Я умею прыгать через лужи

Я сижу на крыше шестнадцатиэтажного дома одиноким городским тридцатилетним Карлсоном. Мужчина в самом расцвете сил. По правую руку — бутылка «Гиннес» и пачка легких «Житан». Обе — полупусты. Когда берешь бутылку в руку, она немного скользит из-за выступивших на стекле капелек росы.
Начались мои походы на крышу в мае. Перед каким-то немировским мегабоем НТВ стало чудовищно фонить и я, злобно дуясь шейными венами, поперся в тапках, футболке с Бартом Симпсоном и семейных трусах с вековой потертостью в районе члена на крышу, править антенну.
Лаз открывался просто -достаточно было раскрутить толстую проволоку, соединяющую дверь (люк?), ведущую на крышу, с приваренной к косяку (увы — дверному) железной скобой. Поднявшись, забыл об антенне — я вдруг оказался на небольшом темном островке, вокруг которого раскинулась миллионами светлячков поляна ночной Москвы.
После непременных «бля, ни хуя се», которыми реагирует любой человек моего возраста и воспитания на встречу с красотой, я подумал — а ведь за каждым из этих микроскопических огоньков — страсть, безумие, скелеты в шкафу, саги о Форсайтах, любови и ненависти. Миллионы маленьких вселенных. А я могу вот так просто — выйти на крышу и перестать быть одним из этих огоньков, вырваться из белочного колеса обыденности и ежедневности.
Сначала я выбирался на крышу раз в неделю. Затем — дважды, а с июня — ежедневно. Я закидывал в пластмассовое ведерко восемь замерзших «Гиннесов», вытряхивал туда же пакет льда, бросал в задний карман шорт пачку «Житан» и полз к звездам. Горлышки бутылок блестящими футуристическими грибами торчали из лукошка.

Я сажусь на краю крыши — ноги свешиваются вниз, к улице — ударом ладони сбиваю с упертой в камень бутылки Гиннеса крышку, делаю первый глоток в полбутылки и смотрю — вниз, вбок, влево, вправо…. К пятой бутылке мозг вяло плещется в приятном теплом поддатом вареве. Здесь главное — не делать резких движений, так как очень велик риск — не рассчитать, сместиться, увести центр тяжести туда — в outside world — и, обдирая о карниз спину соскользнуть навстречу вечности, успев за несколько секунд понять, что все, не вернешься, это окончательно, начать обссыкаться, сжиматься в секундном ожидании расплющивания об асфальт возле подъезда (а интересно — я сразу… тово…или — скорая, врачи, носилки, поднимаем на счет «три», приемный покой, смерть на каталке, несущейся в реанимацию, сестра справа держит на весу медузу капельницы).
Неверное пьяное движение — и я потеряю все:

— работу с 10 до 19, когда не знаешь — как досидеть; как бы съебаться; где пялишься в интернет до красных слезящихся глаз; где ебешь вялым пьяным хуем Татьяну из бухгалтерии на корпоративной вечеринке в комнате продаж, ничего, не заметят, у меня ключи есть — прелюбодействуя, ощущаешь в сторону жены/мужа, нужное подчеркнуть, не чувство вины — изменил, а радость Бекхэма, забившего гол — ну, теперь-то 1:1…. или 5: 3, с возрастом; где иногда в голову забредает мысль — бля, да зачем же я родился, зачем в меня вбивали заработанные тысячелетиями знания человечества, зачем, оберегая от болезней, чпокали в руку прививочным шприцем, зачем меня служили в армии — чтобы я жалким червяком занимал оборудованный компьютером окопчик, не похотливо, а по привычке уже разглядывая сисястых голых баб на каком-нибудь лолитас.коме? Пчелка в ячейке, не способная производить мед. Что я оставлю после себя — пятнадцать тысяч побед в компьютерном морском бое?- Друзей, воспринимающих покупку тобой новой машины как удар под дых; тоскливо напивающихся с тобой по пятницам, кружа по избитой программе — ресторан, стриптиз, поедем к шлюхам, у меня хаш иранский;

— Одноклассников/курсников, встречающихся раз в год в установленную дату, изо всех сил меряющихся хуями — да я щас в одной конторке директором (лениво так), я тут взял «пассат» — трехлетку, не, ну нахуй в Алтуфьево жить, я в Кунцево достраиваюсь;

— Любимую женщину, с которой ты ежевечерне занимаешься аналитической еблей — вы не любите друг друга, а меняете позы и, как продвинутые професионалы и эксперты по эффективности, механически достигаете обязательного оргазма — чтобы сбросить стресс, быть молодым и уверенным, поддерживать чистоту лица.

— Хобби, выдуманное чтобы отвлечь тебя от мыслей о карнизе — идиотское дачестроение; кретинское пыхтение с тяжелой штангой в модном спортзале под звуки рвущего колонки техно. Главная черта всех хобби — их тотальная и полная бессмысленность.

— Погоню за любым стаффом, способным оторвать тебя хоть на секунду от пустоты твоей жизни — алкоголем, травой, хашем, колесами. Как же, бля, много вещей придумали мы в последние полтора века просто чтобы не оставаться самими собой. Потому что с самими собой нам или скучно или страшно.

Бля, а выясняется, что не так уж много и теряю. Плечи наклоняются вперед. Площадка внизу становится уже родной, она готова принять тебя, иди ко мне.
Стоп — что-то зацепилось за шиворот. А, ну да, общественное мнение. Как же — будут считать самоубийцей. А самоубийца — это проигравший, это уходящий глазами в траву футболист, просравший пенальти в финале, это неудачник. Ну не похуй ли, ведь — ты — будешь — мертв!
Плечи не идут вперед. Мама. Брат. Дочь.
Хотя, брат поймет… Или сделает вид что…..Он, естсественно, предпочтет версию случайного соскальзывания.
Дочь…. Будь честен хотя бы с самим собой, и признай, что эта замечательная девчонка дальше от тебя, чем соседская веснушчатая Юлька. Обязательные походы в кино раз в месяц, вот я тебе милую маечку купил… Ты откупаешься от ребенка мороженым, шмотками, покемонами — и, да скажи же, здесь на крыше нет никого — ждешь, когда же её надо будет вести обратно домой, и облегченно вздыхаешь, перепоручив её заботам матери. А встречаешься с ней не из-за тоски, а потому что — так надо.
Мама. Мама, мама, мама….
Мама не поймет. Ей — действительно будет больно. Непонятно, гадко.
Плечи уходят назад, к безопасности и привычности крыши. Добил седьмую бутылку. Открываю восьмую. Подбрасываю крышку вверх — и вот она уже пошла к улице, монетой на орел-решку переворачиваясь в воздухе.

В детстве я смотрел кино. Многосерийное, австралийское. Называлось «Я умею прыгать через лужи». Там какой-то неоперабельный парализованный пацан-антипод в течение не десяти едва ли серий — учился вставать, ходить, ковыляя костылями проселочную австралийскую дорогу…Кино — по реальной биографии какого-то австралийского писателя. И сейчас я думаю — а что заставляло его карабкаться, даже понимая собственную неполноценность — никогда не будет ходить, с болью и остервенением, стирая эмаль на зубах сжатием — падать и вставать, переносить вес на неверную ногу — ёбнусь или выстою?
Хуйзнает, что-то, чего у меня нет и не было никогда.

Хотя уметь прыгать через лужи — это уже не так хуёво, правда?

Я спускаюсь с крыши, на лестнице обдираю колено, пьяно выбегаю на улицу в домашних тапках, подбегаю к лужам и — прыгаю через них, разбрызгивая в стороны ставшую уже грязной воду — улыбающийся поддатый тридцатилетний мужик. Прохожие меняют направление маршрута, опасливо косясь на еще молодого городского сумасшедшего.

Мне плевать.

Я умею прыгать через лужи.