В бар мы, как обычно в пятницу вечером, не пошли. У нас тупо не хватило денег.
– Ну, ничего, – бормотал толстяк Вантё. – Молодость можно вспомнить.
В подростковом возрасте мы частенько пьянствовали, где ни попадя: в переходе метро, в гаражах, в оврагах, во дворах. Но подростками мы перестали быть уже лет десять назад. А теперь, в разгар кризиса, лишились работы.
Меня и толстяка Вантё сократили. А вот в случае Валерыча кризис был не при чем. Он что-то рассказывал про секретаршу босса, как он поебывал ее в кладовке, и как босс об этом узнал, и пришлось писать заявление. Наверняка лишь немногое из этой душераздирающей истории соответствовало действительности.
Сейчас мы топтались у лавочки, пили водку, запивая мультифруктовым соком.
– Деградируем, пацаны, – констатировал я. – Пить надо бросать.
Мое предложение встретило неожиданную поддержку Валерыча.
– Конечно, надо! – заявил он. – Не время сейчас пьянствовать. Кризис, чтобы вы знали, это время раскрытия творческих способностей человека. Надо духовно развиваться!
Валерыча несло:
– Надо приобщаться к духовности, заняться самообразованием! Вот посмотрите на Европу.
– А что Европа? – спросил я.
– А то, что газ им перекрыли, – вещал Валерыч, – но они рук не опускают, а ищут новые, альтернативные источники энергии!
– Это ты к чему клонишь? – подозрительно прищурился Вантё. – На лосьон, что ли, переходить?
– Нет! – провозгласил Валерыч. – Сейчас, в условиях финансового пиздеца, нам надо открыть для себя альтернативные источники кайфа. Потакать дурным привычкам ныне – непозволительно дорого. Надо оздоровиться, проникнуться духовностью. Перед нами, если разобраться, открыты все дороги: библиотеки, выставочные залы, театры!
– Последние два пункта, по-моему, денег стоят, – заметил я.
– По сравнению с тем, сколько раньше оставляли в кабаках это – несчастные гроши! – заявил Валерыч.
Что и говорить, он был прав.
Начать мы решили начать с Третьяковской галереи. В ларьке у метро мы купили пива (ведь нельзя же сразу рвать со старыми привычками), выпили на морозе. Пошли.
В галерее оказалось даже хуже, чем кто-нибудь из нас мог предположить.
Сначала пришлось отстоять невероятную очередь в кассу.
Валерыч переминался с ноги на ногу.
– Что с тобой? – спросил я. – Уже жаждешь духовности?
– Отлить я жаждаю, – буркнул инициатор культпохода. – Блять, когда эта очередь закончится?
Но все неприятности рано или поздно подходят к концу. Мы оказались у окошка и купили билеты.
Впрочем, рано мы думали, что теперь сможем насладиться искусством. Надо было отстоять еще одну очередь – теперь уже в гардероб.
– Уй, бля! – взвыл Валерыч.
При взгляде на него я тоже стал ощущать тяжесть в мочевом пузыре.
На то, что куртки мы сдадим в скором времени, не стоило и надеяться. Перед нами галдело штук десятка три японских туристов.
– Так, пацаны, – решительно произнес Валерыч. – Я мигом.
Он бросил пуховик мне на руки, и умчался. В течение следующих десяти минут не происходило ничего. Разве что на метр-другой продвинулась очередь, да ссать стало хотеться еще сильнее.
И вдруг я увидел Валерыча. Его выводили из галереи охранники, подхватив под руки. Видно было, что эти глубоко культурные люди с трудом удерживаются от того, чтобы не навалять нашему другу вполне конкретных пиздюлей.
Мы с Вантё вышли из очереди, вступили с секьюрити в переговоры.
– Задушил бы гада, – рычал один из охранников.
Вскоре детали истории прояснились В силу каких-то, неведомых причин, Валерыч не смог найти туалет и принялся осторожно отливать под какую-то скульптуру. Раздался вой. Но нет, не сигнализации, а какой-то музейной бабушки. Примчалась охрана.
– Ну, ладно, – примирительно произнес Вантё. – Не сложилось с музеями, получится с чем-нибудь другим.
Вышибли нас и из читального зала библиотеки. Такое развитие событий почти невозможно представить, однако так случилось.
Катастрофы не предвещало ничто. Я заказал модный бестселлер в черно-красной обложке. Валерыч попросил роман Достоевского «Идиот». А вот толстяк Вантё удивил. Он потребовал подарочное издание «Камасутры» с картинками.
Мы погрузились в чтение. Бестселлер мне быстро наскучил. Впрочем, Валерыч тоже отнюдь не кайфовал от Достоевского. В какой-то момент он сорвался с места и оказался около стойки, за которой сидела миловидная библиотекарша. Лишь Вантё не отрывался, читал. Словно в какой-то лихорадке он листал страницы богато иллюстрированного индийского трактата. По его физиономии ползли красные пятна. Руками он совершал какие-то манипуляции под столом. «Дрочит?» – предположил я. Но правда оказалась гораздо хуже.
Неожиданно у нашего столика появилась библиотекарша-старуха, время от времени обходившая зал, схватила Вантё за руку и потребовала:
– Доставайте листы!
– Какие листы? – озираясь, лопотал Вантё.
– Те, который вы вырвали из книги! – Голос библиотекарши усиливался, словно вой урагана в тропиках.
– Я… я…
И тут библиотекарша запустила руку ему под свитер и со злорадным торжеством достала оттуда листы шикарной мелованной бумаги, на которых в прихотливых и невероятных позах совокуплялись индусы.
– И не стыдно вам? – возвестила она.
На нас смотрели все. Даже мне стало стыдно. За то, что я так и не засек момента, когда Вантё стал выдирать страницы. Но у библиотекарш взгляд на такие вещи наметан.
Стоит ли говорить, что после такого позора еще один очаг культуры для нас угас.
От похода в театр никто из нас уже не ожидал ничего хорошего. Храм Мельпомены, поскольку денег ни у кого не было, выбрали не самый модный. Располагался он на окраине, в бывшем доме культуры. Билеты на спектакль под названием «Чайка Джонатан Ливингстон» стоили сто рублей.
Уже у входа Валерыч достал туго забитую папиросу.
– Вот, пацаны, – объявил он. – Этот чудный ганджубас поможет нам приобщиться к высокому искусству.
Спектакль оказался чудовищным. Главную роль играл пучеглазый мужик с маской-клювом на физиономии. Одет он был в балахон, как у Аллы Пугачевой. Клювастый плавно махал руками и нес чудовищную хуйню про самопознание. Его окружали телки. Они тоже махали руками и изображали волны.
Все первое действие мы просто тупо ржали. Немногочисленные зрители косились на нас.
Наконец, мужик с клювом отправился в полет за мудростью через океан, и объявили антракт.
После зелья очень хотелось жрать. По счастью, буфет в здании был. Но очень дорогой. Денег хватало разве только на селедку под шубой. Вкус ее показался мне весьма сомнительным. Но голод пересилил. Насытившись и перекурив, мы отправились втыкать во вторую часть похождений мужика с клювом.
– Блять, чуваки, я срать хочу, – шепотом заявил толстяк Вантё.
Он сидел дальше всех от выхода. Мы с Валерычем привстали. Вантё стал протискиваться. Зубы его были стиснуты. По лбу стекали струйки пота.
А в следующее мгновение стряслась катастрофа. Раздался звук рвущейся ткани. Казалось, правда, что этой ткани, метров двадцать-тридцать, не меньше. Не услышать такую звуковую феерию было невозможно.
По залу стало разноситься селедочное амбре. Оборачивались люди. Артист в балахоне замахал перед клювом руками. Глаза его слезились.
Но и это был еще не пиздец. Все, глядишь, и обошлось бы. Но тут грохнул и Валерыч. В армии он был ракетчиком. Возможно, это повлияло на громкость сигнала из его внутреннего мира во внешний.
А потом пробрало и меня…
– Послушайте, отцы! – заявил Валерыч, когда мы бесславно покидали театр. – А ведь как охуенно!
– Что охуенного-то? – проворчал Вантё.
– А то, что это не мы обосрались, а они. Мы символично выразили свой протест той профанации, которую эти горе-театралы выдают за духовность! Вот что мы сделали! Разве это – не источник кайфа? Нельзя прекращать ходить в театры. Надо посещать премьеры, поглощать в буфете просроченные продукты и протестовать, протестовать!
Теперь мы – известные в театральном мире фигуры. Правда, устроители не всегда нам рады. Несколько раз даже пытались набить физиономии. Но куда против нас хлипким актеришкам?
В общем, духовность, как ни крути, великая вещь и настоящий альтернативный источник кайфа. Правда, надо знать, как ею с толком распорядиться.