За пивом…

Ходить за пивом можно по-разному.
Кто-то просто ходит. Покупает в магазине банки или бутылки, отправляется домой и там пьет. Или под березкой в парке тоже неплохо. Сидишь и всасываешь из горлышка, рядом солнце, щебечут различные голуби, вороны и прочие представители пернатой фауны.
Флора просто рядом растет. Тихонько.
Кто-то идет в кабак и там небрежно так пальцем бармену: «Мне пинту Гиннеса! Нету? Да что ж это… Ну тогда просто кружку чего-нибудь, только похолоднее».
Кончается, впрочем, все одинаково безобразно. Опять хочется заполировать пиво водкой, приставать к дамам, отломить ручку от двери уборной.
(Открывается дверь в другую сторону!… поздно.)
Кто-то работает на пивзаводе и пиво берет прямо там, вынося через проходную небрежно, да еще и с вахтером врежет по кружечке пенного.
Благодать.

Старшина первой статьи Россомахин за пивом однажды съездил.
На танке.
Дело было так.
Осень и вообще — очей очарованье. Учения «по выработке психологической стойкости». Это когда курсантиков берут за шиворот и в шахматном порядке раскладывают на дороге. По которой едет танк. Из соседней воинской части, у них с нами договор по истязаниям. Трых-трых траками, и сизый солярный дым сзади. Чудовищная коробка, увешанная коробками поменьше.
Танк, кстати, лучше всего охарактеризовал Марк Бернес в фильме «Два бойца»: «Это ж такая тяжесть, что ни один грузчик не справится!». А живых курсантов под него пихают. Задача проста — быстро закатиться под днище, когда гусеница уже почти на тебя наезжает, чтобы сплющить как бог черепаху. Потом молодецки вскочить (и-ых, членом в лоб!), бодро размахнуться (чтоб вам яйца на траки намотало!) и кинуть в задницу танку деревянную болванку.
То есть, гранату, конечно.
И чувствовать себя героем боевика. Если не обоссался по ходу пьесы.

Россомахин все это время орлом восседал на броне, а инструкторы рылом почумазее (из старшаков) напряженно крючились в позе расцветающего лотоса по краям дороги, готовые, чуть что, вытянуть за уши очумевшего салагу.
Однако же, никого не задавило.
Задавить попытались только старшину.
После того, как все молодцевато отпрыгали, меча гранаты туда и сюда, механик-водитель решил показать мастерство и вообще — форс. Он резко крутанул танк на месте и полез вместе с этим танком на отвесный склон канавы, которая когда-то была дорогой. Потому что объезд далеко, а на обед успеть хочется, в родной юрте так не кормили никогда.
Танки грязи не боятся. Они вообще ничего не боятся. Кроме сынов диких степей, которым в руки вместо кнута дали рычаги фрикционов. Танк послушно, хотя и несколько удивленно полез вверх под углом примерно градусов в 80. Но больше всего удивился гвардии старшина первой статьи Россомахин — только что он сидел на башне и командовал, и вдруг уже летит кувырком назад, бьется чердаком об угол активной брони, роняет берет, и только врожденные рефлексы не позволяют ему раскинуть мозгами на булыжнике.
Приземлился старшина на ноги, в грязь, подхватив берет на лету. И очень недовольный.
Орал он так, что известный анекдот «товарищ прапорщик, заглушите танк», сразу утратил актуальность.
Россомахин напоминал самца гориллы в джунглях Борнео, на территорию которого только что вступили белые вкусные туристы.
— Ыыыыххх, ссссука! Пидор брезентовый! Гнида мазутная! Пересадили убогого… с ишака на броневик! Хуй стеклянный тебе дай! Ты и его разобьешь! И яйца себе отрежешь! Вылазь! Вылазь оттуда! Я тебе соляры в жопу залью и спичку поднесу! В рот конягу натянуть! Вир-ту-оз фигурной ебли!
При этом старшина еще пытался оторвать крышку смотрового люка. Механик замуровался изнутри, зачем-то заглушил дизель и признаков жизни не подавал. Зато из башни высунулся командир в чине старшего сержанта, который попытался Россомахина остановить.
Зря.
Старшина на минуту прервался и посмотрел на сержанта. Примерно так дикий кабан-секач глядит на охотника, который только что по ошибке выстрелил ему в лоб мелкой дробью вместо пули. Потом он молча полез на танк. Что-то в этом было от неиспользованных дублей «Кинг-Конг жив».
Сержант стал серым, цвета брони и поспешил назад в башню. Но люк закрыть уже не успел, потому что стремительный как лань Россомахин по пояс засунул себя в башню, и принялся там грохотать. Картина маслом. «Сатурн с хрустом поедает своего сына». «Дубровский и Маша сношаются через дупло».
Все это время танк тихо сползал по песчаному откосу вниз, пока не ткнулся задницей в дорогу. Старшина продолжал висеть. Сейчас он напоминал медведя, который лезет в дупло за медом. Из дупла голосили пчелы.
— Назарбеков, сука драная, тебе кто разрешил?!!! Огребешься!! — это командир танка решил оправдаться и прищемил механика-водителя.
— Тащ сержант, дак сами быстрее же сказали… — это сам герой-калмык.
— Кто его ездить учил? Порву тракториста! На портянки!! И хуй ими обмотаю в три слоя! Апостол царя небесного! Вылазь, тушканчик дроченый! — а вот это исполин духа Россомахин.
Убедившись, что водитель вылезет, только если вскрыть танк как консервную банку, старшина еще немного покачал грозную боевую машину и спрыгнул.
После этого командир в знак примирения предложил Россомахину выпить пивка. Понятное дело, тот не отказался. Только за пивком нужно было ехать в ближайший городок.
Дальше эпопея развивалась как по нотам Вагнера. Полет валькирий. Помните, это: татата-та-там, татата-та-там! Россомахин взял с собой двоих курсантов, потому что не царское дело таскать канистры — живописно рассадил их на броне, и карета тронулась. Со скоростью 60 км/ч и выше. Калмык, замурованный в танке, этот тушканчик дроченый, очень старался искупить и загладить.
По словам курсантов, летели они так, словно ангелы божьи поддерживали танк под гусеницы.

Городок.
Окраинный рынок.
Пивной ларек. За стеклом оживленно разговаривают два чебурека, уроженцы знойной Армении.
— Э-э, да кто тебе такое про мою сестру сказал, а?
— Э-э, да это мне Адик сказал, да!
Грохот нарастает. Перед стеклом останавливается танк.
И стоит.
Глядя дулом чуть выше ларька.
С танка мрачно скалится питекантроп-отец и двое человекообразных сыновей поменьше. В камуфляже без знаков различия. Откидывается люк, и к этой троице добавляется вытянувшееся в щетинистый хоботок рыльце водителя неопределенных половых признаков.
Про сестру все забывают наглухо. Т-тычинкой через пестик! Какая тут сестра, ухом в корягу, когда за окном творится переворот? Чебуреки оседают и на глазах зарастают испуганной щетиной.
Двое человекообразных спрыгивают с брони и вежливо суют канистры в окошко.
— Пива нам…
— А? Шы-то? — продавец в коме и вяло шевелит крючочками конечностей. Лангуст пучеглазый. И глазками на стебельках — раз-раз! куда бы спрятаться?
— Нам пива. Сюда, — все так же вежливо. Ну курсанты же, их мордой во взвод еще не тыкали.
— А? Ы? Шы-то? А?
И тут оживает носовое украшение танка. Надгробная статуя. Старшина то есть.
— Што, што! Хули непонятного? Пива! Сюда! Бегом! Сидишь там, за стеклом… Хачатурян узловатый! Танец с саблями исполняй давай! От крана до канистры!

Пиво было налито мгновенно. Свежайшее, без отстоя пены.
Танк исполнил корявое па вальса Венского леса и заскрежетал обратно. По дороге старшина пришел в хорошее расположение и всех поил из канистры.
Даже тушканчика-калмыка.

(Вадим Шарапов)