Саша Петров давно хотел побывать в экспедиции.
Все равно — в какой. Но чтоб кругом лес, или степь, или горы, и костер по вечерам, и романтика, и обязательно — исторические находки. И чтоб какую-нибудь из этих находок сделал он, Саша. А потом маститые археологи, бородатые и в вязаных свитерах, хлопали бы его по плечу и говорили: «Наш парень! Молодец!»
Саша очень хотел… Но с его профессией можно было рассчитывать только на какую-нибудь экспедицию в недра городских инфраструктур. Дело в том, что Петров работал сантехником. И работу свою, как ни странно, любил, не обращая внимания на неизбежную грязь, трудности и тяжелую сумку с инструментом. Наверно поэтому жильцы, которым приходилось наблюдать, как Саша возится с протекающим краном или батареей, всегда приглашали его выпить стопку или неловко предлагали деньги.
Саша пил мало, лишних денег не брал, вежливо отказываясь, и уходил, оставляя на пороге приятно удивленных клиентов.
В этот раз мобильник зазвонил у Петрова точно тогда, когда он задумчиво прикидывал место для крепления нового кухонного смесителя. Хозяйка кухни, Клавдия Парфеновна, жилистая и крепкая старуха, очень Сашу уважавшая, засуетилась было, но Петров не спеша полез в карман робы и достал старенький потертый аппарат.
— Алло.
— Саня? Хорошо, что ты на связи, — в динамике звучал радостный голос старого приятеля, научного сотрудника крупного музея, — помнится, ты в экспедицию хотел? Аллё?
— Хьюстон, у вас проблемы? — приветливо переспросил Саша. — Хотел, конечно!
— Ну вот! Есть для тебя дело! Мы тут такое нашли, я сразу и позвонил, по знакомству…
Голос приятеля скрылся за шумами и хрипами.
— Алло, — Саша потряс трубку.
— …кому другому ни за что бы! — снова ожил телефон. — Короче, если хочешь поработать лопатой, позагорать — милости просим! Мы тут такое нашли!
— Да какое? — не выдержал Саша.
— Могилу Аттилы нашли, — приятель таинственно помолчал в трубку, — представляешь?
— Да ты что? — Петров глазами поискал свою сумку, вытащил из нее разводной ключ, примерился к гайке.
— Все источники подтверждают! — приятель хохотнул довольно. — Ну бывай, Саня, я завтра перезвоню, уточню что и как.
Назавтра Саша взял неделю отпуска. Проснувшись непривычно поздно, он пропылесосил ковер, вымыл несколько тарелок, скопившихся на кухне, и принялся укладывать рюкзак. Сел на табурет и задумался. Потом отмахнулся.
— Все нормально! Съезжу туда-обратно и вернусь. Сто лет уже никуда не выбирался, так и мхом обрасти недолго.
«Так-то оно так…» — печально протянул внутренний голос и замолчал. Зато раздался звонок в дверь. Волоча за собой полупустой рюкзак, Петров вышел в коридор и щелкнул замком.
В квартиру, пританцовывая на ходу, влетела Наташа — с долгим поцелуем повисла у Саши на шее, тут же попыталась насильно накормить мороженым, одновременно выпутываясь из курточки. От Наташи пахло дождем и мокрыми лилиями.
— Сашка! Я соскучилась!
— Я тоже, — улыбаясь, перемазанный мороженым Петров показал ей на кухонную дверь, — марш к чайнику, женщина!
— Слушаюсь, мой генерал! — откозыряла Наташа и тут же спросила:
— Петров, а Петров… Скажи мне, Петров — куда это ты намылился с рюкзаком? Неужели ты хочешь бросить бедную девушку одну в большом городе, где ее каждый может обидеть?
— Ну так уж и каждый… — смущенно пробормотал Саша. Обидеть эту девушку и в самом деле вряд ли смог бы кто-нибудь. Особенно, из живых. Саша вспомнил, как Наташа в первый раз появилась у него перед глазами — прямо из гроба на колесиках, вкатившегося в квартиру. Вздохнул, покачал рюкзаком.
— В общем, я еду в экспедицию.
— Ух ты! — Наташа перестала греметь чашками и высунулась из крошечной кухни. — В какую?
— Там… могилу Аттилы нашли.
В наступившей вдруг тишине Саша услышал, как об пол брякнула ложечка.
— Сашка… — Наташа глядела на него и хмурилась. — Слушай, это нехорошо. Ты бы не ездил. Понимаешь…
— Да я все понимаю, — быстро сказал Петров. Весь вчерашний вечер он читал книгу, взятую напрокат у соседского парня, и теперь вспоминал истории о «проклятьи фараонов» и «предостережении Тамерлана».
— Понимает он, как же. Не езди, Саш… — Наташа подошла к нему, положила руки на плечи. — Знаю я таких.
— Как я или как Аттила? — отшутился Петров. — Все будет хорошо, точно. Наташка, ну сама подумай — кто меня еще позовет? Я же всю жизнь об этом мечтал!
Наташа вздохнула.
— Ох, Петров… Я, конечно знаю, что ты ничего не боишься. Только — все же будь осторожнее.
Когда Саша спрыгнул на землю из кузова старого грузовичка и огляделся, расправляя мятую топографическую карту, оказалось, что до раскопа топать еще пару километров через лес. Водитель, буркнув: «Дальше не повезу», — сунул протянутые Сашей деньги в карман рубахи и газанул так, что грузовик выдал из-под колес целый фонтан камней и грязи. Петров еле успел отскочить в сторону.
Настроения это ему не испортило, зато испортило рюкзак, карту и частично — куртку. Укоризненно посмотрев вслед удаляющемуся кузову, Саша сунул руки в карманы и пошел в лес.
— Санек! Здорово! Ты откуда такой чумазый!? — радостно облапил его старый приятель Валька Козырев, который сидел у раскопа под моросящим дождиком и пел грустную песню без слов. Длиннорукий Козырь, точно кракен, заграбастал Петрова в свои объятья, из которых тот выбрался с трудом, судорожно глотая воздух.
— Ну Козырь… — прохрипел Саша. — Ну здоров…
Оглянувшись и расправив смятые ребра, он обнаружил, что стоит над раскопом, затянутым полиэтиленовой пленкой. Сквозь мокрый полиэтилен виднелись контуры чего-то большого и каменного.
— Это что? — Саша вопросительно оглянулся на Козыря. Тот улыбнулся, закуривая папиросу.
— Это вот, Саня, то самое. Крышка. В смысле, не нам с тобой крышка, а вообще — крышка, каменная. Гробница Аттилы. Сначала думали — кенотаф какой-нибудь, а потом начали очищать — нет, не похоже. Завтра утром шеф сюда банду умников притащит, так что ты вовремя.
Петров сделал шаг вперед по песчаной насыпи — очень хотелось посмотреть поближе на странные углы, видневшиеся под пленкой. И вдруг песок под ботинками шумно обвалился вниз, открывая черную дыру. Саша взмахнул руками и полетел вниз, в темноту. Приземлившись спиной на что-то твердое, он почувствовал, что едет вниз по узкому ходу, а потом бухнулся на груду каких-то затрещавших досок. Следом вылетел его рюкзак и приземлился Петрову точно на макушку…
… Два зеленых огонька неподвижно мерцали перед глазами. Саша сел, ощупывая здоровенную шишку на лбу, и поморщился от боли.
— Нормально так. Наверно, фонарем долбануло! — сказал он громко, и понял, что эха здесь нет. Голос в этой плотной тьме, которую словно бы можно было резать кусками, звучал глухо, будто под слоем ваты. Два огонька, которых Петров сначала не заметил, на секунду погасли, потом придвинулись ближе.
— Ты зачем пришел? — спросил кто-то. Голос был странный — вязкий, текучий, мертвенно-ледяной. Лязгнуло в темноте, и к Сашиной шее прижалось холодное лезвие.
— Эй! Потише там! — возмутился Петров, нашаривая в рюкзаке фонарик. — «Пришел». Я не пришел, а упал. Есть разница! И кто здесь вообще?
Он щелкнул фонариком, и яркое пятно света метнулось по стенам и потолку гробницы. Аттила, весь заросший бородой, сидел, свесив ноги с каменного постамента, вокруг которого валялись истлевшие доски и золотые накладные пластины гроба. Высохшая кожа туго обтягивала его череп, в глазницах светились те самые огоньки. Вождь гуннов медленно убрал длинную костистую руку с пощербленным мечом от горла Петрова. Потом усмехнулся. Выглядело это жутко — затрещала пергаментная кожа, обнажая желтые зубы и почерневший сухой язык. Но Саша в это время внимательно разглядывал каменные барельефы и ничего не заметил.
— Верю, — протянул Аттила. На секунду Саша ощутил, как в голове что-то неприятно помутилось, словно кто-то забрался внутрь и шарит в поисках нужных слов. Потом Аттила хмыкнул.
— Ну ты даешь, Санек, — сказал он, и холод из его голоса исчез, остались только очень знакомые интонации. «Да это ж, если послушать — вылитый мой батя!» — удивился Петров.
— Нашел, куда падать, — Аттила неодобрительно покачал головой в золотом шлеме и повел плечами, которые даже сейчас, обтянутые иссохшими жгутами мускулов, все равно казались широченными и могучими, — вот тебя как будто в детстве не учили, что не надо куда попало лазить… Не учили?
— Учили, — горестно признался Саша, — но как-то так, плоховато.
— Да уж знаю! — вождь досадливо отмахнулся рукой. С одного из пальцев сорвался литой перстень и покатился по плитам пола, дребезжа и сверкая в луче фонаря. Аттила проводил его взглядом. Большой паук забрался на перстень, обхватил его мохнатыми ногами, исчез в темноте.
— Саша, — мягко спросил Аттила, — а ты знаешь, что я, в общем-то, был не очень добрым?
— Наслышан, — Петров потряс фонарик, и тот снова загорелся ярко. — Я даже про похороны читал. Мол, сначала отвели русло реки, потом закопали, потом реку обратно, потом пустили коней… хотя я никогда не понимал — зачем еще и коней-то, если русло? И как их пустили? Вплавь? А потом написано, что всех, кто закапывал, порубили, и тех, кто рубил — тоже.
— Ага. Разъедрить их в корягу, — кивнул Аттила, и Саша снова узнал отцовские ворчливые нотки в чужом голосе, — и тех под мечи пустили, и других, и их жен и домашний скот…
— А скот-то зачем? — поднял брови Петров.
— Ну, тут я погорячился, конечно, — сокрушенно качнул головой вождь гуннов, и нервно повертел нагрудный медальон, — но и ты меня пойми, Санек. Ни на кого нельзя было положиться! И уже потом я понял, что был прав! Ведь реку-то я вовсе не приказывал отводить-приводить. Не было этого! И сырость потом лет четыреста держалась — пауки, змеи…
В дальнем углу зашуршало.
— Привет. Это, кстати, моя любимая наложница. Поздоровайся, Петров, — строго сказал Аттила.
— Здрасте, — Саша помахал рукой. Женская фигура в истлевшем длинном платье робко кивнула и снова исчезла за кругом света.
— Боится, — вздохнул мертвец, — а зря. Это ведь она меня и зарезала сонного. А потом ее зарезали. Ну, тут уж ничего не поделаешь, я на нее за эти годы и обижаться перестал. Стерпелось, как говорится — слюбилось. Сначала-то, конечно, удивился — чо-то не помер? А потом было мне видение…
— Третьего дня? — не удержавшись, рассмеялся Петров, но тут же получил увесистый, но незлобивый подзатыльник и ойкнул, почувствовав, как набрякшая шишка на лбу отдалась болью.
Гунн повертел в руке меч, но сдержался.
— Видение, говорю. Мол, не будет тебе прощения, Аттила, и за смерть брата, и за кровь, что пролил, и за все горе, что причинил. Сиди, мол, и думай. А как что правильное надумаешь — тут же все тебе и простится. Вот и сижу. Точнее, лежу…
— А знаешь, Петров, почему я тебя не убил? — помолчав, вдруг спросил гунн. Саша, который как раз развязал рюкзак и откусил от бутерброда, вопросительно уставился на него, пытаясь прожевать хлеб и ветчину.
— Ты ешь, ешь… А потому, что ты не испугался. Не закричал, не заплакал…
Саша хотел было рассказать Аттиле про свою квартиру номер 13, но тот откинулся на постаменте и выставил вперед ладонь — не надо, мол, без тебя знаю.
— Неправда это! — вдруг, сам того не желая, выпалил Саша. Вождь, затрещав проржавевшей кольчугой, повернулся и глянул на него. Отчего-то Саше почудилось, что в глубоких пустых глазницах вместо зеленых огоньков он видит глаза — усталые, грустные, совсем не жестокие.
— Неправда, — повторил Саша, — просто стало понятно, что совсем и незачем зря никого убивать.
Аттила изумленно поднялся с постамента. Шагнул — и вдруг оказался совсем рядом, положив тяжеленную руку Саше на плечо. И тут Петров понял, что в гробнице стремительно светлеет — не дневным светом, а другим, будто над головой зажгли ослепительно яркую лампу, не дающую теней.
— Ну, Санек… Ну, блин… — вождь гуннов снова улыбнулся. Пахло от него совсем не гнилью, а чем-то похожим на корицу, смешанную с библиотечной пылью. А свет все надвигался, и Петров зажмурил глаза, чтоб удержать слезы, навернувшиеся от режущих лучей.
— Держи! — холодные твердые пальцы сунули ему в ладонь что-то тяжелое и гладкое. И вдруг Саша понял, что стоит один на растрескавшемся каменном полу, рядом с обвалившимися остатками постамента — а сверху из дыры, откуда свешиваются корни деревьев, сочится неяркий свет пасмурного неба.
Он сунул разрядившийся фонарик в карман и поднял голову.
— Санька! Живой! — рявкнул Валька Козырь. Бросил лопату и на радостях свистнул по-разбойничьи, в два пальца.
Когда Саша Петров подошел к двери своей квартиры, он долго копался во всех карманах, не понимая, куда делся ключ. В это время замок щелкнул, и дверь распахнулась настежь. Кто-то бросился Петрову на шею, и он с размаху и очень больно сел задом на твердые ступеньки.
— Наташка-а-ы! — взвыл Саша, отбиваясь без особого успеха.
— Петров! Где тебя носило, чучело мое ненаглядное? — смеялась и плакала рыжеволосая девушка.
Потом он сидел на кухне, пил чай и смотрел в окно, подбирая слова.
— Дальше и сам, честно говоря, не понял. А Козырь вытаскивает меня и говорит — да как же так, ты на чем там жил месяц? Я отвечаю — какой месяц, я бутерброд даже не успел доесть, вот он у меня, в кулаке зажат. Тут у него глаза стали такие большие, круглые…
Саша руками изобразил, какие большие стали у Козыря глаза и отхлебнул чаю.
— …и главное, когда они внутрь полезли — там ничего не было. Ну, то есть, все было — золото, серебро, оружие всякое. А в гробу — никого, и вокруг ни одного скелета. Профессор очень расстроился. Говорит — я так и знал, что это кенотаф, пустышка. Ну, они там остались копать, а я домой поехал. Уже и так вместо недели месяц в отпуске был.
— А где же Аттила? — тихонько спросила задумчивая Наташа.
— Да не знаю я, — пожал плечами Саша, который уже рылся в сумке с инструментом.
— Как ты думаешь — он все понял, и его простили? Да?
— Наташка, ты не видела ключ на двадцать четыре? — спросил Петров и добавил. — Не знаю. Раз хочется верить — значит, давай оба в это верить.
Он поставил сумку на пол и поглядел на свою левую руку. На указательном пальце блестел холодный и гладкий перстень с выбитой в золоте головой тигра.
(с) Вадим Шарапов