В середине последней, школьной весны, десятый класс, в котором хлопал ушами скромняга Чистяков, отправили на 1ГПЗ, посмотреть, как вкалывают на производстве шарикоподшипников спившиеся лимитчики и прочий люмпен-пролетариат. По замыслу директора школы, это должно было простимулировать рвение выпускников к изучению экзаменационных билетов. Перед экскурсией, Чистяков и его товарищи скинулись по трояку и тайно посетили универсам, где приобрели пять бутылок белого портвейна «Иверия» и столько же плавленых сырков «Дружба», чтобы реально прочувствовать все радости коммунистического труда на знаменитом Московском заводе. Грохот там стоял ужасающий, в некоторых цехах приходилось орать, надрывая глотку, прямо в ухо соседу и один хрен оба ничего не слышали. Кроме полированных шариков разного калибра ловить там было абсолютно нечего и, набив ими, ради прикола, карманы своих курток, экскурсанты тупо взирали на нескончаемый индустриальный процесс, ужасаясь одной только мысли угодить на эту каторгу. Однако выпитое спиртное, проявило все же свой растормаживающий эффект и ребята вскоре нашли себе достойное комсомольцев развлечение — по очереди подходили к своей любимой классной руководительнице, члену КПСС с 1972 г. и с самым серьезным видом матерились в ее крупные, веснушчатые уши. Добрая училка гримасничала, отрицательно махала ладонями и тянулась скособоченной головой к покрасневших от крика лицам десятиклассников, но бесполезно: догадаться о содержании речи обращенной к ней, можно было только по губам и конечно, со стороны вся эта пантомима выглядело ужасно смешно. Короче, ребятки ржали до слез.
Чистяков же, вместо этой невинной глупости, совершил иную, на что никогда бы не осмелился в обычных, школьных условиях: в образе героя-любовника из немого кино, гордо подошел он к первой красавице класса Светке Забельской и, глядя в ее зеленые глазищи, честно заявил, что еще с 9 класса жутко хочет засадить ей по самые помидоры и густо наспускать меж ее красивых грудей. Однако Света, невзирая на чудовищный шум и заткнутые пальчиками ушки, все прекрасно поняла, так как по ее пухлым губам Чистяков отчетливо прочитал:
— Без сопливых обойдемся…
Не поверив глазам своим и автоматически продолжая изображать руками натягивающие движения нахуй, Чистяков ошалело уточнил:
— Без меня что ли?
Светка утвердительно махнула длинными ресницами. Таким вот глухонемым манером, Чистяков заполучил свой первый серьезный облом и на собственном примере осознал научно-популярный факт о более раннем созревании одноклассниц. Раздосадованный до слез Светкиной проницательностью и цинизмом Чистяков вяло отвалил в сторону и бессмысленно уставился в маслянистые бока какого-то чудовищного станка, из которого, в огромную, железную емкость с адским грохотом падали водопады блестящих шаров. Механический шум завода и барабанные пульсы собственного сердца, слившись в одну сплошную какофонию звуков, на некоторое время, вырвали его из окружающей действительности. Металлически живая река из миллионов полированных сфер утекала мимо остолбеневшей фигуры полупьяного школьника в другой, не менее кошмарный, производственный стан и исчезала в его ебанистической утробе, а вместе с ней туда затянуло и часть его сердечных фантазий.
Окончательно он расстался с подростковыми иллюзиями чуть позже, когда после поистине зубодробительной экскурсии компания, состоявшая из пяти друзей и трёх интересных девочек, незаметно отделилась от остального класса и умчалась на метро в кинотеатр «Зарядье», где шел французский фильм «Игрушка» с Пьером Ришаром и продавалось оригинальное «Московское» в бутылках по 0.33. Ребята заняли пару столиков в пустом фойе, где с аппетитом уплели три тарелки вкусных бутербродов с Краковской колбасой, запивая еду ахуенным пивом, которое приятно кружило голову и расцвечивало мир особенным настроением и янтарными красками. При этом все заметно опьянели и стали вести себя шумно и независимо, стараясь выглядеть по-взрослому. Предвкушение иностранного фильма наполняло их мятущиеся души будоражащим состоянием вседозволенности и расслабухи, но все же Чистяков заметно вздрогнул, увидев рядом с собой искрящиеся глаза Светки. Она была тоже навеселе и поэтому парня охватила сладкая дрожь тайной, почти несбыточной надежды на близость с этой недоступной девчонкой, за которой увивались самые крутые пацаны района. Отвечая его подсознательным желаниям Света, запросто прижалась к нему упругим, теплым плечом и прошептала:
— Ты чего это мне на заводе пытался сказать, наглец?!
Она явно подшучивала надо ним и он, не зная как себя вести и побаиваясь ее острого язычка, вдруг с ужасом почуял, что его уши приобрели цвет тех самых, пресловутых помидоров.
— Хахаха! Да ты что — обиделся?!
Светка приблизилась губами к его щеке так близко, что он буквально трепетал от ее легкого дыхания. Странно, но никто из друзей не обращал на них внимания, увлеченно беседуя о выпускных экзаменах, репетиторах и проходных баллах в технические ВУЗы.
— Слу-ушай Чистяков, хватит тебе дуться! А давай сейчас сядем подальше ото всех? Пошепчемся, посекретничаем, а?
Эти обычные, простые слова, искреннее дружелюбие красивой девушки, показались Чистякову чудом, он и не смел надеяться на такой поворот событий. Все в нем ликовало, голова кружилась, он задыхался от внезапно свалившегося счастья.
В темноте пустого зала что-то неуловимо изменилось, широкий экран стал чуть ярче, когда Света плавно отодвинулась от Чистякова и глубоко вздохнув, произнесла особенным голосом:
— А ты совсем не такой, как кажешься. Я думала ты обычный зубрила, хорошист, а ты целуешься классно… И руки у тебя ласковые, нежные, не то, что у Мишки Сорокина, этот совсем уже обалдел со своим карате, цапает аж до синяков, дурак!
— Светка, он к тебе приставал? Приставал, скажи?! А ты что?!
— Тише ты, тише — услышат же… Да не приставал он, а так… пытался зажать в подъезде… Мы же с ним встречались пару раз, в кино ходили, ну и в кафе-мороженное, он меня потом домой к себе приглашал, но я не пошла. Вот и все. Теперь он злится на меня. Говорит, что если я ему не дам до армии, он расскажет всем, как будто у нас с ним уже было… нуу, ты понимаешь?
— Вот гад… Но ведь ничего же не было? Ты не обманываешь?!
Чистяков еле сдерживал себя. Ему, на полном серьезе, захотелось вскочить с места и, подкравшись сзади к длинноволосой голове Сорокина, беззаботно гогочущей в середине зала, мгновенно свернуть ему шею набок, вцепиться когтями в его кадык и задушить товарища, разодрав на кровавые лоскуты его противную рожу, по которой вздыхали самые симпатичные девочки из их школы.
— Да не было ничего, не было! И не могло быть. Я просто хотела проверить, правда ли он такой бабник, как все говорят. Ну и нарвалась дура… Представляешь, он мне… хуй свой показал, здоровенный такой, как бублик! Вот дурааак…
— Хуй показал?! Ну, пиздеец! Да я… Да я его порежу, козла!
— Да не ори ты так! Я почти ничего не рассмотрела… так мельком, может, это и не хуй вовсе был… И не связывайся ты с Мишкой, я прошу тебя, он сильный ужасно.
— Да бля, он стремный, пиздец, даже мужиков мудохал тридцатилетних, у пивной на Таганке, я сам видел… А хочешь, я брата накручу, он в милиции работает и… и…
Светка сразу сменила тон и довольно засмеялась
— Чистяков, а ты что, правда, по мне с 9 класса сохнешь?! Отпад! А я и не замечала. Хахаха! Ну вот, опять насупился… иди лучше ко мне… лифчик только не порви…
Через пару недель дело приняло совсем дурацкий оборот. Светка позволяла Чистякову все, кроме самого главного. В отсутствие родителей они раздевались догола и кувыркались на широкой софе до тех пор, пока Чистяков пулей не убегал в ванну, чтобы излить очередную порцию семени из колом стоящего члена. Дергаясь в оргазме у раковины, Чистяков одновременно мучительно недоумевал, стараясь выявить в доносящемся из комнаты смехе Светланы некие тайные знаки.
— Чего ей от меня надо?! Дура какая-то, крезанутая… но какая же она красивая, пиздец…
Возвратившись, он первым делом жадно оглядывал восхитительную фигуру любимой и не в силах сдержать своего бесконечного восторга, моментально падал в ее теплые объятия. Их юные тела требовали постоянного физического контакта. Он лапал и целовал ее всю и везде, с головы до ног, стараясь запомнить, впитать в себя ощущения от каждого сантиметра ее бархатной кожи, а Светка гладила его худое тело так нежно, что он почти растворялся в интимной ласке подружки.
— Свет, а Свет, ну, пожалуйста, а? Я потихонечку, ну хоть немножко, пожалуйста, Света, я прошу тебяяя… — лихорадочно умолял Чистяков, но его рот, раз за разом закрывался сладкими губами Светки. Задыхаясь от кайфа, Чистяков высасывал и пил ее вкусные слюни, и не мог поверить в происходящее: девичья рука уверенно ласкала его член, мошонку и ягодицы, но и только… Чистяков не раз пытался продавить сопротивление Светы своим телом и получал тактичный, но непреодолимый отпор — девушка плотно сжимала свои стройные ноги. Это походило на издевательство и однажды привело к серьезному разговору.
— Света, а ты девочка, да?- заикаясь, произнес он с нарочито глупым видом — Поэтому ты мне и не даешь, да?
— Чистяков, кончай прикалываться, я не собираюсь делать аборт перед поступлением в институт. Между прочим, ты сам еще мальчик-зайчик, а тебе в армию в этом году, хахаха! Чистяков в отчаянии зарывался вихрастой головой в подушку и тут же, с животным удовольствием чувствовал на себе Светкины пальцы, неторопливо «шагающие» по его позвоночнику…
— Сука ты, Забельская, сукааа! — мычал он, не размыкая вспухших губ.
Осенью началась череда проводов в армию пацанов, решивших отслужить сразу и тех, кто провалился на экзаменах в ВУЗы. Было шумно и весело, ребята одноклассники много пили и, не дожидаясь горячего, начинали «вырубаться» под супермодный «Boney М», в перерывах курили в форточки, хвастались победами над девчонками, травили анекдоты про Брежнева и Чапаева, громко базарили, перебивая друг друга, смеялись, дурачились, а иногда даже дрались, сводя какие-то левые счеты. Уже заполночь, в темноте родительских квартир крутились медляки «Uriah Heep» и распаленные алкоголем пацаны сплетались в откровенных объятиях с самыми смелыми одноклассницами и приглашенными девочками со стороны… Родителей, подозрительно заглядывающих во все щели, с целью недопущения греха, настойчиво оттирали подальше хорошо поддатые друзья призывника, ссылаясь на то, что детство уже кончилось, все люди взрослые и право имеют. Потом снова пили за раздвинутыми столами, подчистую съедали вкуснейший салат оливье, сырокопченую колбасу и селедку под шубой, орали песни на всю округу, блевали в унитазы и на этажах, а рано утром провожали своих очумелых с похмелья друзей до узких дверей военного ПАЗика, притаившегося за кинотеатром «Зенит».
Весь сентябрь Чистяков чувствовал себя на седьмом небе: удивительно легко он поступил в МАДИ, а Света в Бауманский, после чего родители преподнесли ему царский подарок: электрогитару «Musima», а Светкины подарили дочке джинсы «Wrangler», сидевшие на ней как влитые! Виляя перед любимым «фирменной» задницей, прыгая и хлопая в ладоши от радости, Света твердо пообещала отдаться ему на свое 18-летие, которое попадало на следующий день после проводов в армию Мишки Сорокина, не сумевшего поступить даже на вечерний факультет. Старая история забылась, как будто ничего и не было, хотя поначалу Чистякова весьма напрягало, что его Светка видела Мишкин стоячий хуй и возможно, даже держала его в ладошке. Однако эта глупая мысль исчезла сама по себе, и парня ничего не тревожило, кроме написания целой горы конспектов по работам В.И. Ленина, без которых не принимали ни одного зачета вообще. С однокурсниками он сошелся моментально и уже поучаствовал в нескольких студенческих пьянках на подмосковной даче в Загорянке, где ему удалось выебать одну симпатичную девчонку из 1Меда, которая не сумела его продинамить, потому что нажралась в гавно. Мест на кроватях всем не хватило, и ребята ночевали кто где, даже на стульях и на полу возле натопленной печки, постелив старое дачное барахло. Докатившаяся с запада эстетика хиппи заставляла вести себя соответственно: продвинутым студентам обеих столиц полагалось дринчить портвейн, тащиться на сейшнах подпольных рок-групп, ездить на юга и вести там беспорядочную половую жизнь. Это было круто. Поэтому Чистяков не сдерживал себя: повернув окосевшую первокурсницу на правый бок, он не без труда стянул с её упругой попки новенькие джинсы, вместе с колготами и трусами, и немного покопавшись пальцами в горячих складках ее влагалища, с натяжкой ввел туда свой давно уже залупленный член. Ощущения от соприкосновения с ее промежностью были несколько странны. В темноте двух комнат спали далеко не все, слышался шепот, пьяные смешки, поцелуи и винное бульканье, поэтому, когда кто-то радом зажег спичку и Чистякову внезапно открылись полуголое тело своей партнерши, он удивленно присвистнул: ему показалось, что между ног у нее нет волосни! Уже в темноте, изумленный Чистяков провел левой рукой от пупка в самый низ живота девчонки, но нигде не было и намека на кучерявый пушок, который он привык видеть на Светкином лобке.
— Кто хиппует, тот поймет — успел подумать взбудораженный Чистяков и с наслаждением задвигал тазом, вспарывая хуем слипшуюся плоть пьяной студенточки и сминая руками ее небольшие груди. Та по-детски недовольно захныкала, заплямкала губами, но положения своего не поменяла; от нее отчетливо пахло марочным вином, импортными сигаретами и еще — очень тонко — хорошими духами.
— Клёво… надо Светочке… моей… такие же… купить — в полубреду пообещал себе Чистяков и тут же, ускорился до предела, напрягая низ живота, потом судорожно сжал мышцы ягодиц, подался вперед и зафонтанировал горячей спермой в самую дальнюю точку девчачьей пизденки, какой только смогла достигнуть напряженная головка его члена.
На проводы Сорокина Чистяков так и не попал. Внезапно умер его тульский дедушка, мамин отец, и с похорон, он возвратился лишь часа в три ночи, на новеньком «Москвиче» брата, который подвез его прямо к Мишкиному подъезду, после чего, мигнув фарами, умчался по пустынной Рязанке в сторону Люберец. Чистяков не был пьян, хотя и выпил на поминках почти бутылку «Сибирской» водки — сказалось переживания прошедших дней, но что-то в нем поменялось кардинально. Во время отпевания в сельской церкви, глядя на закрытые глаза деда, на его бесстрастное, строгое лицо, он не плакал, ощущая некую предельную чистоту и законченность совершаемого обряда, и внутренне готовился к тому, что при прощании, ему придется целовать в лоб мертвеца, чего он ужасно боялся, стесняясь показать на людях свою слабость. Но все прошло очень достойно и Чистяков даже зауважал себя, неосознанно понимая, что именно в такие моменты происходит взросление. А перед домом одноклассника его внезапно накрыло тоскливое ощущение безысходности и одиночества. Стало вдруг пронзительно ясно: отныне его никто и никогда не пощадит. Минуя распахнутую дверь подъезда, он обошел хрущевку слева и прокрался сквозь вишневые заросли под освещенные окна Сорокина, жившего на низком, первом этаже. В двух из них, Светку он не обнаружил. На кухне, за уставленным бутылками столом, похабно развалились две размякшие, сисястые тетки и бухой мужик, видимо крупно подгулявшие знакомые Мишкиной матери, а в большой, проходной комнате вовсю горланили песню «Я так решил давным-давно!» несколько раскрасневшихся девчонок и пацанов, один из которых уже клевал носом, сидя на стуле, перекрывая собой дверь в маленькую комнату. Как случается в любой пьяной компании, чувака поставили на шухер, чтобы никто кайф не ломал.
Окно в это убежище было приоткрыто и из него доносились величественные звуки «July morning». Царапая ногтями оцинкованный карниз, Чистяков подтянулся повыше и разглядел в приглушенном свете настольной лампы петлю Светкиных рук на бычьей шее призывника. Плиссированная юбка Светланы Забельской была смята и взбита выше талии. Широко раздвинутые колени девушки белели по обе стороны каменной жопы Михаила.
Задохнувшись от внезапно подступивших рыданий, Чистяков неловко упал вниз и судорожно зашарил по увядшей траве в поисках тяжелого. Потом чуть успокоился, поплакал и долго мочился на панельную стену дома.
— Сука ты, Забельская, сука.