В столярке было тесно и накурено так, что хоть топор вешай – не сорвется.
— Ну что? – мрачно спросил Илья Петрович Девятков, и выразительным взглядом белесых, выцветших от старости глаз обвел собравшихся. – Как решать-то будем с этим..?
Не договорив, он дернул кадыкастой шеей, и подбородком, покрытым седой щетиной, ткнул в угол, где стоял большой деревянный ящик.
Разговоры мало-помалу смолкли, и все посмотрели на Петровича. В столярке их было человек шесть – кто в ватнике, кто в сером халате, усыпанном опилками и стружкой, кто и вовсе в домашней клетчатой рубахе с дыркой на рукаве.
— Кхм… — кто-то из них кашлянул, но в полной тишине это прозвучало, как выстрел «Авроры». Петрович вынул тяжелые, расплющенные работой кисти рук из карманов ватника, сцепил узловатые пальцы и, выразительно хрустнув костяшками, спросил:
— Вань, ты где там?
— Выходи, Ванька, — сокрушенно сказал Степка Златозуб, — выходи, чего там прятаться… все свои, сам знаешь, на миру и смерть красна.
Помолчали снова, и только тогда из темного угла столярки донеслось сопение и неуверенный голос:
— Илья Петрович, я ж не нарочно.
— Выходи, выходи, — внешне беззлобно повторил Девятков и принялся мерить столярку от оконца к двери – три широких шага, бухая тяжелой кирзой, туда, потом три – обратно.
Ванька, он же Иван Клевцов, самый молодой из столяров, сокрушенно вышел на свет, смахивая приставшую к куцей бороденке паутину.
— Что ж ты, Ваня… — сдержанно заговорил Девятков, остановившись посредине столярки и разминая жухлую «беломорину». – Что ж ты, разъетить твою в кочедык, Ваня… Умелец ты наш народный.
Мимоходом Петрович двумя пальцами выдрал из толстенной доски огромный ржавый гвоздь и со скрипом принялся сгибать его и разгибать. С гвоздя сыпались чешуйки ржавчины, и Степке Златозубу стало страшно. Ванька судорожно сглотнул, задрожал губами, оглянулся по сторонам. Столяры сосредоточенно разглядывали – кто потолок, кто пятна на беленых стенах.
— Что ж ты… — повторил Петрович и скрутил гвоздь в бабочку. – Рассказывай, Ванька. Только как на духу, а то порешу, ты меня знаешь. Распатроню как бог черепаху, потом думать стану.
Кто-то постучал в дверь. Стук был вкрадчивый, совсем не громкий, но Илья Петрович вздрогнул и переменился в лице. Казалось, что стучат не человеческой рукой, а чем-то липким и мягким. Дымный воздух в столярке загустел, по углам совсем стемнело, точно свет от лампочки в страхе отползал ближе к людям. Златозуб отвернул рукав халата и глянул на потертые часы «Победа».
— Полночь, — сказал он решительно. – Погодите, мужики, так нам договорить не дадут.
Он вынул из кармана узкую и острую стамеску с отполированной до блеска можжевеловой рукояткой, и, шагнув к двери, коротким и сильным ударом до половины вогнал ее в косяк. Стук с той стороны сразу прекратился, в комнате посветлело.
— Достали, демоны, — невозмутимо проговорил Кондрат Бородулин, столяр-краснодеревщик, который прославился тем, что изготовленный им для местного Дома культуры «Водник» профиль Ленина, набранный из двадцати пород ценной древесины, однажды ночью заплакал чистейшим портвейном «Агдам».
— Говори. – Златозуб с прищуром поглядел на Ивана.
— Ну ладно, — вздохнул тот. – Дело было так…
Три дня назад
— Кто там? Заходите – Ваня Клевцов с утра был весел и чуть-чуть поддат, а потому улыбался, глядя на медленно открывающуюся дверь столярки. Но с первым клубом густого сырого тумана, вырвавшегося из щели, его улыбка пропала.
— Нам нужна помощь, смертный.
Клевцов сел на табурет, сколоченный Петровичем, закурил и посмотрел на очень неприятные лица… или, скорее даже морды тех, кто стоял перед ним. «Лицеморды», — наконец решил для себя Иван и успокоился.
— Я вас слушаю.
Заговорил опять то, что был всех выше. В прорехи черного плаща виднелось зеленоватое тело, верхние клыки со звоном заходили за нижние, а витой шлем из темного металла скрывал во мраке козырька горящие красными огоньками глаза. Публика была очень беспокойная. К тому же, высокий сжимал в костлявых пальцах с длинными когтями двойную секиру, выложенную перламутром. «Как же мне называть-то тебя, высокий?» — мрачно подумал Клевцов.
— Называй меня… Высокий, – прошипела фигура в черном плаще и пошевелила лицемордой.
— Да, спасибо, я что-то подобное как раз хотел сказать, — вежливо покивал головой столяр, — что заказывать будете, Высокий?
— Нам нужно надежное хранилище, — в разговор вступила фигура пониже. Приглядевшись к ее лицеморде, Клевцов мысленно сплюнул, сглотнул кислую тягучую слюну, заполнившую рот, и стал глядеть в пол.
— Близится срок великой битвы, — прогундел Высокий, — о которой вам, смертным, никогда не будет известно. И сойдутся на кровавом поле пять королей, и взметнутся мечи, и выйдет из кипящего моря Айре, сын Тифона. И тогда рухнут четверо королей, и останется один, и ему будет принадлежать все великое богатство пятерых, которое сейчас они доверили Хранителям. Нам, то есть, — внезапно закончил Высокий вполне нормальным голосом, чем-то напомнившим Ивану интонации ведущего программы «Намедни». Это только усилило отвращение Клевцова и окончательно свело на нет все его утреннее хорошее настроение. Мир съежился до размеров ореха, день за окнами был сер, тревожно каркали вороны, и на языке стоял мерзкий привкус паленого портвейна.
— Мы проделали долгую дорогу, — опять говорил тот, что пониже, и Ваня отчетливо понял, что день пропал зря, — ты даже не представляешь, как длинна была эта дорога, смертный! Вначале на призрачных конях мы летели над горами Дуан-та-Бриалах, потом неслись над ночными валами ста морей, что несут свои волны под чужими звездами. Вскоре мы сменили коней на призрачные крылья, и над ледяными пиками гор, вершины которых вздымаются на чудовищную высоту, продолжался наш полет. Потом нам не дали посадку в Красноярске, потому что полоса в Емельяново была закрыта из-за тумана. И тогда вновь взметнулись наши кони, но вскоре мы оставили их, ибо твердь вашего мира слишком утомительна для сих скакунов. И в электричках у вас бардак творится, я тебе скажу, просто мама не горюй.
Услышав про электрички, Клевцов решил было, что ему померещилось, но тут Высокий протянул к нему свою когтистую руку, и столяр увидел в ней свернутый в трубку лист серебристой бумаги.
— Ты сделаешь это, — лист развернулся в воздухе, и перед Ваней оказался чертеж какого-то сложной формы ящика со множеством хитрых граней и углов. Присмотревшись к нему, столяр присвистнул и пожал плечами:
— Ну, я даже не знаю. Это ж не коробка для ниток какая-нибудь, даже в фильме «Восставший из Ада» головоломка и то проще была. У нас только Петрович такое может сделать, так он сейчас в отпуске, через три дня выйдет. Может, подождете?
— Нет времени ждать, смертный! – возопил (позже Ваня решил, что «возопил» — самое точное слово для описания отвратительного голоса) третий посетитель, до этого стоявший столбом и молчавший. – Битва грянет через трое суток, в лунную полночь по вашему времени. И если до этого сокровище не будет надежно укрыто…
— Послушай, — вновь пришепетывая, прервал его Высокий, — я расскажу сам. Будучи правильно собран, этот ларец способен скрывать в себе много больше, чем, казалось бы, в него входит. Сокровище, которое у нас, невозможно долго скрывать от чужих глаз, совсем скоро чары спадут и истинный вес и размер его станет явным. Но если его вовремя поместить в ларец, то оно останется зачарованным…
Полночь. Столярка
— Короче, это как же так получается? – переспросил Илья Петрович, и бросил исковерканный гвоздь на верстак. – Это выходит, что они там у себя в своих Хрен-на-Хреналах или как их там, сходятся воевать раз в… во сколько там, Степа?
— В десять тысяч лет, — пробормотал Златозуб, ковыряя спичкой под ногтями.
— Ага. Но сами не бьются, а выставляют пять армий из волшебных солдатиков?
— Ну, они, вообще-то, в рост человека… — робко вставил Клевцов, но Петрович отмахнулся от него и показал кулак.
— Ой заткнись, Ванька… А солдаты те, значит, из металла. Который у каждого короля лежит в сокровищнице. И они его используют прямо на месте – отливают солдат взамен тех, которые на металлолом пошли. Так?
— Так, — кивнул головой Иван.
— И если у кого армия кончается, тут он, значит, того. А потом и другие – того этого. И останется только один, как в том сериале про горцев?
— Ну, как-то так, — Степка Златозуб пожал плечами.
— А этот твой, мордатый-то, оказывается, король одного из этих королевств, а, Ванька? Самый хитро… — Илья Петрович шевельнул губами, но так как ругаться черными словами не любил, то сдержался, — хитромудрый. И спер он у других под шумок ихнее сокровище, и притырил его у себя по карманам, чтобы потом в сейф деревянный запрятать? Хитро, нечего сказать. А почему ему просто не сказать: мол, теперь я ваш король, а вы все босяки и под дверями у меня будете христарадничать?
— Нельзя, — вздохнул Клевцов, — им друиды не велят. Ну, то есть, вроде как попы у них такие. Мол, битва должна состояться, иначе проклятье на всех, и никого не останется.
— Та-а-к… — теперь уже долго, на выдохе, протянул Девятков. И опять посмотрел в угол, где стоял неприметный деревянный ящик. — И сколько же там того сокровища на круг выходит, если его расколдовать?
— По-нашему если пересчитать – шестьсот тонн, — повесил голову Ванька Клевцов, – не хотел я, Петрович, вот хоть убей…
— Да погоди ты! – Девятков снова стал разминать папиросу, не замечая, как из нее сыплется на пол табак. Он сосредоточенно думал.
— Шестьсот тонн… Многовато, даже на пункт приема не сдать, вопросами замучают. Что за металл-то, Ванька?
— Платина, — сплюнул молодой столяр. – Ну не хотел я…
Три дня назад
— Ладно, так и быть. Берусь за работу, — Клевцов поднялся с табурета. – По рукам, короче. Но предоплата сто процентов, так у нас заведено.
— Конечно, — Высокий бросил на верстак кожаный мешок, в котором что-то мелодично забренчало. Иван не спеша взвесил мешок на руке и так же неторопливо бросил его на железную плиту, привинченную к одному из верстаков. Звон повторился.
— А ты умен, смертный, — скривил клыкастую пасть Высокий. – Но короли не обманывают.
— Всякое бывает, — солидно отозвался столяр, про себя разнообразно матеря всю компанию, — вон к нашим соседям, сантехникам, как-то пришел один, королем назвался. И заплатил золотом. Они потом – хвать-похвать, а в кошельке одни листья осиновые. А тоже ведь, король… Но у вас все в порядке.
— Ящик нужно делать из особого материала, смертный, и потом непременно прочесть над ним заклинание, не позволяющее никому из посторонних проникнуть в хранилище, — назидательно воздел вверх когтистый палец Высокий. – Материал — древесина дерева зухраб, которое растет на ужасном плато Ленг и может быть употреблена в дело лишь в полнолуние.
— Нормально, — растерянно пожал плечами Клевцов, — у нас тут такое, вроде, не водится. Сейчас посмотрю.
Он открыл шкаф и принялся рыться в обрезках досок и чурбаков. Троица терпеливо ждала.
— Так… Это что тут такое? Кусок ковчега с горы Арарат… а-а, это Васька Полтев припер откуда-то… а здесь что? Ливанский кедр… Вот еще пара досок кричащего дерева из Лемурии, тут целый пенек лиственницы из-под Минусинска… ага… нет, такого нет. В прошлом месяце закончилось еще.
— Тебе повезло, — снисходительно отозвался король, — мы захватили материал с собой.
— Поэтому надо было заставлять меня опилки глотать двадцать минут?
Ударили по рукам, и гости удалились, оставив после себя непередаваемо гнусный запах. Иван открыл форточку, потом вывалил на верстак голубоватые доски и долго ходил вокруг с рулеткой, примеряясь так и этак.
Дверь снова распахнулась – на этот раз вполне нормально, с грохотом, по-человечески, и в столярку ввалился заказчик – Костя Попов, размахивая бутылкой коньяка.
— О, Ванёк! А я как раз тебя ищу. Магарыч за мной!
— Это за то кресло-качалку для бабушки?
— Точно! Уважил старую вешалку, она прямо разомлела вся. Давай-ка мы сейчас с тобой хлопнем за это по стакану. Не-не-не, никаких возражений, настоящий армянский коньячок, подождет твой заказ.
Сказано это было на едином выдохе, и сопротивляться Иван не стал. Хлопнули по стакану. Потом следом за первым, приятно согревая желудок, покатился второй стакан, потом у волшебника Кости откуда-то взялась еще одна бутылка коньяка.
После третьей Попов, сильно икающий, вдруг заметил на верстаке доски, и его туманные глаза загорелись двумя свечами.
— Ваня! Продай мне их, д-друг! Теща запилила, просто спасу нет никакого, вынь да положь ей книжную полку, и чтоб непременно в колер к обоям… А тут как раз – голубенькие!
— Н-не… — отмахивался от него покачивающийся столяр, — Н-нельзя… Н-никак нельзя. Заказ это…
Четвертая бутылка, появившаяся на свет из бездонного поповского кармана, решительно переломила ситуацию.
— Забирай, — решительно сказал Иван, переставая икать. – Только быстро, а то я передумаю.
В одну секунду Попов успел хищным наскоком загрести доски, пожать столяру руку и исчезнуть за дверью еще до того, как Клевцов повалился на топчан и заснул – будто провалился в яму.
Полночь. Столярка
— Значит, доски ты пропил, – подытожил Илья Петрович, взглядом пришпилив Ивана к верстаку. – Опозорил, значит, нашу профессию.
— Да я же не знал! – взвыл Ванька и рванул на груди ветхую тельняшку, застиранную и побелевшую. – Я же сделал все потом, как они просили! Ну пускай не из этого дерева зухраб, но все чика в чику, по чертежам! И ведь сработало же, я туда положил ихнее сокровище, оно все влезло. А иначе от столярки бы ничего не осталось.
В два шага Девятков пересек столярку, оказавшись перед хрупким с виду ящиком и изо всех сил пнул его кирзовым сапогом. Ящик не дрогнул.
— Ты из чего состругал хреновину эту? А? Папа, бля, Карло! – рявкнул Петрович, поджимая в сапоге ушибленные пальцы.
— Из того чурбака и сделал, на котором еще Полтев карандашом написал, что это от ковчега… — оправдывался Клевцов. — И по цвету даже подходит!
— И заклинание прочел как надо?
— Ну… — Клевцов совсем увял. – В общем, нет. Надоел мне ящик этот, хуже горькой редьки, Петрович. Я и не сдержался.
— Так, — Девятков сел и совершенно спокойно закурил, улыбаясь чему-то своему, — и что ты там нагородил?
— Да ничего. Просто по-нашему, по-столярски завернул в пять загибов и три колена. Уж больно слова мудреные они там понаписали, язык поломать можно. Я в серединку и вставил пару ласковых.
— Степка, а ну попробуй, — Илья Петрович показал Златозубу на ящик. Тот отошел в угол и принялся, подвывая, материться. Ящик скрипел и искрил, но не поддавался.
— Ладно, мужики, — махнул рукой Девятков. Он подошел к двери столярки, несколько мгновений колебался, думая о чем-то, потом решился и быстрым движением выдернул стамеску из косяка.
— Ой-ё, — меланхолично покачал головой Кондрат Бородулин, — сейчас начнется.
Черный туман потек через дверной порог в комнатушку. Три фигуры вновь встали у дверей, но на этот раз они плыли и подергивались рябью, точно в плохом телевизоре.
— Что ты наделал, смертный! – завизжала самая высокая фигура. – Что ты надееееее….
— Сокровище! Сокровище! – вопила вторая фигура, а третья быстро-быстро хватала воздух когтями.
— Ну извините, мужики, — Девятков сокрушенно развел руками, — схалтурили мы. Получайте задаток обратно.
Он бросил на верстак кожаный мешок.
— А вот с ящиком нескладно получилось, согласен. Теперь уж его отсюда ни вы, ни я, да вообще никто вынести не сможет. Слово столяра лучше гвоздя держит. Вы погодите до следующего полнолуния, он тогда открыться должен сам, вот и заберете свои шестьсот тонн. Нам они ни к чему. Как известно, столярский загиб ровно месяц держится, а уж если пожелал столяр «чтоб ни папе, ни маме не открыть» — то никак иначе.
— Нет времени! – завизжал Высокий. – Битва началась!
— Извините, братцы.
Степка Златозуб втихомолку скрестил за спиной две стамески. Фигуры взвыли, попятились к порогу, отчаянно дергаясь.
— Идите-идите, — ласково напутствовал их Златозуб, размахивая стамесками, точно кадилом, — по пятницам не подают тут. Заходите завтра, соколики.
— Наше войско сотрет вас в пыль, ничтожества! – голос короля из-за двери был страшен.
— Какое войско-то? – спросил Бородулин. – В ящичке которое? У нас целее будет.
Под рев и вой, от которого тряслись стены, мужики молча курили.
Час ночи. Столярка
— Что-то притихли они, — озабоченно сказал Златозуб и осторожно выглянул за дверь.
— О как, — хмыкнул он. Девятков тоже поглядел за порог.
— Одна корона осталась, и плащ, — Степка подцепил тусклый обруч стамеской, покрутил его, глядя как металл на глазах осыпается хлопьями, — да, нехорошо вышло.
— Одним литром за такое, Ванька, не отделаешься, — Илья Петрович отвесил съежившемуся Клевцову увесистый щелбан. Хотел было выдать и второй, но опустил руку.
— Хотя, это как посмотреть… Нам ведь что главное, хлопцы?
— Чтобы не было войны! – Златозуб засмеялся, сверкая фиксой.
— Это точно. Война у них теперь закончилась накрепко.
— А с этим что делать? – Клевцов, уже поняв, что бить его никто не собирается, суетился радостно, хлопал по крышке ящика.
— Сдадим, — твердо ответил Девятков, — государству. Как клад. Пусть радуются, жадюги. Зато получим законные двадцать пять процентов. То есть, сто пятьдесят тонн платины. Нас здесь шестеро. Арифметика простая.
— Зинке скажу, пусть рехнется от радости, — невозмутимо объявил Кондрат Бородулин и пошел за веником – подмести с порога короля и его свиту.