Училка последний раз рявкнула:
— Дети, сдаем работы!
Но все по-прежнему писали, не обращая на нее внимания. Тогда 70-летняя Клавдипетровна пошла по рядам и стала буквально вырывать работы из рук учеников. Последним был Василий Пездров, который уже дописал все, и гордо вручил свой высер Клавдипетровне. Она непонимающе посмотрела на него, ибо это был самый тупой ученик в классе и она никак не ожидала от него ничего подобного. Затем она мельком глянула на его сочинение — вроде, есть что почитать… «Пойдет», подумала она, и ушла.
Прозвенел звонок с урока русского языка и литературы (на сегодняшний день это был последний урок), и весь класс дружною толпой ломанулся к дверям. Первый день после весенних каникул прошел, и весь одиннадцатый «Г» класс помчался бухать за встречу после каникул, а Раша (Клавдипетровна) осталась в классе, укладывая в сумку работы учеников на тему «Весенние каникулы».
Придя домой, Раша состряпала покушать, и после трапезы уселась за рабочим столиком проверять сочинения учеников. Сначала она решила проверить работы лучших в классе. Увы, они показались ей скучными и не оригинальными… Прочитав с пару десятков таких работ и оценив их по пятибалльной шкале, она принялась за последнюю, которая принадлежала Васе Пездрову. Раша, глубоко вздохнув, с огромной неохотой взяла ее в руки и начала разглядывать корявые загогулины, пытаясь при этом сложить их в слова…
«КАК Я ПРОВЕЛ ВЕСЕННИЕ КАНИКУЛЫ.
В первый день каникул мы пошли с патсанами из нашево двора бухать тоисть отмечать первыйдень каникул нах («Нашел о чем писать. И не стыдно гаду? — думала Раша. — За 11 лет учебы так и не научился писать грамотно…») Раздавив пару пузыриков водки в читыри рожи мы пошли на месный дискач («Вот только и знают, что пить, да по дискотекам ходить… Вот в наше время…») А потом там какой-то гад начал вые выпендриваться, ну и мы подрались («Вот только и знают, что нажираться и морды друг другу бить»). Потом я плохо помню что произашло. Очнулся в обезянике («В зоопарке что ли?!») где и провел следующие пару дней («Конечно, плачут по вам тюрьмы, отморозки!») Там мне была плоха. Меня били и не давали спать казлы ментовские («Правильно делали, так вам и надо, может научат уму-разуму!») Но потом отпустили, сказали что вследующий рас так просто не отпустят. Вышел я из милиции и пошел опять к патсанам со двора («Нет, чтобы домой зайти, чмошник, ведь родители волнуются!») мы отметили мое асвобождение но на дискач не пошли, ну ево («И правильно, а то опять бы в милицию попал»). Тут Леший предлажил пойти к его знакомой в гости («Хыхы, в лес чтоль? Ну и дебилы — то в зоопарк, то в лес…»), родаков у нее дома не было, мы там и продолжили бухичь. Ее звали Соня («Прям как мою внучку…») Соня расказала нам что родичи ее на даче и вернутся только послезавтра к вечеру («Неужели три дня пили там?!») Мы остались у нее ночевать. Харошая девчонка эта Сонька Шмуркина («Шмуркина?! Да это же и есть моя внучка, вот сволочи епвашу мать, суки, лучше бы вы на дискач свой сраный пошли!!!» (Раша покраснела, как вареный рак) добрая, поила нас, кормила («Еще и кормила?! Тоже, блядь, кормилица… Я ей устрою!» (глаза Раши залились кровью от злости). Я ей кажется понравился («Как же такой отморозок мог ей понравиться? Он же тупорылый, как валенок!») И под конец наконец-то я раскрутил ее («Это как, на качелях что ли, блядина мелкая, или на что раскрутил-то? На деньги что ли, зараза?!») Мы еблись всю ночь («Ах ты ебанный ублюдок, падлюка, еблись они, сучата… (Раша начала задыхаться от злости) Убью.. обоих убью… Все отрежу под чистую, чтоб нечем епстись было!!!») Нам было харошо всю ночь («Сука!») И кажется я в нее влюбился («Только этого не хватало, падонок, голову оторву, блять!!!») Кароче я провел с ней очень хорошо время а потом мы гуляли с ней по набережной(«Гуляли они, блять…») и я даже подарил ей цвиток («Цветок он ей подарил, ну надо же, сученок…») Ночевать опять пошел к ней(«От же сука, все — конец тебе, гадина…» (Раша почувствовала покалывание в сердце). Потом приехали ее родители и мне пришлось йти домой («Совратил девчушку и домой, ублюдок, сволочь! А как насчет жениться?! Ну, я вам устрою…») По дароге домой я опять встретил патсанов и они предложили афигенный план («Какой опять план, блять? Банк что ли ограбить задумали?..») Но опять нас застукали менты и последние дни каникул нас продержали в обезянике («Зря отпустили, гадов! Надо было расстрелять вас всех, падонков. Сталина на вас не хватает»). Вот так я провел каникулы. А план был в натуре ахуен афигенным».
Клавдипетровна, скомкав и разорвав работу к херам собачьим, швырнула куда-то в сторону — ее гневу не было предела. Сердце кололо еще острей, дыхание было сбито, руки тряслись… Она еле как-то доковыляла на кухню и достала из шкафчика бутыль с настойкой. С горла опрокинула почти полбутылки. Немного успокоившись, она подошла к телефону и набрала номер квартиры Шмуркиных. Трубку сняла ее дочь.
— Привет доченька, а Соня дома? — спросила, задыхаясь, Клавдипетровна.
— Нет мама, она на занятиях, а что, что-то случилось?! — с волнением в голосе спросила Тамара.
— А вы ездили на дачу на прошлых выходных? — булькнула Клавдипетровна и замерла в ожидании ответа.
— Какая дача, ты чего?.. Откуда у нас дача? Дома были все время… — ответила Тамарка. — Да что все-таки случилось, ты можешь объяснить?!
— Да так, просто… — последнее слово растянулось и получилось похожим на шипение.
Повесив трубку, Клавдипетровна привалилась к стене и, все время повторяя слово «просто», «стекла» на пол…
На следующий день уроков русского и литературы не было, потому что Клавдипетровна не пришла в школу. Вскоре выяснилось, что она с инфарктом лежит в больнице.
Когда она пришла в себя, весь 11-Г класс пришел ее навестить . Одним из первых в палату вошел Вася Пездров с букетом цветов. На немой вопрос Раши он с лыбой, растянутой до ушей, ответил:
— А хуле… С первым апреля!!!