Василий Прохорыч с треском сдвинул костяшки домино, одним плавным движением широких ладоней разложил их на столе, перемешал и поднял глаза.
— Ну что, мужики, успеем еще одну партию задвинуть?
— «Партию»… Ты прямо как шахматист! — усмехнулся Витёк Кривоносов, аккуратно отбирая себе прямоугольные плашечки. Надежно упрятав их от посторонних глаз за истрепанным шпионским романом без обложки, он закурил и выдохнул дым на лампочку без абажура.
— А что? В нашем деле иногда и побольше думать надо, — подмигнул пожилой, тертый жизнью Прохорыч, поудобнее устраивая старый ватник, приткнутый за спинку стула, — потому что иначе нельзя. Сантехник, мужики — это вам не пассажир какой-нибудь, ничего не умеющий. Случаи всякие бывают.
Максим Рощин, неразговорчивый бородатый мужик с широченными плечами, хмыкнул и налил себе стакан кипятка из мятого электрического чайника. Осторожно забравшись ложкой в коробку с чаем, он насыпал в стакан заварки и принялся дуть на кружащиеся в кипятке чаинки.
— Верно, — вдруг сказал он, и Прохорыч поднял бровь, оторвавшись от разглядывания своих костяшек. Максим еще раз подул в стакан и продолжил, — помнишь, Прохорыч, Саньку Зайцева?
— Ну еще бы не помнить! — отозвался тот, — вот уж история была…
— Что за история, Прохорыч? — нетерпеливо спросил Борька Зимин, совсем молодой паренек. Он прикрыл свои «доминошки» рукавицей и облокотился на стол.
— Дело было лет десять назад, по весне. Мы с Зайцевым как раз тут ночевали — прорыв был на трассе, аврал, даже пообедать домой не успевали сбегать. И вот, помню, ночь, я на топчане дремлю, ну а Санька газету читает вон там, под лампочкой. И вдруг слышу — по коридору будто лошадь цокает копытами. Я аж проснулся: какая тут лошадь может быть, думаю? А точно, копыта, ни с чем не спутать. И Санька от газеты оторвался, на меня смотрит. Вдруг дверь открывается, и к нам в слесарку заходит сам Король Из-под-Горы…
— А… — протянул Борька, — про этого я слышал. Бабка моя его встречала как-то. Говорят, он на холмах за водозабором живет, там еще маслят летом прорва, но собирать — дураков нету.
— Вроде того, — кивнул Прохорыч, — ты дальше слушай. Заходит этот Король, и я чую — холодом потянуло, хоть у нас и бойлеры под боком, а все равно. Лицо у него белое, волосы золотые, аж светятся. А за ним свита — ну, те вообще просвечивают насквозь, даже не понять, призраки или живые. Король встал на пороге, поморщился от дыма, посмотрел на нас и спрашивает: «Есть ли среди вас мастер, что не побоится пойти со мной?» Я даже рта не успел раскрыть, а Санька этак аккуратно газетку сложил, встал и отвечает: «Это смотря что у вас там случилось». И Королю прямо в глаза смотрит. Тот вроде как даже удивился от такой смелости. Потом говорит: «Неприятность небольшая. Подземные ключи под дворцом открылись, а старые трубы, которые давным-давно, на заре мира уложены, прохудились. Сможешь?» «Поглядим», — ответил Зайцев, сумку с инструментом на плечо закинул и вышел вслед за Королем. У самой двери оглянулся и мне говорит: «Прохорыч, ты там моих предупреди, чтоб не волновались, и начальнику жилконторы тоже скажи». Махнул рукой и вышел.
Пожилой сантехник пососал погасшую «беломорину», чиркнул спичкой, прикурил заново.
— Да-а, — задумчиво протянул Зимин, — и не отказаться от такого предложения…
— История на этом не кончилась, — пробормотал Максим, глядя на свет, как последние чаинки в стакане укладываются на дно.
— Точно. Прошел год, все уж и думать забыли про парня, иногда только жалели — вот, мол, сгинул ни за что. И вдруг — тоже весной дело было, в тех самых числах мая — открывается дверь, и на пороге сам Санька, собственной персоной. Точно такой же, как и был, только щетины добавилось. «Встречайте, — говорит, — мужики!» Ну, все заохали, жена его прибежала, ревет от радости. Потом уже, как успокоились малость, я спросил: что так долго-то, Саня? А он так удивленно на меня посмотрел и отвечает: «Да ты что, Прохорыч, я там всего сутки провозился, в этих подвалах!» Когда я ему на календарь показал, парень аж побелел. Схватил газовый ключ, хотел куда-то бежать разбираться. Еле удержал его.
— И что, неужели так и оставили? — спросил Витёк.
— Да нет конечно. Все как полагается — дождались Самайна, пришли в холмы, призвали к ответу. В Самайн-то смертным туда дорога открыта. Король сначала пугать хотел: мол, кто вы такие, да как посмели? Ну, тогда Зайцев ему и говорит вежливо, голоса не повышая: «Если у вас опять что-то случится с трубами — ищите теперь мастеров среди своих. Только учтите, что я там вентили поставил из холодного железа, других у меня не было. Да и проточную воду никто из вас особо не любит. Рабочий люд всякий обидеть норовит». Тут Король пошел на попятную. При всех поклялся на мече, что зла не таит. Честно расплатился с Санькой, по табелю учета времени, все до рубля выплатил. Деньги мы на лопате проверяли, чтоб совсем без обмана.
— Это как — на лопате? — удивился Зимин.
— Ну как? Кидаешь каждый золотой на лопату — она ведь железная. Если золотой подменный — тут же листьями рассыплется. Но в тот раз ничего такого не было. Полную сумку Санька домой унес. А потом уволился и уехал куда-то в Хабаровск, к родне — сказал, что свой бизнес откроет. Недавно писал мне, звал в контору, начальником цеха.
Максим вдруг засмеялся.
— Ты чего? — спросил Василий Прохорыч.
— Да я так… Нет, чего-то не идет нынче домино, — он ссыпал костяшки обратно на стол, — зато я вот тоже вспомнил. Ты, Прохорыч, не забыл еще, как мы с тобой плановую проверку подземных коммуникаций проводили?
— Это в позапрошлом году, что ли? — спросил сантехник и сплюнул на цементный пол, аккуратно растерев плевок подошвой закатанного «болотника». — Такое не забудешь. Вот уж точно, не к ночи будь помянуто!
— А что случилось-то, что? — любопытный Борька аж подскочил, да и Витёк Кривоносов посмотрел вопросительно.
Прохорыч помялся, похмыкал, потом неохотно начал:
— Есть у нас под городом, как раз на границе нашего участка и леспромхозовского, хитрая система тоннелей. Кто ее проложил — неведомо, еще в те времена, когда и города-то здесь никакого не было. Удобно там трубы было тянуть, хоть на грузовике езди. Вот и проложили, начальству, видишь ты, виднее. Только туннели эти вовсе не наши были.
— А чьи? — Борька придвинулся поближе.
— Хозяева у них имелись, не сомневайся, — рассказ продолжил Максим, — да еще какие. Только они спали долго. Лет триста, четыреста — точнее не скажу. И вот как-то раз нас с Прохорычем и отправили — на плановую проверку. Выдали нам две карты, все как полагается. Я гляжу на эти чертежи — мама родная, а они еще на пергаменте начерчены! Ну, думаю, труба — наверняка там половину туннелей завалило за это время. Спустились мы и пошли. Газоанализаторы при себе, каски с фонариками. Чисто шахтеры. А в туннелях, как ни странно — все на месте. Ходили, ходили, три участка из пяти разметили. Все вроде в порядке, трубы малость поржавели кое-где, там где сырость обмотку повредила. Утомились, конечно…
— И тут присели мы перекусить, — снова вступил Василий Прохорыч, — прямо на трубах устроились, бутерброды развернули. А Максим меня спрашивает: «Мы где сейчас?» Я говорю: «Судя по всему, как раз в самом дальнем углу. Здесь особенно хорошо надо все проверить, в ведомости записано, что последний раз бригада эти трубы проверяла в 1732 году. Понятно, что особое наше заклятье трубы держит и держать будет, но береженого, сам знаешь, Бог бережет». И только я эти слова произнес — чувствую, что труба подо мной тихонько так задрожала, точно из темноты кто-то к нам идет. Я говорю: «Бросай бутерброды, Максимушка, гляди в оба, мало ли что!»
Он замолчал и налил себе чаю. Рощин тоже ничего не говорил, только задумчиво смотрел на дым папиросы.
— Дальше-то что? Не тяните резину, мужики! — на этот раз не выдержал Витёк Кривоносов.
— Дальше? — переспросил Максим. — Дальше я плохо помню. Только помню, как они из туннеля выходили. Один за одним. Бледные, завернутые то ли в крылья, то ли в плащи какие-то блестящие. Ну, вампиры как вампиры, чего тут рассказывать…
— Вампиры? — охнул Борька.
— А то кто же… Может, их мои слова разбудили, а может просто время пришло. Только я и перекреститься не успел, как они нас окружили. Стоят и смотрят, а от их взглядов так противно делается, и сон наваливается. Гляжу — и Максим тоже носом клюет. Стояли они так… не знаю сколько. Потом расступаются — и вот ко мне подходит один. Самый главный и самый старый, значит. Как от него пахло, мужики, вы себе представить не можете! Даже сантехнику такое неведомо. Точно из братской могилы, вот не совру… Он подходит, наклоняется надо мной и говорит — а может, только думает, я так понять и не смог. «Всему на свете приходит конец, смертный. И тебе тоже, и твоему другу. Вы зашли туда, куда вам не положено заходить. Теперь вы умрете, оба умрете. И бежать от нас, смертный, ты не сможешь — мы здесь жили всегда…»
Максим снова хохотнул, размешивая сахар в очередном стакане чая.
— А потом что? — Борька Зимин в нетерпении задергал его за рукав. — Потом что?
— Что-что! А потом нас выпили досуха, — отозвался Рощин и отхлебнул чаю, — да не суетись ты! Сейчас Прохорыч все расскажет. Это, я тебе доложу, такой момент был незабываемый…
— Да уж, — старый сантехник вытер лысину большим полосатым платком, который достал откуда-то из-за пазухи, — врагу такого незабываемого момента не пожелаю. Короче, мужики, мне в эту секунду так обидно стало. «Ах ты, гад! — думаю. — Еще и глумишься, смертным обзываешь?» А он уже совсем, гляжу, близко, к горлу тянется. Думал, наверно, что мы оба ни рукой ни ногой шевельнуть не можем, как простые люди. Но сами знаете, как нас на курсах учат, не только гайки крутить…
— Знаем, знаем, — радостно ухмыльнулся Кривоносов, показывая щербину в зубах.
— Так вот. Обидно мне стало, я зажмурился и когда почувствовал, что он вот-вот вцепится — сам вперед рванулся, да ка-а-ак..!
— Укусил, что ли? — не поверил Борька. — Вампира?
— Ты посмотри, какой у Прохорыча рот большой, — добродушно рассмеялся Максим. — Туда же целиком поварешка влезает. А у того старого вампира шея была тонкая, худая, как у гуся. Но это все ерунда, он бы, конечно, сразу вырвался и нас порешил — раз плюнуть. Да не тут-то было. Прохорыч, ну-ка, улыбнись!
Пожилой сантехник широко улыбнулся. Повисла тишина, а потом оба — и Витёк и Борька, разом захохотали.
— Ну ты даешь, старшой! — еле отдышавшись от смеха, покачал головой Кривоносов, вытирая выступившие на глазах слезы. — Ну ты даешь!
Для убедительности Василий Прохорыч пару раз громко щелкнул челюстями, полными вставных серебряных зубов, и сам тоже посмеялся.
— Спасибо жене, царствие ей небесное, — вздохнул он, — не нравились ей золотые. «Вставляй, — говорит, — Вася, только серебро!» Я и послушался. Не зря. В общем, прихватил я его за шею — крепко прихватил, видать, потому что он так заблажил, что со свода туннеля куски кирпича посыпались. А мне и противно его так держать, потому что воняет еще сильнее, и отпустить, ясное дело, не могу. Только руками показываю остальным — а ну, отошли все! Зато Максим сразу все понял.
Рощин кивнул и пожал плечами.
— Трудно не понять-то… Я на трубы вспрыгнул и кричу: «Если хоть движение сделаете — кранты вашему командиру!» Смотрю, они назад подались. Я тогда повернулся к этому старому и спрашиваю: «Чья сейчас очередь умирать — нам, смертным или тебе, бессмертному?» А он тихонько воет, но чуть только пробует дернуться или лапы поднять — Прохорыч, чувствую, сильнее зубы сжимает, так что дымом пахнет. Я подумал и говорю: «Поклянись, что нам вреда не причинишь и работать не помешаешь — ни ты, ни один из твоих нелюдей. Клянись, гад, а то он тебе шею перекусит!»
— Поклялся?
— Еще как. Начал клятву давать, корчится весь, как на сковородке. Потом своих заставил повторить трижды. И только после этого Прохорыч его выпустил и начал плеваться. Я стою и смотрю — что дальше? А они тихо так, незаметно — были и нету, как будто растворились в темноте. И снова тишина. Помню, что сели мы обратно на трубы, Прохорыч достает свой надкусанный бутерброд, поглядел на него, а потом как зашвырнет куда-то и давай орать: «У меня теперь во рту этот вкус навсегда останется!»
Все засмеялись. Василий Прохорыч сгреб костяшки домино в кучу.
— Жаль, не получилась партия, — он почесал небритую щеку, — ну ладно. Зато время скоротали. Так что, мужики, сантехником быть — это вам не в шахматы играть. Тут иногда и головой думать приходится.