Ссешес заканчивал свои дела. Дневное светило еще не встало, но утренние птицы уже делали разминку перед своим оглушительным гомоном, по недоразумению именуемым пением.
Эльф покрутил в руках дратву. Да, точно, ее надо положить сюда. Когда станет светло, солнечные лучи упадут под этим углом и картина приобретет завершенность. Последние штрихи – обрезать хвостики ниток у узелков. Ведь все должно быть совершенно!
Ссешес с улыбкой вздохнул, наполняя грудь прохладным, слегка пьянящим утренним воздухом. Его настроение было уже где-то там, на уровне начинающих гаснуть звезд и ничто не могло его испортить. Жаль, конечно, захомяченных по случаю в деревне сапожных принадлежностей, но… искусство требует жертв! И чувство совершенства завершенной работы переполняет душу творца.
****
Лейтенанту Клюгге решительно не нравилась эта страна. Дремучая, без дорог, с какими-то бандитами, именующими себя “партизанен”….
Разумеется, не все местные жители спали и видели как бы перерезать немецкому солдату горло – многим из них слишком не нравились “Советы”, но даже среди них большинство смотрело на солдат Рейха косо. Лейтенант их понимал – он бы так же отнесся к захватчикам его родного Эльзаса, кем бы они ни были.
Лейтенант Клюгге все понимал, но постоянная напряженность выматывала нервы. Постоянное ожидание прилетающей из ниоткуда пули вкупе с рассказами о том, сколько сдавалось русских под Смоленском, создавало сюрреальное ощущение, что сражаются вовсе не люди, а кусты и деревья. Что партизаны – это не неумытые Иваны, которых вытащить бы из избы, да повесить за разбой, а какие-то медведи с винтовками и взрывчаткой, в лесу испокон веков живущие.
Страх. Страх поселился в сердце лейтенанта Клюгге. И его не радовали ни это веселенькое утро, ни идиллическая картина сельской жизни.
И ладно бы только в его сердце. У некоторых солдат его подразделения уже начиналось сумасшествие – они верили в каких-то ночных красноглазых вампиров и рассказывали друг другу байки, что русские ведьмы научились превращать дерьмо в динамит, так что нельзя ни в коем случае дважды “ходить” в одно и то же место.
Впрочем, чего уж греха таить, сам лейтенант запирал офицерский сортир на найденный у местных селян амбарный замок, а в солдатский входил, только если видел, что кто-то из него только что вышел.
Вольфганг Клюгге поморщился от мыслей.
Где-то вдалеке послышался звук мотора грузовика. Лейтенант с тоской вспомнил о временах, когда он был такой же наивный и беззаботный, как те новобранцы, только что из учебной части, что должны сегодня к нему прибыть.
Как давно это было! Еще до Польской кампании. Да и в Польше, когда Германия еще дружила с Советами….
Лейтенант посмотрел на смеющихся молодых солдат, как горох сыплющихся из грузовика и подумал, что неплохо бы их предупредить, как тут обстоят дела. Нет, сам он это делать не будет – его взгляд упал на капрала Фрица Бауэра, чинившего сапог на завалинке. Что ж, решено. Сейчас он, Вольфганг пойдет и примет (как лекарство, никак иначе!) пару глотков коньяка, взятого как трофей в той самой Польше, забудет дурное и вспомнит хорошие времена. А потом, когда его отыщет командир вновь прибывших, и он примет пополнение, надо будет попросить Фрица, самого здравомыслящего из всех, кто у него есть, вправить мозги этим новичкам.
Именно так он и должен провести это солнечное утро.
Вольфганг Клюгге развернулся и, войдя в избу, закрыл за собой дверь.
Солдаты со смехом обсуждали, как молодой Йозеф чуть не вылетел из кузова на кочке, как увели канистру со шнапсом у повара и как тот же Йозеф как хмельной путался в словах, разговаривая с полковыми радисточками.
– Ну что, старик, от одного воздуха хмелеешь?
– От запаха. Он хмелеет от запаха. Говорят, дамские духи на спирту настаиваются….
– Наш Йозеф хмелеет от мыслей, он даже когда вспомнит о шнапсе, так косеет, что усидеть не может. Аж из грузовика падает.
Почти безусый Йозеф смущенно улыбался под взрывы хохота.
– А что, Йозеф, при мыслях о еде ты становишься сытым?
– Да, старик, поделись такими мыслями с друзьями, а то мы тут все оголодали с дороги!..
– А серьезно, братья, не отыскать ли нам местную кухню, пусть накормят доблестных воинов. А то пока тощий Петер отыщет местное начальство, да распорядится, мы тут все передохнем с голоду.
Один из солдат повернулся в сторону фигуры на завалинке.
– Эй, капрал, где тут кухня? Капра-ал?! Так, – он хлопнул Йозефа по спине, – сбегай к нему, он меня, кажись, не слышит.
Йозеф потрусил к копающемуся с обувкой Фрицу. От фургона было хорошо видно, как он что-то сказал, нагнулся к капралу и собрался хлопнуть его по плечу.
И медленно разогнувшись, так и не опуская руки начал пятиться к фургону.
Когда он спиной врезался веселую толпу, его спутники услышали сбивчивый шепот.
– Братцы, да что же это, у него рука ниткой к ставне привязана, а под подбородком все горло…. Братцы, да что же это….
Йозеф осел на траву, продолжая уже беззвучно шевелить побелевшими губами. И в наступившей тишине только поскрипывала и хлопала от ветра ставня, в такт которой немолодой капрал шевелил рукой с шилом.
http://zhurnal.lib.ru/k/kondratxew_l_w/f1.shtml