Палата 2007

Предновогодняя ночь мягко опустила свои пушистые белые лапы на ожидающую чуда землю. Запоздалые прохожие, поглядывая на часы, спешили домой, нагруженные авоськами с солнечными апельсинами и запотевшими бутылками. У мигающего жёлтым сигналом светофора уныло мёрз грязный «уазик» с закутанными в полушубки милиционерами. Несмотря на включенный обогреватель, в машине было холодно, и, что б не замёрзнуть, милиционеры шёпотом пели песенку. Про ёлочку. И тихонечко гремели дубинками. Ёлочной гирляндой сверкали окна домов.

В палате номер 2007 окружной психиатрической больницы имени Бойцов Невидимого фронта, а попросту — сумасшедшего дома, было тихо. Больные, накачанные полезными лекарствами и праздничным компотом, сладко спали. В углу, смолой и праздником, пахла неброская ободранная ёлка. На её макушки белым ангелом, сияющей краснознамённой звездой примостился пустой одноразовый шприц, украшенный бахромой пластиковых трубочек, раскрашенных фломастером. По коридору, хихикая, пробежала молоденькая медсестра. Цокот её копытц заставил встревожено заворочаться странного маленького больного в красной вязаной шапочке: он беспокойно застонал, забился в кровати — и неожиданно проснулся, сел, распахнув чистые голубые глаза.

Странный это был человек: имя его было неизвестно, возраст — условен. Даже нянечка Антонина Витальевна не помнила, сколько лет пролежал этот удивительный в любом другом месте человечек — а проработала она тут без малого 47 лет. И большую часть этого времени пациент спал. Однако психиатрическая клиника тем и чудесна, что даже самые невероятные и уникальные происшествия сводятся здесь к сухой статистике медицинских карт. Что поделать — контингент такой. Наполеоны, Спасители человечества, Маленькие зелёные человечки…

И вот человечек сел в кровати, оглянулся — и решительно встал.
— Время пришло, — сказал он, посмотрев на часы.
— Какое такое время? — приподнялся спросил человек, считавший себя чайником. — Ложись спать давай, ночь на дворе.
— Время пришло, — повторил человечек.
— Это он про Новый год, видать, — сказал Никифор Евстафьевич, 1931-го года рождения, — у него под Новый год всегда обострения.
— И? — Чайник сердито свистнул — в минуты разрежения у него внутри всё закипало.
— Странный он какой-то, — Евстафьич пожал плечами. — Все 364 дня спит, даже на обед не просыпается, но без пяти двенадцать Нового года — скок из постели, и бегать кругами начинает. Оленей каких-то ищет, мешок.
— Мешок? — Чаник булькнул от удивления.
— Угу, — Никифор закурил. — Мешок. Говорю же — странный он.
— А сам-то ты что тут сидишь? — полюбопытствовал чайник. — Я вот, к примеру, за убеждения.
— За какие такие убеждения? — не понял старик.
— Чайник я, — твёрдо сказал Чайник. — Будешь спорить?
— Нет, — выставил вперёд ладони Никифор, — убедил. За убеждения так за убеждения.
— Вот и говорю: я — за убеждения сижу, он — за странности. А ты-то за что?
— А я от армии кошу, — безмятежно улыбнулся самый старый обитатель палаты.
— Как так? — глаза чайника стали похожи на блюдца. — Это с какого года?
— Да почитай — с сорок девятого, — Никифор выпустил изо рта колечко вонючего дыма, и уселся на кровать по-турецки.
— Так твой срок вышел давно! — хлопнул себя по бокам Чайник. — Дед, да ты совсем сдурел.
— На себя посмотри, — небрежно хмыкнул Никифор Евстафьевич. — Не доверяю я им, — доверительным шёпотом добавил он.
— Да кому Им?! — вскипел Чайник.
— Время пришло, — раздался беспокойный голос откуда-то сверху.

Никифор и Чайник резко подняли головы. Там, по потолку, нервно бегал их сосед по палате.
— Да, действительно странный, — почесал голову Чайник и присвистнул — он выпускал пар. — Что он там бегает?
— Я же говорю — мешок ищет, — Никифор стряхнул пепел на пол и затушил бычок о знак «курить запрещено».
— Какой мешок-то? — Чайник стряхнул с макушки крошки известки, сыпавшиеся с потолка.
— Я и сам не знаю, — махнул рукой старик. — Один раз-то про него и сказал — лет 20 назад. И с тех пор всё носится — ищет.
— Мешок… — Чайник задумчиво почесал в затылке. — На кухне их штук двадцать валялось, пустых, из-под картошки. Может, дать ему один — тогда и успокоится?
— Можно попробовать, — Никифор потёр щетинистый подбородок, затем плюнул — и тихонечко скользнул в коридор. Через пару минут он швырнул грязный мешок на пол палаты. — Ну-с, цып-цып-цып…
Глаза странного пациента странно сверкнули. Он ослепительно улыбнулся, взмахнул руками… В этот миг часы начали бить двенадцать. В комнату шагнул Новый пьянящий год.

Когда дежурный врач заглянул в палату 2007, праздник уже ушел. Даже самый внимательный взгляд не нашёл бы здесь следов случившегося тут чуда. Пациенты вновь мирно спали. По их лицам блуждали лёгкие, добрые улыбки. Отвернувшись к стенке, на крайней кровати слева, счастливо храпел Дед Мороз. Он снова впал в спячку. До следующего года.
Врач довольно сощурился, и, пошатнувшись, собирался, было, выйти из комнаты — но неожиданно ему что-то почудилось. Дежурный пригляделся и остолбенел. В углу, прямо под роскошной елью, неведомо как сменившей маленькую и куцую ёлочку, стоял огромный мешок. Мешок пах сладостями и праздником. Доктор протёр глаза, шагнул вперёд и ткнул мираж пальцем. И тут мешок хрюкнул…