Ещё Монтень говорил, что своё дерьмо вкусно пахнет. Так вот, когда жажда слиться с женщиной настолько велика, что возлюбленная становится частью тебя, то и её дерьмо начинает вкусно пахнуть. Значит, речь идёт только о силе жажды слияния. Всё определяется существованием желания, ибо после оргазма уже нет стремления сливаться с женщиной и, следовательно, её дерьмо становиться чужим, отталкивающим.
Посторонний видит тебя в дерьме, и для него это просто грязь, он не знает, что это дерьмо твоей возлюбленной, которое становится уже не дерьмом, а её вожделенной частью. Нередко от избытка любви ты говоришь, что съел бы свою возлюбленную, ты кусаешь её плоть, представляешь, как откусил бы её грудь, ягодицу или губку пизды. А ведь у тебя есть настоящая возможность съесть часть её – её дерьмо или мочу. Ведь это единственная несомненная часть твоей любимой, поедание которой не нанесёт ей вреда и не причинит ей боли.
Всякий поглощает слюну любовницы в поцелуе только потому, что она ещё у неё во рту, а будучи выплюнутой на тарелку, слюна становится грязью. Так и дерьмо возлюбленной, находящееся ещё в её прямой кишке, должно быть желанным.
Но ни с одной другой женщиной, с которой я занимался анальным сексом, у меня не было желания доходить до их дерьма, а это значит, что я никого из них так сильно не любил, как Анну.
Это Анна подала мне пример и подтолкнула к своему анусу на нашей первой встрече: когда мы развернулись в единственное магическое число 69 (а все остальные 3, 7, 13 и т. д. это никогда не подтверждаемая мистика в отличие от всегда доступной демонстрации чуда шестидесяти девяти), тогда она стала лизать мне анус, а потом, вставив в него шевелящийся палец, отсосала семя.
Рядом с клеткой, где была Дерьмовочка и прочие овечки, стоял невысокий стол, на котором возвышался бидон молока с краником, из которого Анна подливала молоко в бутылки с сосками. Она легла на стол, конечно же, на левый бок и спустила джинсы. Вот оно, удобство анального секса – даже не нужно снимать джинсы, потому что женщине не требуется великодушно разводить ноги, наоборот, они у неё сжаты и особенно при оргазме, а в анус входишь даже при плотно сжатых ногах. Так что при соблазнении женщины её утомительное сопротивление твоим усилиям раздвинуть ей ноги можно легко обойти стороной с помощью раздвигания ягодиц.
Часто перед тем, как ввести Анне член в анус, я вводил палец, намоченный слюной и играл в её горячем нутре. Тогда я тоже засунул указательный палец и почувствовал твёрдую припухлость на стенке кишки. Я решил не прерывать наше совокупление, поиграл с ней и ввёл член. Мне казалось, что я ощущаю эту припухлость головкой. Я двигался, ощупывая размеры и расположение опухоли. Этот исследовательский медицинский процесс тоже хорошо отвлекал меня от оргазма, что было весьма кстати, так как Анна почему-то долго не могла кончить. Наконец мы разрядились в унисон залпом оргазмов и после минуты смакования я выскользнул. На хуе были коричневые пятна. Я подошёл к клетке. Дерьмовочка стояла, покачиваясь на тоненьких ножках, у самой решётки. Я ткнул сквозь решётку свой член в морду Дерьмовочке. Она одним вдохом опознала любимое вещество и слизала всё коричневое да и меня обласкала заодно.
Анна следила за мной и расхохоталась. Шероховатый и горячий язык Дерьмовочки возбудил меня, и я снова зашёл Анне с зада. Она была готова на второй заход. Женщина – это вечный укор мужчине в своей постоянной готовности к совокуплению. Причём этот укор ещё и помножен на три отверстия.
Я вошёл и подумал, сможет ли она кончить, если я скажу ей, что я у неё нащупал.
– Тебе надо показаться проктологу. – сказал я.
– Почему? – остановила свои движения Анна.
– Мне кажется, что у тебя там опухоль. Я почувствовал пальцем.
– Думаю, это геморрой, – сказала она, успокаивая себя, и продолжила, причём весьма успешно, ибо кончила быстро.
Я вытащил и снова дал облизать его Дерьмовочке. Анна натянула на себя трусики и джинсы и подошла к клетке.
– Ты мне подал гениальную идею, – сказала она возбуждённо. Анна взяла бутылку с молоком, подошла ко мне и стала водить соской по обильному коричневому, покрывавшему мой член. Соска тоже стала коричневой. Анна открыла дверцу, вытащила Дерьмовочку и поводила соской перед её носом. Овечка отреагировала, захватила соску в рот и молоко, смешанное с дерьмом, ринулось в глотку овечке.
– Ты спас мою Дерьмовочку! – воскликнула Анна.
Я дождался, пока овечка опорожнила бутылочку.
– Мне пора ехать, – сказал я, – а ты всё-таки покажись врачу.Я ехал домой. Путь занимал около часа, и я раздумывал об Анне и Дерьмовочке, не забывая о себе и, вообще о человечестве.
Был у меня приятель, у которого любовница обожала анальный секс. Она его просила каждый раз, чтобы он сжалился и выеб её в зад. Но ему было противно и удовольствия от этого он не получал. Он считал это грязью, а сам жил в такой грязной квартире, не убирая её годами, что даже запер две комнаты из трёх и в них просто не входил, так как грязь, собравшаяся там, была даже для него невыносима.
Так что он снисходил до желания любовницы раз в месяц, и это для неё был праздник. Тогда она стала брить лобок, который после этого обрастал такой колючей проволокой, что о том, чтоб прижаться к нему, не могло быть и речи. Нарастила она шипы вокруг розы. И тогда её зад предстал для моего приятеля просто райским местом.
А тут я был такой щедрый, что всякий раз Анну в зад ухаживал. Она, конечно, не возражала, чтобы я и в пизде поплавал, но кончать она хотела только, когда я в анусе, и чтобы я кончал только туда.
Когда мы сходились на свиданье и бросались друг другу в приветственные объятия, моя рука естественно оказывалась на её ягодицах. Потом я проскальзывал ей под одежду, и первой лаской мои пальцы награждали её ждущий анус. Анна прижималась ко мне грудью и насаживалась задом на мой палец. Потом, когда член оказывался на месте моего пальца, и мы оба приближались к оргазму, в самый яркий момент его, во мгновение, когда сверкала молния, я подносил свой палец, который побывал глубоко в её анусе, к носу и вдыхал запах её дерьма, и с громом изливался в прямоту её кишки.
Я чувствовал, что нельзя зацикливаться на дерьме, ибо в ту овечку превратишься. Я хотел быть наподобие собаки, которая может лизать суку по-всякому, но всё-таки основываться на пизде.
Мне требовалась нормальная женщина, озабоченная пиздой, а не прямой кишкой со сфинктером. Анна уводила куда-то в сторону от жизни, куда-то не туда. В область чувств, которые интересно испытать, но пребывать в них не хотелось. Это как путешествие в некую страну, любопытную, но оставаться в которой страшно. Или, скажем, это как наркотик, попробовать который интересно, но жить которым смерти подобно.
У меня была любовница, которая строила свою жизнь на марихуане. Курила минимум десять самокруток в день. Всё предлагала мне. Я отказывался. Зачем, мол. Боялся тоже привыкнуть. И вот раз вечером, сидячи с ней в постели, я согласился затянуться, следом за ней. Раз затянулся, задержав выдох по её совету. Два. И вдруг что-то стало случаться внутри меня. Началось небывалое движение сознания. Мысли стали бегать, как муравьи.
– А, проняло тебя наконец-то, – торжествующе заметила Колин.
Я наблюдал со стороны за своими мыслями, и каждая разбегалась и неслась, и казалось, что все они гениальные. Но потом мысль небольно ударялась о стенку то ли черепа, то ли логики и никуда больше двигаться не могла. И от этого становилось нестерпимо смешно. И одна мысль стопорилась на полном ходу за другой, и смех не отпускал меня. Потом мысли стали развиваться без остановки, и я схватился за карандаш, ошеломлённый их гениальностью, чтобы записать их на бумагу. Я писал и писал, но получилось строчек восемь. Затем я вдруг почувствовал острейшее чувство дружбы к Колин. Она мне показалась единственным самым близким и надёжным другом на Земле, хоть это, конечно, и не имело никакого отношения к действительности. Но самое интересное то, что это чувство дружбы было абсолютно лишено чувственности, эротизма. Колин виделась мне чуть ли не боевым другом, который вынес меня с поля боя и ради которого я тоже не пожалею жизни. Следующим этапом стал зудящий голод. Колин снисходительно наблюдала за моими, известными ей, этапами, одобрительно кивала головой и сервировала мне закуску. Потом мы занимались затяжной любовью.
Утром я прочитал написанное в надежде увидеть гениальность, вызволенную наружу марихуаной, но ничего, кроме тривиальностей, там написано не было. Я чувствовал себя разбитым. Без восхищения, но зато с надёжно удовлетворённым любопытством, я вспоминал вчерашнее приключение. С одной стороны, мне было исключительно интересно от того, что я увидел в том мире, но, с другой стороны, я звонко ощущал, что это мир не мой, что, наведавшись в него, жить в нём я не хочу. По сей день я больше не курил марихуаны, хотя мне и предлагали её вовсю в разных ситуациях. Чуждый мир, мне и в этом хорошо.
Подобное ощущение у меня было от мысли о копрофагии с другими женщинами, но с Анной это был тот единственный мой марихуанный раз, который всё ещё длился.
Я приехал домой за полночь. Когда я подходил ко входной двери, на меня из-за куста бросилась овчарка. Я сначала испугался, а потом признал в ней соседского щенка. Он любил, играючи, бросаться на людей и всегда бегал на мой участок испражняться – собственный сад его почему-то не устраивал.
Через несколько дней мне позвонила Анна и сказала, что я не только спас её Дерьмовочку, но и её саму. Оказывается, она всё-таки пошла к проктологу, и у неё был обнаружен рак прямой кишки. На следующей неделе ей должны сделать операцию с временным выводом кишки на бок. Врачу удалось убедить её, что это спасенье, и теперь она благодарила меня за якобы спасённую жизнь. Но я понял, что, раз вывели на бок, то дни её сочтены.
– На какой бок-то выведут? – спросил я, заботясь о её способности достигать оргазма.
– На правый – я уже выяснила. Я, по-прежнему, смогу, – жизнерадостно обнадёжила меня Анна.
Я приехал к ней подбодрить её. На следующий день она ложилась в больницу, а на послезавтра была назначена операция. Первое, что я заметил, это то, что на матрасе не было чёрного Бена.
– Бена пришлось усыпить, – опередила Анна мой вопрос, у него наступила полная непроходимость.
Тень, как и раньше, носилась по комнате в погоне за своей кошачьей мечтой. Анна встречала меня в ночной рубашке, но, несмотря на её прямой покрой, зад выпирал, а грудь выскакивала из разреза. Я жадно бросился на Анну.
Вскоре она повернулась на левый бок и засунула руку между ног.
– Ты куда хочешь? – спросил я, приставив головку члена к анусу, но готовый переместиться дальше, во влагалище по велению Анны.
– Туда, сказала она, – начиная раскачиваться.
– А тебе не будет больно?
– Может быть, это в последний раз, – проговорила она, – не отвечая на вопрос.
Чуть я углубился в Анну, Тень приземлилась рядом со мной на матрасе и перевернулась на спину, готовая играть с моим пальцем. Она, прихватив указательный палец передними лапами, аккуратно пробовала его на зуб, а я в то же время снимал показания с хуя в прямой кишке Анны и приходил к выводу, что опухоль заметно выросла. Она находилась на передней стенке, и чувствительная сторона хуя тёрлась о неё. Я не убирал палец из зубов Тени, которая, разыгравшись, уже делала мне больно – боль в пальце отгоняла преждевременный оргазм. Наконец, Анна зашлась, я отнял палец от кошки, ухватился правой рукой за грудь, а левой за её плечо и послал моих сперматозоидов попрощаться с унавоженной почвой, а заодно и умереть в ней, в которой я испытал столько наслаждений.
Когда мы прощались, Анна плакала, и я, как мог, утешал её, говоря, что кишка, выведенная на бок, сделает её лишь ещё более привлекательной для меня.
Я пришёл проведать Анну на следующий день после операции. Её врач сказал мне, что ей осталось жить максимум два месяца. Когда я вошёл в палату, Анна дремала, но сразу раскрыла глаза и улыбнулась мне. Она лежала на спине.
– Больно? – спросил я.
Анна отрицательно покачала головой, а потом сказала:
– Нет.
Я сел на стул рядом с кроватью и поставил принесённые розы в вазочку на тумбочке. Только теперь я почувствовал запах фекалий, исходящий от Анны. Знакомый запах, часто сопровождавший наши занятия любовью, но теперь какой-то абстрактный, с любовью не связанный, а потому вызывавший отвращение.
– Спасибо за цветы, – сказала Анна, – но дезодорант был бы сильнее.
– Ты же знаешь, я люблю твой запах, – сказал я, улыбнувшись, и взял её за руку, которая бездействовала поверх одеяла.
– Врач сказал, что меня дня через три отпустят домой. Ты будешь меня навещать? – спросила Анна внятным голосом.
– Конечно, буду, – сказал я, не колеблясь, и тут же подумал, что, к счастью, мои визиты, согласно предсказанию доктора, долго не продлятся.
Когда я пришёл к ней домой через неделю, я поразился тому, как Анна похудела. Она медленно ходила на кухню и обратно, в туалет и обратно.
Тень разбегалась, прыгала на стену и отскакивала на кровать, делала круг по комнате и снова повторяла трюк. Повсюду были расставлены дымящиеся ароматические палочки, и запах испражнений, смешанный с тропическим ароматом, создавал причудливый коктейль для носа.
– Как ты себя чувствуешь? – задал я обязательный вопрос.
– Как всегда, – неожиданно бодро сказала Анна. – Хочешь меня любить?
– А у тебя есть на это желание?
– Желание должно быть у тебя. У меня есть готовность.
Я подошёл к ней, и Анна повернулась ко мне спиной. Её зад был по-прежнему велик и плотен, но грудь обвисла и помягчела. Я ухватился зубами за загривок Анны, потом провёл языком по шее. Она была солоноватой. Анна выпятила зад и прижала меня к себе руками. Мы легли на матрас, и я с любопытством и трепетом ожидал, что же предстанет моим глазам, когда Анна откроет свой бок, скрываемый пока халатом. Но она не торопилась скидывать его. Возникла дилемма куда ебать: в бок, где дерьмо, или в зад, где анус? И тут Анна ответила на мой молчаливый вопрос:
– Ты должен использовать только влагалище – мой анус теперь чисто декоративный. Если ты попытаешься туда войти, то упрёшься в шов, да и мне больно будет. Но зато…
– Что зато?
– Зато я буду жить, – сказала Анна с надеждой, – а моё говно у тебя всегда будет под носом.
Я не знал, хотелось ли мне этого, но попробовать я хотел. Мне было жутко от нарушенного единства: ануса и фекалий. Рушилась физиология любви.
Мы приняли традиционную позу, и Анна откинула халат, я увидел на её боку рану, на которой запеклась не кровь, а дерьмо. На ране был стальной зажим, чтобы унять выделения. Но зажим, по-видимому, плохо работал, и из него травило. Входя во влагалище, я осматривал анус, который выглядел по-прежнему естественно, будто бы готовый принять член или извергнуть уже сместившееся в бок содержание кишки.
Анна раскачивалась в ритмичном приближении к оргазму. Тень тут как тут уже лежала рядышком, задрав лапки и ожидая моего пальца. Я посмотрел на новый анус и потрогал пальцем вокруг травящего зажима и поднёс коричневый палец к носу кошки. Тень нюхнула и бросилась на стену. Тень была явно не Дерьмовочкой.
Анна кончила и сокращения оргазма вытолкнули кусочек сквозь слабый зажим, который работал, как уже износившийся сфинктер. Анна оторвала кусок бумажного полотенца, рулон которого лежал у матраса, и вытерла, а вернее, подтёрла свой новый анус. Потом она перевернулась на спину. Я оторвал кусок полотенца и вытер руку. Я по-джентльменски взял её использованное полотенце и своё, пошёл и выбросил их в унитаз.
– Это мой последний оргазм, – тихо сказала Анна.
– Да что ты, вот у тебя заживёт после операции, кишку тебе обратно пришьют, вот тогда я потрусь о твои швы, – попытался я её подбодрить.
Анна вяло улыбнулась и попросила сделать ей чай. Я пошёл на кухню, но там была лишь пустая коробка из-под чая.
Я подойду в магазин на углу, куплю тебе чай.
– Хорошо, только не задерживайся, скоро должна придти сестра, проверить зажим и сделать укол.
Мне хотелось убежать и больше не возвращаться, но я знал, что пойду, куплю чай, вернусь и буду поить Анну. Лечить её больше было нечем, потому-то её и выписали из больницы домой.
Я вернулся через полчаса. Мне показалось, что и без того сильный запах фекалий усилился ещё больше. Когда я вошёл в спальню, я увидел голую Анну сидящую в постели. Она держала в руках безжизненную Тень. Было так странно видеть её не мчащейся по комнате, а недвижно свисающей.
– У меня ещё осталось молоко, а она не хочет его пить, – с удивлённым разочарованием обратилась ко мне Анна, тыкая грудью в полураскрытый рот мёртвой кошки.
Я не понимал, что происходит, что случилось с Тенью. Тут я заметил, что на шее Тени присобачен ошейник покойного Бена, и затянут он до такой степени, что не удивительно, почему Тень неподвижна.
– Я сделала всё, как ты придумал с Дерьмовочкой, но эта дура решила умереть, – зло сказала Анна, и я заметил, что её сосок обмазан калом.
Анна сидела на кровати, уперев правую руку в бок. Поза была бы нормальной, если бы в боку у неё не было выведенной кишки.
Анна отбросила левой рукой дохлую кошку, а правую вытянула вперёд, разжала кулак, в котором было дерьмо:
– Вот оно, моё золото, вот моя единственная драгоценность! – патетически и нервно воскликнула она.
Я понял, что Анна повредилась в уме, и обрадовался за неё, что остатки жизни её теперь будут скрашены иллюзией богатства.
В этот момент в дверь позвонили. Это была медсестра. Чуть она переступила порог, как невольно потянулась рукой к носу и зажала его. Я понимающе улыбнулся и сказал:
– Я постараюсь выжить.
Сестра ничего не ответила и прошла в комнату Анны. Я последовал за ней.
У медсестры был крупный и округлый зад.
Ну и дерьмо! 😡