Свою жену Вова нашел на улице. Она стояла около метро Свиблово и грустно пела
“Ах ты, степь широкая”. На часах было полчетвертого утра и крепко выпивший
Вова решил, что эта девушка вполне может скрасить ему ночь.
Девушка испортила Вове жизнь.
Наутро тяжелобольной Вова обнаружил, что девица вовсю хозяйничает на кухне.
Поначалу он обрадовался, но его в течение минуты одели и выгнали на улицу
за картошкой, яйцами и кефиром. Разумеется, Вова купил пива и сигарет. Выпив
бутылку пива, он ощутил прилив сил и купил еще презервативов. По возвращении
Вова узнал, что у него дома есть скалка.
Вечером оккупантка заявила, что секс будет только после свадьбы. До свадьбы
Вове был выделен матрас на кухне. Впервые в жизни ему пришлось ждать полтора
часа, пока освободится ванная. Ворочаясь на жестком матрасе, Вова наконец
вспомнил, что прошлой ночью и секса-то не было.
Утром пришедший в себя Вова решил показать, кто в доме хозяин. Получилось
очень убедительно и грозно. Правда, результат оказался странным. Новоявленная
сожительница внимательно выслушала его, сказала “тебе пора на работу, дорогой”,
чмокнула ошеломленного Вову в щечку и выпроводила за порог.
Когда “дорогой” Вова вернулся с работы, то обнаружил, что в доме появились
новые занавески, идиотский коврик в прихожей и серая кошка. В ярости Вова
приказал всему этому барахлу убираться из его дома. Кошка прошла мимо,
равнодушно мазнула по Вове хвостом и удалилась на кухню есть рыбу. Девица
выглянула с кухни, мило улыбнулась и сказала, что пора ужинать. Вова объявил,
что либо уйдет девица со своим скарбом, включая кошку, либо уйдет он. Этот
вялый интеллигентский ультиматум был тут же дезавуирован. “Ну куда ты пойдешь
на ночь глядя, дорогой? ” -спросили у него. Вова пошел мыть руки.
На свадьбу родственники жены подарили сервиз на девяносто шесть персон, хотя
Вова всем говорил, что дарить надо деньги. Пьяненький тесть отозвал Вову
в сторону и сказал, что весной все они поедут на дачу “садить кортошку”.
Теща, само собой, потребовала называть ее мамой. В первую брачную ночь
дорвавшийся Вова долго и яростно трахал жену, мстя ей за все. Мести не
получилось – жене все это явно нравилось.
Весной, на посадке “кортошки”, до Вовы дошло, что от его прежней жизни не
осталось камня на камне. Жена запрещала ему: пить, встречаться с друзьями,
смотреть футбол, глазеть в окно, ковырять в носу, чесать в паху, трахать ее
в любые дни, кроме субботы. Вова стоял, опершись на лопату и смотрел в
бескрайнее поле, пытаясь понять, что он может противопоставить смолотившей
его машине. Проблема заключалась в том, что никакого физического или морального
насилия к нему не применялось, все делалось мягко и улыбчиво. Он вспомнил
Льва Евгеньевича из “Покровских ворот”. Того от схожей беды увезли на мотоцикле.
Вова задумался – а куда увезли-то? Теща толкнула его сзади ведром с
картошкой – работай, зять, работай.
За два года Вова присмирел. В жизни появились свои плюсы – он стал больше
работать, а значит, и зарабатывать, дома всегда ждал вкусный ужин, он забыл,
что такое стирка и уборка. Он покойно, как старый мерин, тянул свою повозку.
Как-то вечером, выпив на даче с тестем по бутылке пива (теперь ему это позволялось),
Вова вышел на улицу помочиться. Стряхивая последние капли во влажную траву,
он услышал странные звуки. Вроде где-то мяукала кошка. Вова пошел к калитке,
откуда раздавались эти звуки. Под забором стояла старая коляска. В ней, завернутый
в грязное белье, тихо и надрывно плакал младенец. Какое-то время Вова
в остолбенении смотрел на красное сморщенное личико, потом схватил кулек
с младенцем и ринулся в дом.
— К калитке подбросили, — коротко сказал он, лихорадочно разматывая ребенка.
— Это тут рядом у нас детдом, вот несли небось, да решили не возиться. Надо
его отвезти туда, — сказала теща.
– Давай, Володя, заворачивай его обратно, — добавила жена, потягиваясь.
— Завали е&ало, с&ка! – Вова рявкнул так, что в доме сразу стало холодно и тихо.
Жену бросило в пот, у тещи лязгнули зубы. Вова повернулся к тестю.
— А ты, старый хрыч, бегом заводи свою трахому! И если она не заведется, я жиклеры
из нее тебе в жопу вставлю, понял?
Теща пихнула тестя локтем в бок – давай, двигай.
В машине Вова прижимал к себе ревущего ребенка и пытался накормить его купленным
по дороге молоком.
— Если я еще хоть раз, — тихо и бешено говорил Вова жене, — приду с работы и увижу,
что ребенок у тебя плачет, то ты вылетишь отсюда на х&й. Не сможешь стать ему
хорошей матерью – станешь разведенной бабой без средств к существованию. Кормиться
будешь “картошкой”, которую твой папочка сажает.
Жена пыталась что-то возразить, но Вова уже возился с сыном и ее не слушал.
Сын радостно смеялся и дергал счастливого отца за волосы.
Когда у сына вылез первый зуб, Вова на радостях нажрался как свинья. Придя домой,
он со вкусом отодрал жену на кухонном столе. Полгода сына Вова отпраздновал в лесу,
на шашлыках с друзьями. Жену он с собой не звал, но та поехала и бережно нянчила
ребенка, пока Вова пил водку, орал песни, голышом прыгал с обрыва в реку и спал у
костра. Поздно вечером, когда они вернулись домой, она сделала пьяному Вове минет.
Первым словом сына стало все-таки “мама”.
чета я даже незнаю что сказать
молодец мужик!!!!! зачет
Да.. в семье как в армии, главное это с ними по-жестче, тогда и порядок будет…
Когда вернулись она зделала ему минет……….. как хорошо…..!
сколько нынче они картохи накопают?
Зачот!!! Жизненна!!! 🙂
В очередной раз доказано, что добро всегда побеждает зло…
Можно добавить пару деталей — и можно отправлять готовый сценарий в голливуд.
Голливудская фигня, так не бывает, и от такой жизни не просыпаются. Очнуться мужик может только когда уже поздно, и терпишь чтобы не потерять своих детей пока ини не подрастут, а потом, вроде уже и не хочеться дергаться, вроде уже и привык.Мужика любящего детей держат детьми, и вьют из него веревки.Есть реальные судьбы из нашей современной жизни. Сопливо но не жизненна!
Приятная рождественская история.
Комментарии излишни.
А в жизни, кстати, бывает по всякому.
Так тоже, многие оппоненты не правы.
А вообще, таких мужиков надо отстреливать в детстве из рогатки, чтобы породу не портили.
А то просыпаются, как декабристы, после Герцена.