Он увидел ее после урока. Она сидела у подоконника и ела помидор. Ласкала припухшими еще после сна губами его гладкую поверхность. Впивалась острыми белыми зубами в кроваво -сочную мякоть. Сдирала мягкую кожицу и погружалась в зовущую овощную плоть. Пересчитывала языком упругие его семена и слизывала с него солоноватую влагу. Помидор розово светился в ее руках, мерцал и пульсировал.
Она прижимала напряженные в голодном желании губы к нему и с еле слышимым всхлипом высасывала содержимое. Сок стекал по губам, подбородку, оставляя влажные, еле видимые дорожки на чувственной ее шее, пробегая по локтям и падая на круглые, обтянутые капроном коленки.
Помидор был большим. Она еле удерживала его в одной руке и одна желто – красная семечка, не выдержав агрессивного напора ее жадного рта, как будто захотела убежать от неминуемой гибели. Семечка заскользила по течению, упала на тонкое девичье запястье и застыла. Она лукаво улыбнулась, проследив за этой робкой попыткой скрыться, подняла запястье к глазам, и какое — то время смотрела на него в лучах утреннего солнца. Затем прикоснулась к руке с пульсирующей жилкой языком и в следующее мгновение беглянка исчезла.
Он осторожно сглотнул и произнес, отчего-то хриплым голосом: «дай откусить». «Самой мало» — она растянула губы в улыбке и медленно опустила в рот остатки пиршества. Раздался звонок на урок.
«Дура толсторожая», — физрук усилием воли подавил накатившее желание, вышел из учительской и пошел в зал — щупать за ягодицы анорексичных десятиклассниц.