ОднАка

…Старший лейтенант Ачкасов приступал к коитусированию жены. Он засунул заскорузлые на службе ладони под задранную юбку и укрепил их поверх пленительных бёдер. Оставалась мелочь — натянуть упругий зад супруги на себя и тут же на выдохе отстраниться, чтобы далее продолжать возвратно-поступательные движения до победного конца. Но в этот самый момент жена вдруг всхрапнула и басом сказала: «ОднАка…»
Ачкасов дёрнулся. Кулак его вывернулся из-под подбородка и потерявшее упор лицо треснулось носом об стол. «Блядь!», — подумал Ачкасов. И… проснулся.
Напротив старлея в свете настольной лампы желтел круглый лик матроса Бельдыева. Лик выражал неописуемую скорбь.
— ОднАка, — покаянно повторил матрос. — Таварища старшая литинанта, я понимать мала-мала. Товарища литинанта повторить медленно-медленно — Бельдыев станет понимать…»
«…Твою мать!» — мысленно в рифму закончил Ачкасов. Потом потёр ушибленный нос. Потом остро пожалел о так не вовремя прерванном эротическом видении. Потом потянулся за упавшей под стол книжкой. Та называлась очень жизнеутверждающе: «Методическое руководство к учебному пособию «Русский язык» для солдат, слабо владеющих русским языком».

Старлей пролистал первые двенадцать уроков, освещавших такие важнейшие с точки зрения владения русским языком понятия, как «воинские звания», «расположение воинской части», «воинские уставы», «дневальная служба», «строевая подготовка», «материальная часть автомата» и ТыДы. После чего углубился в тему «Боевое Знамя воинской части»:
— Тээээкс… Что тут у нас? «Лексическое наполнение», «грамматический материал», «речевые образцы» и «типовые конструкции»… — Ачкасов поморщился, словно съел что-то кислое.
***
Ах, боже ж ты мой, как всё непутёво получилось!..
Перед самым началом новой автономки на лодке выявился некомплект л/с (ввиду очередной демобилизации всё того же л/с). У командира корабля в предверии многомесячного круиза по Атлантике было и так дел по горло. Посему, когда старпом сообщил кэпу, что берег готов поделиться с атомариной видным представителем отряда приматов-срочников, кэп махнул рукой: «Да хоть ишака пусть шлют! Лишь бы быстро!» Так на лодке появился матрос Бельдыев — в высшей степени странное существо почти двухметрового роста, наделённое китайским разрезом глаз и почти тотальным незнанием русского языка. В документах Бельдыева значилось, что, во-первых, он приписан к минно-торпедной боевой части, а, во-вторых, что он, Бельдыев, чукча.
Призван был Бельдыев из такой перди, что штурман не смог её отыскать даже в восьмитомном атласе СССР.
— Господи!.. — старпом прикрыл левый глаз ладонью, а правым печально воззрился на лунообразное рябое лицо реципиента. — Как ты вообще под призыв попал? Как тебя там в твоём чуме военкомат отыскал?!
Уяснив смысл вопроса, реципиент мимикой и жестами дал понять, что военком за ним прилетал на вертолёте из Уэлена.
— А как ты, чудо дремучее, умудрился школу закончить, ни рожна русского не зная?
Бельдыев пояснил — школы в стойбище отродясь не было. Всему учил отец.
— Но аттестат! Аттестат об окончании средней школы ты как получил?
А никак. Отец где-то в обмен на огненную воду добыл. Как сквозь учебку прошёл? Ну, вот так и прошёл. Ротный научил фразе, которую, по его мнению, должен был знать каждый уважающий себя чукча: «ОднАка»…
Поняв, какого кота в мешке приняли на борт, командир лодки площадно изругал кадровиков, вызвал командира БЧ-3 Ачкасова и приказал «этого оленевода-переростка из отсека не выпускать. Вплоть до возвращения в базу! А там — назначить в наряд по казарме до конца срока службы».
Бельдыев благополучно пересидел всю автономку среди торпедёров, перманентно получая по рукам, когда тянулся ими не туда. Коллеги по отсеку воспринимали его как бесплатный аттракцион «попка-дурак» со всеми вытекающими…
Как только лодка ткнулась в твердь родного причала, Ачкасов лично потащил оленевода на берег. Но не выгорело. У корня пирса старлей, напористо волокущий куда-то за руку рослого узкоглазого матроса, наткнулся на командира дивизии. Каперанг очень некстати решил продемонстрировать свою заботу о личном составе. Остановил нашу парочку и спросил у Бельдыева, как прошло плавание? Знатный торпедист-оленевод на мгновение одеревенел с правой рукой у виска, а потом выдал:
— Таварища капитана первага ранга, дакладываю! ОднАка!..
— Чего?! — вытаращился каперанг.
— ОднАка! — повторно гаркнул Бельдыев и с ощущением полностью выполненного долга замолчал, поедая начальство своим узкоглазьем.
— Чего «одАка»? Ты вообще по-русски-то ещё чего-нибудь знаешь?
— Так точно, таварища капитана первага ранга!
— И?.. — каперанг сдвинул фуражку на затылок, что, как знали все в дивизии, было первым признаком нарастающего недовольства.
У Ачкасова тоскливо заныло под ложечкой. И правильно заныло. Предчувствия старлея не подвели.
Бельдыев наморщил лоб, мысленно перебрал весь освоенный русскоязычный минимум и остановился на рифме, втихую от командира БЧ-3 усвоенной от сослуживцев. Всякий раз, когда торпедёры слышали её из уст Бельдыева, то бурно аплодировали. Стало быть, сделал вывод матрос, и комдив не устоит перед обаянием цитаты:
— Таварища капитана первага ранга! Звать меня никак, ну, а ты — мудак!
— ЧТОООООО?!!!..
Комдив навтыкал всем: и командиру лодки, и старпому, и замполиту, и лично товарищу Ачкасову. Дождавшись, когда за удаляющимся каперангом затихнет эхо матюгов, командир поманил к себе пальчиком замполита и БыЧка-3:
— Вот что, други. Пока наш оленевод не научится внятно изъясняться по-русски и согласно уставу, я вас буду дрючить как кролик крольчиху — без удовольствия, но часто и результативно. Даю вам три дня. На это время сход на берег запрещаю. Через три дня проверю!
…Под предлогом отчёта в политотделе дивизии замполит всё-ж таки слинял разок на берег, притарабанив на лодку «Методическое руководство к учебному пособию «Русский язык». Старпом выкрал у малолетнего сына букварь. Ачкасова и Бельдыева на три дня законопатили в прочный корпус. Форсированное обучение русскому с богатыми вкраплениями непарламентских выражений шло энергично и напористо. Перерывы старлей делал только на шестичасовой сон, трёхразовое питание и пописать-покакать. Особую целеустремлённость командиру БЧ-3 придавала мысль, что на берегу его ждёт вот уже целых 6 месяцев не ёбаная мужем жена…
***
— …Так, Бельдыев. Продолжаем. Боевое знамя воинской части — это символ воинской чести, доблести и славы. Понял? Повтори!..
— Ээээ… Воинская знамя, однАка…
— Не «воинская», а «воинское». Слово «знамя» — среднего рода. И следи, етить, за падежом. Повтори.
— Среднега рода, однАка.
— Без «однАка». Повтори!
— Без однАка, однАка…
— Твою мать, Бельдыев!
— Твою мать, Бельдыев, однАка!..
Из глубин своей прострации Ачкасов понял, что типовая методика освоения языка не прокатывает. Требовалось какое-то новаторское решение…
— Слышь, Бельдыев, оленевод грёбаный, ты хоть что-то запомнить можешь?
— Могу, таварища старшая литинанта. Что я, чурка нерусский?..
— Тогда скажи мне… Скажи мне, сколько прыщей на носу у комдива?
— Четыри, однАка, таварища старшая литинанта. Вот тута, тута, тута и вот тута…
— Хрена себе… Как ты это ухватил?!
— Я жа охотника, однАка. Глазами всё поймать могу. Показать потом могу…
К концу третьих суток этого трэша Ачкасова и Бельдыева вызвал к себя командир. В каюту к кэпу они ввалились похожие лицами, как братья-близнецы. У обоих глаза были красные и глубоко запавшие.
— Ну-с,.. — кэп листанул букварь и ткнул пальцем в первую попавшуюся букву. — Это что?
— Буква «о», товарища… товарищ командир. — отрапортовал железобетонным голосом Бельдыев.
— А вот тут что нарисовано?
— Олень!
— А выше?
— Окно!
— Это что за буква?
— «Ёб…»! Нет, просто «ё»!
— Что нарисовано?
— Ёжик!..
— Это что?
— «Зэ»!
— Что нарисовано?
— Знамя!
— Что можешь об этом рассказать?
— Боевое знамя — это символ воинской чести, доблести и славы! Обязанность солдата и матроса — оберегать знамя своей части или корабля как зеницу ока! — протараторил Бельдыев.
— Товарищ командир, разрешите? — всунулся между Бельдыевым и кэпом Ачкасов. — А он ещё и стихи может… С выражением.
— Да ну? — поразился командир лодки.
— Так точно, могу. — судя по тональности голоса, Бельдыев был близок к обмороку. — Пушкин. «Мороз и солнце; день чудесный! Ещё ты дремлешь, друг прелестный!..»
— Ачкасов, что это было?! — пятью минутами позже спросил у старлея штурман, подслушивавший у командирской двери снаружи.
— Новейшая методика… Новаторская технология… — слова из БыЧка-3 вылетали отрывисто и дергано, т.к. старлей стремительно втряхивал себя в шинель.
— Гм?.. Я бы так не смог, чтобы за три дня — язык… Ачкасов, определённо, ты — гений.
— Я? Нет, это Бельдыев — гений. — объявил старлей, уже убегая на берег. — …За короткий срок запомнить зрительно, ничего не понимая в содержании, букварь, устав и том Пушкина… Определенно — гений!..
***
…Старший лейтенант Ачкасов приступал к коитусированию жены. Он засунул заскорузлые на службе ладони под задранную юбку и укрепил их поверх пленительных бёдер. Оставалась мелочь — натянуть упругий зад супруги на себя и тут же на выдохе отстраниться, чтобы далее продолжать возвратно-поступательные движения до победного конца. Но в этот самый момент радиоприёмник на буфете пискнул и голосом Кола Бельды затянул:
«Увезу тебя я в тундру, увезу к седым снегам,
Белой шкурою медвежьей брошу их к твоим ногам.
По хрустящему морозу поспешим на край земли
И среди сугробов дымных затеряемся в дали.
Мы поедим, мы помчимся на оленях утром ранним!..»
Старлей почувствовал, как у него всё опустилось. Он плюнул, сказал: «ОднАка!», — и пошёл на кухню пить водку.