исаакович наш як раз шо-то с Володькой обсуждал, я ж там в кабинете у гинирального убираю в уголку.
Компания закивала, мол не тяни, все знали талант Степановны делать вид, что занята уборкой в нужном месте в нужное время и ее талант незаметной при этом оставаться.
– Ну Володька встал когда они зайшлы, он же в нас под культурного всегда.
– Ну тут, Степановна, извиняй, касательно вежливости – у Володьки поучиться можно.
– Видела я его оту “вежливость”, от як раз тогда и видела, – Степановна сделала жест рукой, чтобы не перебивали, – хлопцы начали шо-то гиниральному про деньги и безопасность рассказывать, ну оно ж и понятно вреня сейчас такое, на Володьку внимания не обращают. Он же худый, против них как студент. Исаакыч, гляжу спугался, а Володька наш смотрю красный стойить та говорыть им: “Ребята, у нас совищание – подождить за дверью!” Ну тут конешно они не выдержали, тот што побольше сказал што-то, шо – не помню, и на Володьку как пойдёт. Мама дорогая, шо тут началось! Я ж даже крестится забула, – Степановна сложила руки на груди.
– Не тяни, Степановна, не тяни!
– Он же как бес какой-то.
– Кто, “хомякуватый”?!
– Володька ваш, ирод! Глазищи бешеные, лицо красное, два раза вдарыв и хлопец без сознания. Кавказец – той побёг из кабинета, так эта сатанюка – за ним! А я смотрю – сижу я в корзине для бумаг, как я в нее уселась и не помню даже. Ну я на карачках бегом к дверям – смотрю догнав того кавказца, с ног сбил та лупит його ногамы. А тот голову закрыл руками, та кричит толька: “Ашибка, брат! Ашибка, мамой клянусь!” Потом Володька вспокоился немножко та назад в кабинет, мимо меня проходить, а глазющи как у сатанюки. От тогда я перекрестилась.
Собравшиеся переглянулись между собой.
– Боже мой, с маньяком под одной крышей работаем, – Люська сделала испуганные глаза, – это же надо так, вместо того чтобы культурно в милицию позвонить.
– Да ладно, что ты там знаешь, – отмахнулся Кузьмич, – Сейчас не те времена уже. А как это он так?
– Да боксом он занимался, – вставил инженер, – сам мне когда-то обмолвился, я еще не поверил.
– Вот там ему последние мозги и отбили, – утвердительно кивнул головой главбух.
– Ну насчет мозгов не надо, – толстая бухгалтерша, решила восстановить справедливость, – Мозги у него на месте, вспомните сколько проектов он в фирму то притянул.
– Так то ж касательно работы, – отмахнулся главбух, – а касательно жизни – под каблуком у жены сидит, да еще и псих, как выяснилось.
– А жена его, тоже дура еще та, – секретарша поправляла тушь на ресницах, – мы с моим встретили их в парке.
– Это с Гришкой что ли? – уточнил главбух.
– Да с каким Гришкой, вспомнил тоже, у меня другой уже, – уточнила секретарша. Главбух хотел съязвить по этому поводу, но уж очень было интересно почему жена Володьки дура.
– Идут значит, спорят о чем-то, я то думала проблема какая-то, специально со своим подошла, познакомились. Так они оказывается книжку прочитали, Булдакова какого-то или Булдахова.
– Булгакова может? – уточнил инженер.
– Мудакова! – огрызнулась секретарша, – все они, Мудаковы. И книжку обсуждают! Ну нормальные они вообще? – Люська окинула взглядом присутствующих, – я еле сдержалась, сказать хотела: “Телевизор купите себе, серость!” Ну я еще минут пять с ней поговорила – темень полнейшая, ни про Шанель не знает, ни про Диора, экономисткой где-то в ЦНТИ работает.

К курилке приблизился Артем, он был одним из новых директоров. Рубаха-парень, очень компанейский и не скрывающий своих любовных похождений, он тем не менее был лучшим другом Володи. При нем обсуждать Володьку было чревато. Собравшиеся покачали головами и быстро сменили тему разговора.

Артем с Володей стояли на улице, Артем вышел покурить, Володька же, как некурящий, просто с другом поговорить.
– Времени никакого не остаётся.
– Это уж точно, не в баньке попарится, не на шашлычки съездить…
– Да какие там шашлычки, я вон с дочуркой все никак позаниматься не могу. Хорошо еще жена меня поддерживает, понимает что работы много, – посетовал Володька, – А твой малой как? Твоему же как и моей, уже семь скоро?
– Нормально, жена занимается, – Артем затянулся, – ты конечно, Володь, извини, но не надо так парится. Ты мужик – своё дело сделал – дальше бабы пусть разгребают.
– Нет, – Володя покачал головой, – не могу так. Она как прибежит ко мне, ручонками своими обнимет – умер бы от счастья. Все жалуется, что меня дома не бывает, а что я ей объясню? Ребёнку разве расскажешь что работы много.
– Ой, забалуешь ты ее…
– Да когда баловать, ухожу – еще спит, прихожу – из постельки выпрыгнет, прибежит ко мне и опять спать. А мне и с ней пообщаться хочется и работать надо, для нее же.
– Ты для себя работал бы лучше. Хоть немного, – Артем хитро прищурился.
– Эх, Артемка, не понять тебе. Она для меня и есть все. Вчера представляешь до чего дошло, спрашивала меня весь вечер: “А ты директор?” – я ей объясняю, что да. А она меня про других наших директоров, да про то, почему если мы директора, то кто-то еще нами командует и домой не отпускает. Я ей про генерального, да почему он генеральный и что это значит. А у самого на душе так неприятно, детство прямо какое-то, хочется мне для нее самым-самым казаться.
– Да у тебя с ней, прям как с моей Ларкой новой, – засмеялся Артем, – так я ей про генерального и не рассказываю, директор мол и все тут.
– Ну давай еще любовниц своих сюда приплетёшь!
– Да ладно, не кипятись. Хотя Исаакыч, тоже хорош, гонит нас в хвост и в гриву. Вон завтра суббота, а нам опять с бумагами копаться, да совещание назначил. А в воскресенье нам с тобой уже в Тобольск лететь.
– Опять зоопарк накрылся…

Володя проснулся в семь утра, тихо, стараясь не разбудить жену, пошёл готовить себе завтрак. Вода для кофе уже начала закипать, когда дверь приоткрылась и дочурка заглянула на кухню.
– Солнышко моё, ты чего не спишь? Суббота же.
Жанна в своей пижамке прошла и села за стол, Володька потрепал ее золотистые волосики.
– Ты на работу?
Он пожал в ответ плечами и виновато улыбнулся.
– А ты мне можешь кое-что пообещать? Нет, оно не такое сложное как зоопарк. Можешь?
– Я постараюсь, – он боялся сказать лишнее слово.
– Отдай это вашему генеральному директору, – она протянула отцу запечатанный конверт, – только поклянись, что отдашь и заглядывать внутрь не будешь.
– Клянусь, – он улыбнулся.
– Нет, ты сильно-сильно поклянись.
Он хотел ее переспросить: “Неужели я тебя когда-нибудь обманывал”, но осекся и просто сказал:
– Очень, очень тебе клянусь.

Через час он приехал домой, Жанна оделась очень быстро, а день был как раз прекрасный. И для того чтобы в зоопарк сходить, и для того, чтобы молочный коктейль в “Буратино” тянуть через трубочку. А потом долго-долго бродить по городу, отвечая на тысячи детских “почему”, смотреть как опадает листва и как рабочие спешат украсить город к приближающемуся празднику 7 ноября. А еще понимать и гнать от себя эту мысль, как же крепко она держит его ручонкой за палец и отпустить боится. Неизвестно, открыл ли он конверт, перед тем как показать письмо Семёну Исааковичу, или так и отдал запечатанным. Да и не важно это, наверное важнее, что тот день так запомнился ему и его дочери. И важно то, что потом он всегда находил для нее время, как удавалось – тоже неизвестно, но выкраивал. А еще важно, что генеральный почему-то решил сам отвезти его в аэропорт в воскресенье. И уже там, в аэропорту перед вылетом, отдал ему назад это письмо.
– В самолёте почитаешь, – добавил он, – и ты знаешь, она в чем-то права…
А уже в самолёте Володька читал старательно выведенные печатные буквы:
“Мне очень сильно нужен папа. Даже больше чем новая кукла и больше чем новый велосипед. Пожалуйста очень-очень вас прошу, отпустите его домой. Дочка Жанна.”

Ну вот и дочитали мы до конца, хотя предупреждал же, что интриги не будет, да и не про семью писал, а как и обещал слегка затронул только. Да и год то восемьдесят восьмой для этой повести совсем неважен. Просто больно уж хорошая осень выдалась тогда, красивая и не дождливая. Да воздух был особенный тогда, обманчивый наверное, но людям запомнился. Многое с тех пор изменилось, даже и вспоминать то все страшно, но как ни странно многое осталось прежним.

© IKTORN