Левий, Тацит и Янг

Римма Ивановна научилась летать совершенно случайно. Шла себе ночью к дому с мешком картошки. И там, где дорожка проходила по краю небольшого обрыва над местной речкой-переплюйкой, неловко запнулась о камень, зашаталась и упала в сторону плескавшихся по мелким камням волн. Мешок картошки потянул вниз, а вот все остальное тело довольно вольготно расположилось в воздухе, словно на пуховой перине. В конце концов днище холщевого мешка уткнулось в речку и намокло, а Римма Ивановна зависла в полуметре над ним, крепко держась за узел.

Разрывать тишину криками о помощи было, во-первых, бесполезно — до деревни оставалось еще километра два, а надеяться, что кто-нибудь еще крал картошку в этот неурочный час с колхозного поля, не имело смысла, во-вторых, неловко — взрослая серьезная женщина висит в воздухе, словно неуклюжая толстая птица и орет. Не предполагают такие случаи излишней огласки, право слово. Впрочем, и висеть в воздухе бесконечно не хотелось. Вздохнув, Римма Ивановна отпустила заветный мешок, и, неловко махая руками, двинулась по воздуху обратно к обрыву.

Выбравшись обратно на тропинку и коснувшись наконец босыми пятками земли, Римма Ивановна с тоской посмотрела в сторону залитого водой мешка с краденой картошкой, снова вздохнула, махнула рукой, поправила косынку, оправила сарафан и пошла своей дорогой, то есть, домой. Там она отпила немного из припрятанной в сенях бутылки самогона, закусила огурцом собственного посола и легла спать, полагая, что утро вечера мудренее, за ночь все уляжется, сгладится и забудется. А картошки на колхозном поле еще много, послезавтра можно опять сходить. Другой дорогой — через лес.

Встав на рассвете с неудобной деревянной кровати, Римма Ивановна действительно уже не очень отчетливо помнила произошедшее вечером. Изворотливая память, не желавшая мириться в сверхъестественным, с помощью цветных от самогона снов завуалировала все уютной зыбкой сказкой, о том, что мешок просто выскользнул из руки и упал в речку. И всех делов. Римма Ивановна ополоснулась водой из корыта, стоявшего у крыльца, смыв последние сомнения в том, что все нормально, и полезла по старой деревянной лесенке на крышу — надо было прочистить водосток и выгнать конька наглых ласточек.

Водосток был прочищен, ласточки, хоть и сопротивлялись, но против разорения гнезда ничего серьезного предъявить не смогли, а потому упорхнули куда-то в сторону леса. Довольная собой Римма Ивановна, помышляя о прополке огурцов начала слезать с крыши, как вдруг рассохшаяся от времени лестница затрещала и развалилась на части, осыпавшись на землю кусками деревяшки и трухой. Женщина осталась висеть в воздухе прямо напротив недавно разоренного ласточкиного гнезда. Где вдалеке мычала корова, а Римма Ивановна недоуменно хлопала такими же печальными как у коровы глазами.

Подгребая руками снизу вверх она кое-как опустилась на землю, села на крыльцо и пригорюнилась. В самом деле, жуть какая-то. Не старая еще — чуть за сорок — полноватая, чем-то еще красивая женщина, примерная хозяйка, овдовевшая пару лет назад болтается в воздухе когда ни попадя без всякого на то серьезного повода. Увидеть же могут. Срам-то какой. Ну ладно бы там ведьма была. Или полтергейст, как по телевизору. Так нет. Будто всю жизнь так оно нормально и было. Чертовщина. Приняв решение быть осторожней, Римма Ивановна выпила еще немного самогону и продолжила работу, чтобы успокоить нервы простым трудом.

Однако, принятое решение ни на что не повлияло. С тех пор вечно все не ладилось. То со скамейки кувыркнется Римма Ивановна и зависнет в сантиметре от земли, то в канаву неловко отпрыгнет, пропуская трактор на проселочной дороге, и парит над дном, будто так и надо, то стирая белье, поскользнется с мостков в речку и останется полностью сухой, не коснувшись воды даже пальцами растопыренных от неожиданности рук. В конце концов, все в деревне стали замечать неладное и обходить Римму Ивановну стороной — мало ли, что эта летучая выкинуть может.

С подобной славой в деревне жить непросто, и Римма Ивановна в конце концов продала свое хозяйство каким-то дачникам под строительство, а сама подалась в город, к взрослой дочери в однокомнатную квартиру, которая той досталась от какой-то недавно помершей старушки за то, что вовремя воды поднесла и выслушала предсмертную исповедь. Дочь жила в квартире не одна, а с каким-то бледноватым измученным юношей, по любой жаре ходившем в костюме-тройке на какую-то очень важную, но совершенно непонятную работу. Оба они Римме Ивановне очень удивились и, похоже, совершенно не обрадовались.

Однако занедужившая полетами наяву женщина нисколько не смутилась, и вечером за чаем спокойно рассказала детям свою историю. Те как-то странно переглядывались весь вечер, а потом предложили Римме Ивановне отправиться к специальному доктору. Последний принимал ежедневно в большом медицинском центре и был специалистом ровно по левитации, как утверждали в один голос дочь и измученный юноша. Предъявив на входе охранникам давно просроченный советский паспорт Римма Ивановна прошествовала к кабинету, посидела немного в очереди и, наконец, зашла к специалисту.

Доктор встретил взглядом исподлобья сквозь толстые очки и мрачным шевелением густых черных бровей. От его грозного вида женщина самопроизвольно опустилась туда, где, вроде, только что стоял стул, однако стул, как выяснилось, убрала лаборантка. Римма Ивановна опрокинулась, продемонстрировав врачу видавшие виды розово-серые трусы, и зависла над полом, неловко болтая в воздухе пятками. Специалист, увидев такое, вскочил со стула, потом рухнул на него обратно, но тоже промахнулся, с грохотом опрокинув корзину для бумаг, переполненную мусором.

Поднявшись обратно, он начал дрожащей рукой махать в сторону Риммы Ивановны и причитать что-то вроде «сгинь, сгинь, нечистая, защити меня наука, причем тут психология». Женщину это только насмешило, а когда доктор начал осенять ее крестным знамением и тыкать в нее сорванным с морщинистой шеи золотым крестиком, Римма Ивановна и вовсе захохотала, схватила стул, разбила им окно и с гиканьем выскочила наружу. Размахивая руками, виляя объемным задом как рулем и смеясь она поплыла над городом, пугая криками птиц и милицейский вертолет.

К многоэтажному дому дочери Римма Ивановна подлетела уже ближе к ночи, вдоволь наигравшись в воздушном пространстве с облаками и ветром. Зайти решила через балкон. Балкон был закрыт, а дырочку между шторами была видна какая-то неясная возня на постели.
— Тю… — выдохнула Римма Ивановна и скромно отплыла чуть в сторону, зависнув у кухонного окна.
— Что, выросли? — донесся голос откуда-то снизу.
Женщина наклонила голову и увидала курившего на балконе седоватого мужчину в пижаме.
— Выросли, — горько вздохнула она.
— Не грустите, мои тоже, причем давно. А вы чего одна?
— Без мужа. Помер. Да и не любила я его, так получилось…
— Извините, я не хотел…
— Да черт бы с ним. — неожиданно хохотнула Римма Ивановна, хлопнула пятками друг об друга и быстро полетела куда-то вдаль.

Мужчина выкинул окурок вниз, пригладил седые усы, сделал пару пробных взмахов руками, выскользнул как был — в пижаме — с балкона в ночное небо и полетел вслед за Риммой Ивановной. Из глубины квартиры на них удивленно смотрели его толстощекие внуки.