«Плохонький, да свой…»

Вот это бабское, всё такое матрёшечное и липкое, какое-то сальное и пропитанное прогорклой бытовухой… Вот это «плохонький, но свой». Так оно знакомо и так уничтожающе безысходно!
И бесит! Бесит! Неудержимо бесит. «Плохонький, но свой».

Я даже интонацию эту слышу, и «охохонюшки» непроговоренные, и голосок шершавый и противный. Бабский такой. Таким голоском страдания тянут пьяненькие бабёшки. Тянут изнутри слюняво и навзрыд, сплёвывают вместе с семечной шелухой. «Плоооохонький, но своооой!..» И хочется подойти к такой вот убогонькой, бестолковой, вялой бабе и взять ее за грудки и встряхнуть хорошенько. И сказать: дура, дура, дура! Дурища! Ты одна, жизнь у тебя одна. Одна и твоя. Ничья больше, дура! Живи же ее. Оглянись. Небушко вон, птички-голубки шныряют, травка растёт. И все дороги, все пути — твои. Иди вперёд, напевай весёлое. Хочешь, делай карьеру. Хочешь, книжки пиши, картинки рисуй, выдумывай нанороботов и нобелевки получай. Хочешь… Да хоть шпалы таскай. Весь мир у твоих ног. Зачем же ты мир этот, как веревкой бельевой, сдавливаешь и душишь этим «плооохонький, но свооой»?!

Живи! А если суждено — будет! Встретишь счастье свое! И не плохонького встретишь, а лучше всех. Да и не встретишь если — не велика потеря, потому что будет нобелевка, картины маслом, километры выложенных шпал и орды нанороботов. Не в мужиках счастье бабское. Не вокруг них строится мироздание, и не они (но всего лишь медведи) трутся спиной о земную ось. Зачем это вот «плохонький, но свой»? К чему? Разве что мама твердит, и соседки шушукаются за спиной. Дура! Поди отругай маму и плюнь соседкам в их рожи. Что они видели кроме облупленной скамейки, семок и потных мужских рубашек! Плюнь. И живи ши-ро-ко! И верь в себя и в судьбу.
Вы знаете, я ведь совершенно честно это говорю и совершенно честно так думаю. И про шпалы, кстати, тоже. И фразу «плохонький, но свой» ненавижу густой, жаркой ненавистью.

***
Но вот тут как-то встретилась я с давней и уже было потерявшейся подругой. О прошлых знакомцах посудачили, поболтали про ипотечный кризис, про машиностроение, про литературу (а как же!) Про жизнь тоже поговорили. Я про свою, она про свою. Оказалось, живёт она одна. Дочке десять. Квартира в Марьино — однушка. И замуж бы вышла, но как-то… не встречается годный, а лишь бы за кого, ясное дело, не хочется. А всё потому, что женщина она гордая и преотличная, и вся эта пошлость с «плохонький да свой» — не нее. И потом уже расставались когда, она так обронила некстати: «Кран уже месяц течет. Надо бы сантехника, но некогда…». И пошла в метро.

Тут у меня внезапно случился приступ эмпатии и я так четко, так нестерпимо больно стала ей — давней и совершенно уже не моей подругой. И я спускалась по эскалатору вместе с ней, я толкалась с ней в часпиковом потном вагоне, то и дело тычась лицом в спину какой то лохматой девицы, и потом я ждала на сырой остановке троллейбус, а он всё не шёл, а когда пришёл и она-я втиснулась трудно в двери, оказалось что маршрут изменили и надо еще идти пешком. И дождь, и сапоги замшевые, поэтому надо обходить лужи. А чего их обходить, когда они везде. А дочка дома, наверное, не поужинала и сидит играет, поэтому надо спешить — покормить ребенка. И вот мы с ней — с этой моей неподругой — шли (почти бежали) прямо по лужам, потом долго искали ключ от подъезда в сумке, потом тыкали стылыми пальцами в кнопки кодового звонка, а дочка не открывала — не слышала, наверное. И потом, уже выдумав (время уже позднее) всяких страшилок, мы ломились к лифту, а еще так хотелось в туалет, а чертов ключ так и не находился. Трезвонили, трезвонили, трезвонили в дверь… зажимаясь ногами и почти плача от бессилия.

И уже потом, когда дочка все-таки открыла дверь и снова нырнула за компьютер… Уже потом, когда были сброшены мокрые сапоги и решена проблема с мочевым пузырем… Уже потом, когда налилась вода в чайник, и мы с моей неподругой присели на табурет возле окошка, почему-то не переодевшись и так и не включив на кухне свет… Вот в этот самый момент я-она услышала, как из крана капает вода. Тоооненько. Капает и дребезжит о раковину. Бес-ко-неч-но. Уже месяц течет блин. Месяц. Из вечера в вечер. Ты приходишь, садишься за стол, ждешь свой чай, смотришь на полоску света из комнаты — там дочка играет или делает уроки. Сидишь, блин, опустив плечи, и слушаешь этот бесконечный водопроводный реквием по себе.

И тогда от отчаяния приходит она — эта ужасная, позорная, бабская мыслишка… «Плохонький да свой».

Капкапкапкапкапкап…

Ляля Брынза (с)