Как это бывает…

“Мама,научи меня быть как ты!” — попросила дочь. Минут с десять мать молчала, а потом проговорила: “Одевайся как следует, накрасься… Пойдешь со мной”. Мы уже забыли времена трудовых династий: шахтеров, нефтяников, комбайнеров. Но оказалось, что полвека назад в нашей стране возникла и существует поныне династия… проституток.

“Мамочка, кушать хочу…”

22 июня 1941 года застало двадцатилетнюю Клавдию Петрову в Ленинграде: она работала станочницей на Кировском машиностроительном. Муж, слесарь Николай, ушел на фронт, а Клава осталась с дочуркой Леночкой…

Вскоре Клава получила похоронку; еще через пару месяцев фашисты взяли Ленинград в блокаду, и для девушки начались черные дни. Сначала продала книги, потом мебель, посуду и одежду. Пусто стало в доме, холодно. Хуже всего — нечем было кормить дочурку.

На Клаву нашло какое-то оцепенение… От голода и слез перед глазами все время стояла серая пелена. Как-то девушка брела домой и вдруг наткнулась на офицера… У того из-за пазухи выпала банка тушенки. Клава попыталась ее поднять, голова закружилась… Очнулась девушка в объятиях военного; он проводил ее домой и зашел в гости.
— Поставь-ка кипяточку, — офицер достал кусок сахара. — Да дочурку буди, пусть сахарку пососет…

Никогда не видела Клава, чтобы Леночка так радовалась. Сосет сахарок, смеется, а по щекам слезы текут.

Когда гость собрался уходить, девочка схватила его за рукав:

— Ты мой папа? С войны к нам вернулся, да?
Вспомнил офицер свою семью, глядя на девочку… Остался Леночку укачивать, а потом, когда она уснула, засиделся с Клавой допоздна. Как-то так вышло, что оказались они вместе на ватном тюфяке — и любили друг друга всю ночь. Незатейливо, но так страстно, будто последний раз в жизни.

Наутро Клава разделила крошечную пайку хлеба на троих и разбудила офицера, но завтракать он отказался. Поставил банку тушенки на стол и ушел… Клава догнала его на улице и молча пихнула ему эту банку за пазуху.

— Дура, тебе ребенка кормить надо, — военный сердито сунул банку ей в руки и, не оглядываясь, свернул за угол.

Тушенки хватило на неделю. А еще через несколько дней, играя с тряпичной куклой, Леночка упала в голодный обморок.

— Хочу кушать, мамочка… — прошептала она, когда Клава привела ее в сознание.

Клава оделась и вышла на улицу. Она хотела накормить дочь, и ей было уже наплевать, чем за это придется платить.

— Молодка, кого ищешь? — окликнул ее парень в телогрейке.

— А может, и тебя!

— Так пошли! — с готовностью откликнулся паренек.

— А поесть у тебя найдется? — спросила девушка.
Так Клава и Леночка пережили войну.

“Прости, доченька!”

После войны Клава с дочерью переехала в Москву, к родственникам покойного мужа: больно тяжелые воспоминания были связаны у них с Ленинградом. Клава устроилась на завод; платили гроши.
Тем временем Леночка часто стала приходить из школы в слезах, а однажды вернулась в синяках и разодранной одежде.

— Меня побили за то, что я такая замарашка, — всхлипывая, сказала она, — никто рядом сидеть не хочет…

В этот вечер Клава попросила у мужниной сестры юбочку и блузку, накрасилась и пошла гулять на улицу Горького. Через месяц у нее и Леночки появились новые платья; девочка перешла в другую школу, где ее уже не называли замарашкой. В семье Клава сказала, что нашла себе пожилого мужика с достатком.

Работать на улице Горького после войны было опасно. Иногда Клаву приглашали в большие черные машины, иногда опускали за декольте адресок, но самые большие деньги можно было заработать только в гостинице “Москва”. Впрочем, и срок за это грозил нешуточный… Однажды, когда Клава вышла из номера, человек в темном пальто предложил ей “пройти”. В НКВД Клаве говорили такое, от чего она заливалась краской, а то и мурашки бежали по спине.

— За тебя, тварь, люди кровь проливали! В том числе и муж твой! Подстилка поганая!

После этого, впрочем, Клаву отправили не на Колыму, а домой, взяв подписку о сотрудничестве. Куратором ее стал пожилой полковник… Только когда куратор сказал Клаве, что она, если хочет, может уволиться с завода, девушка осознала, что она — профессиональная проститутка. Угнетала одна мысль: только бы дочурка никогда не узнала об этом позоре. “Прости, доченька! — мысленно шептала Клава. — Главное, сама не будь такой…”

Первый четвертной

Закончив школу, Лена поступила в один из столичных институтов. К стройной, красивой и к тому же веселой девушке на курсе относились с симпатией.

Когда студентов послали “на картошку”, Лена взяла с собой гитару и вечерами у костра пела… Вскоре на нее обратил внимание Олег, самый красивый парень курса. Несколько раз они вдвоем уходили купаться на речку.

В один из таких походов их остановил комиссар отряда — так официально называлась должность преподавателя, отвечавшего за идеологическое воспитание студентов. Он был страшно возмущен; Олега отправил в лагерь, а сам начал отчитывать Лену за аморальное поведение. Девушка опустила глаза и вдруг почувствовала, как рука “препа” проскользнула… под ее майку. Лена закричала, ей удалось вырваться. Убегая, она слышала угрозы комиссара… Когда начался первый семестр, Лену вызван декан.

— Вы отчислены! — заявил он.

— За что? — Лена даже и удивиться-то не успела.

— Дочери проститутки не место среди советских студентов.

В тот вечер матери пришлось рассказать Лене всю правду. Она устроила дочку в заводскую столовую посудомойкой. Работа была тяжелой, но девушке это помогало забыться.

Однажды Лена мыла посуду и не заметила, что сзади к ней кто-то подкрадывается. Не успела обернуться, как оказалась в объятиях заведующего столовой. Тот зажал ей рот:

— Начнешь орать — хуже будет!

Заведующий завалил Лену на стол… Когда все кончилось, он спокойно объяснил, что рассказывать о случившемся не надо: “Тебе все равно не поверят, а я человек уважаемый”. Бросив на стол двадцать пять рублей, заведующий ушел.
Лена рыдала всю ночь…

— Так нельзя, — уговаривала ее мать, — как бы плохо ни было, а жить дальше надо.

— Тогда научи меня быть проституткой, я уже все равно получила за это деньги! — попросила дочь.
Клавдия встала, отошла к окну. Минут с десять молчала, а потом проговорила:

— Одевайся как следует, накрасься… Пойдешь со мной.

Лена натянула брюки, маечку, густо обвела глаза и вышла к матери.

— Нет, так дело не пойдет, — сказала мать, — чего ты разукрасилась, как клоун? Раздевайся, пойдем в ванную…

Сначала пришлось умыться. Потом мать, намылив Лене ноги, лобок и под мышками, аккуратно побрила ее, сама накрасила дочке ногти малиновым лаком — на руках и ногах. Из шкафа появились белые шелковые чулки на ажурном поясе, черная блузка. Мама попросила Лену наклониться перед зеркалом:

— Никакого бюстгальтера! Когда ты наклоняешься и видно соски, — это то, что нужно. Но не выставляй их напоказ, мужчина должен увидеть твою грудь как бы случайно. Трусиков надевать не надо. Теперь — “летящая” юбка, как у Мерилин Монро, красные туфли на шпильке… Не спеши их снимать, в постели можно остаться в чулках и туфлях, мужчинам нравится. А теперь — легкий макияж, по две капли духов — за ушами, на шее и в паху… Все, готово.

Лена увидела в зеркале не себя, а незнакомую кинозвезду. Через час они с мамой сидели в ресторане гостиницы “Националь”, двое мужчин угощали их шампанским и икрой. Скоро Лена осталась вдвоем с пожилым кавказцем.

— Твоя мать мне все рассказала, — сказал кавказец, — она мудрая, знает, что настоящий джигит женщину никогда не обидит. Ну пошли, девонька, доставь радость старику…
Кавказец оставил Лене двести рублей, а матери посоветовал научить ребенка всем премудростям любви:

— Что она молодая — хорошо, но любить совсем не умеет…

Учительница из Клавдии была шикарная, и Лена быстро освоила науку. У нее появились постоянные клиенты, а когда в столицу после студенческого фестиваля начали приезжать иностранцы, Лена переключилась на них. Работа была опасная, каждую секунду под тремя статьями: тунеядство, валюта, проституция… Можно всю оставшуюся жизнь в Сибири снег расчищать. Однако Госбезопасность интереса к Лене не проявляла: может, потому, что у нее был постоянный клиент, а впоследствии друг — кубинский товарищ из окружения Фиделя Кастро.
Лена начала подумывать о замужестве… Однажды она сообщила кубинцу, что ждет ребенка. Друг оставил большую сумму денег и начал присылать подарки, но для разговора о свадьбе повода не давал. И вот у Лены родилась дочурка — Наташа.

“Мы нежные и… дорогие!”

Однокомнатная квартира в Крылатском напоминает будуар восточной царевны — бархатные портьеры струятся на пушистый китайский ковер, низкий чайный стол, два глубоких кресла, множество больших шелковых подушек. Бархат, шелк и вуаль перетекают с потолка к полу, образуя цветок, центр которого — обширное ложе. Приглушенный свет. Никаких ультрасовременных вещей. Ясно, что этот мир грез предполагает посещение только самых богатых и влиятельных мужчин.

Наташа — создание удивительной красоты и обаяния — встречает меня отнюдь не в домашнем халатике и даже не в джинсах — на ней вечернее платье. Черные волосы собраны в аккуратный пучок, макияж в пастельных тонах. Она похожа на жену дипломата из Южной Америки: смуглая кожа, фарфоровые зубы, ухоженные руки, никаких побрякушек, только две золотые цепочки с бриллиантовыми вставками — одна на запястье, другая на щиколотке. А запах! Я хорошо разбираюсь в парфюме, но такого богатого, женственного аромата еще не встречала.

— Наташа, что это за духи?

— Ты, наверное, не знаешь… Это такая восточная штучка. В нее входят специальные возбуждающие добавки из индийских растений. Запах очень сильно действует на мужчин. Запомнить его мужчины не могут, но потом начинают его искать и возвращаются туда, где его чувствовали.

— Хороший способ привязать к себе мужа, но зачем это нужно тебе?

— Мне нравятся постоянные клиенты, я хочу, чтобы ко мне тянуло. На самом деле это довольно ограниченный круг, я не сплю с каждым встречным. Мои услуги даже средней руки бизнесмен не потянет — 500 баксов за визит.

— Извини, но почему так дорого? Есть девушки, тоже очень красивые, которые больше сотни за ночь не зарабатывают…

— Они не работают с элитными клиентами, по крайней мере постоянно, значит, и сами — не элита в профессии. Я ведь больше одного в сутки не принимаю, и все это время я в его распоряжении. Можно на лошадях покататься, в ресторан или в казино сходить, в сауну.

— Значит, работа у тебя не пыльная?

— Не скажи, к каждому свой подход нужен. Ведь элитные русские проститутки от зарубежных чем отличаются? Мы же всегда еще и психотерапией занимаемся, мы нежные, ласковые, поэтому и дорогие.

— Искусству любви тебя учили мама и бабушка?

— Нет, только мама. Мама еще, между прочим, иногда нет-нет, да и тряхнет стариной, хотя ей под шестьдесят. Бабушка в свое время учила маму “на пальцах” — тут бери, там хватай, а тут рот разевай. Сейчас все по-другому — есть же видео. Я даже не помню, когда впервые порнуху увидела… Наверное, еще в коляске. Мама никогда не скрывала от меня своего образа жизни и с детства учила всему, что может пригодиться: гимнастике, английскому языку.

— А чем ты можешь мужчину в постели удивить?

— Это для меня проще простого.

Я, например, могу по вкусу спермы определить, как давно мужчина был с женщиной. Или еще круче. Могу таким же образом узнать, что мужчина пил — вино, пиво или водку, и сколько.

— А знаешь какие-нибудь уникальные приемы любви?

— Много… Могу продлить мужской оргазм до пяти минут. Любой мужик с ума сойдет и обязательно ко мне вернется.

— А ты сама получаешь удовольствие? Оргазм испытываешь?

— Только с постоянными клиентами, к которым привыкаю. Вообще если проститутки будут тебе рассказывать, что всегда ловят кайф, ты не верь. Это они просто ради выпендрежа. Как говорит мама, мужик — это кусок мяса в штанах, чем быстрее закончил, тем лучше. У 99 процентов проституток единственная мысль — чтобы не забыл на тумбочке деньги оставить. Вот заработаю побольше денег — завяжу с этим. Ребеночка рожу, а может, в Италию уеду жить… Мне там очень нравится.

— А если дочка будет, станешь ее древнейшей профессии учить?

— Да ни за что! — Наташа делает долгую паузу, потом тихо произносит: — хотя бабушка и мама тоже так говорили…