Я тоже думал, что умный

Милая тоненькая рыжая девочка задала мне этот вопрос сразу после того, как я не самым гигиеничным образом эякулировал куда-то в район обоев:
— А почему ты так жесток со своими персонажами?
Я мысленно сделал пометку в ежедневнике «никогда больше не связываться со студентками филологического факультета» и лениво ответил:
— Да, я люблю их убивать. Жизнь несправедлива. Все подохнут, детка.
Она перекатилась с живота на спину, явив моему потолку маленькие красивые груди, и сказала:
— Убивать — это нормально. Даже в жизни. Смерть естественна. Но ты же их мучаешь, ты заставляешь детей расстреливать родителей, ты обнажаешь кости, ты выпускаешь кишки веером и любуешься, ты разбиваешь головы всем попавшимся под руку. Почему? Зачем?

Я задумался.
— Я люблю играть в бога. Я люблю быть смертью. Мне нравится изображать дьявола. И вообще, спи, детка, не думай ерунды. Мы — боги — жестоки. — наконец ответил я, встал с кровати, взял со стола сигарету, подпалил кончик табачной палочки краденой из бара спичкой, затянулся и отправился в совмещенный санузел.
Когда я вернулся, она уже спала. Выдохнул очередную затяжку в потолок, натянул джинсы и кардиган, сел на диван, поставил на колени ноутбук, включил его и начал писать очередной идиотский рассказ. Где-то на середине повествования я заснул, нелепо откинув голову на спинку дивана, уронив ноутбук на пол и пустив слюну на красную ткань дорогого кардигана.

Проснулся я от странных перепадов температуры. То мне становилось так холодно, что я снился себе пингвином в Антарктиде, то так жарко, что я пытался во сне содрать с себя кардиган. В конце концов, это стало невыносимо, и я открыл глаза. Комната была слабо освещена, хотя я точно помнил, что выключил все источники света. Спящим я, естественно, сполз спиной по спинке дивана, и теперь лежал на жесткой ткани обивки разгоряченной щекой. Огляделся. Милая девочка спала как убитая, отвернувшись от мира к покрытой древним разрисованным картоном стене. Но хуже всего было то, что посреди комнаты на моих видавших виды разваливающихся стульях сидели двое. Заподозрив себя в похмельном галлюцинировании, я поднял голову, закрыл глаза и помотал головой. Взмах ресниц вверх, но фигуры на стульях никуда не делись. Я сел.

Мужчина и женщина. Первый в джинсах и свободном свитере. Седеющая шевелюра и совершенно неуловимые черты лица. Нет, у него не было пустого пятна на передней части черепа. Нос, рот, глаза, скулы — все находилось на своих местах, но стоило отвернуться на секунду или просто моргнуть — вспомнить его приметы было уже невозможно. Вторая… О, вторая. Женщина, когда-то явно блиставшая несравненной красотой, но ныне постаревшая, исхудавшая и плюнувшая на мнение окружающих. Узкое платье серых тонов, растрепанная прическа, обтянутый кожей череп — ни грамма мяса, кожа и кость, кость и пергамент эпидермиса.

Они сидели посреди комнаты почти без движений и молча смотрели на меня. Их взгляды были липкими и тяжелыми. Мне хотелось вскочить, содрать с себя одежду и кожу заодно, чтобы избавиться от гудрона их взоров, убежать с диким криком, но я сидел, молчал и смотрел на них, тяжело дыша.
— Ну что, доигрался? — наконец нарушил тишину мужчина.
— Вы кто вообще? — выдавил я.
— В меня ты играешь, а ей… — он кивнул в сторону женщины. — …ей ты попросту бываешь. Ни много, ни мало. Я — бог. Она — смерть. Поболтаем?
— А дьявол где? — нервно сглотнул я. — я отказываюсь общаться, пока не соберется кворум!
— С ним, уверяю, ты будешь общаться целую вечность. — ласково успокоил меня бог.

Смерть закинула ногу на ногу, достала откуда-то ультратонкую сигарету и закурила.
— Писец какой-то. — пробормотал я.
Бог поморщился и сказал, дернув подбородком в сторону смерти:
— Ты не мог бы попридержать язык и не материться? С нами дама.
— Мне пох. — тут же отозвалась дама.
— А да и х.. с вами с обоими. — махнул рукой бог. — Не о том все. Мальчик, тебе не кажется, что ты зарываешься?
— И наглеешь сильно? — добавила смерть.
— Теперь кажется. — очень искренне ответил я.

Бог посмотрел вопросительно на смерть, та передала ему сигарету и стала отряхивать от пепла платье.
— Охерел ты, в общем, дружок. — затягиваясь продолжил бог.
— И что теперь? — остро чувствуя, как мои волосы приобретают серебряный окрас, поинтересовался я.
— Ну мне-то все равно теперь. Ты вот с ней разговаривай. Я обидчивый, но отходчивый, а вот она… — бог передал сигарету обратно смерти.
— А можно меня не убивать пока, а? — обратился я к даме.
— Можно. — спокойно ответила она. — Но это не я решаю, а он.
Смерть передала превратившуюся в окурок сигарету богу. Тот сделал последнюю затяжку и затушил табачное изделие прямо об ковер:
— Диссонанс, епта.

Единственная мышца, которая в этот момент у меня не дрожала… Впрочем, не было у меня такой мышцы.
— Слушайте, ну вы хоть ее пожалейте. — кивнул я головой в сторону студентки филологического факультета, мирно посапывавшей на кровати. — Проснется, а здесь труп. Испугается, запаникует.
Я пытался реализовать последний шанс на еще один день жизни.
— Не. — сказал бог. — Она выйдет из твоей квартиры, захлопнет дверь и отправится по своим делам, думая, что ты нажрался водки в одно лицо, пока она спала. Уж поверь мне, я эксперт.
— Или можем и ее прихватить. — подхватила смерть. — Один, двое — какая разница?.. Надышались, к примеру, газом. Или передозировка. Или отравление некачественным алкоголем. Нам-то насрать.

Вы знаете, что такое холодный пот? Так вот, вы этого не знаете, поверьте мне. Это неописуемо на самом деле.
Смерть сделала пару непонятных пассов руками:
— А, бля, кончились…
— У него возьми, ему уже без надобности. — сказал бог.
— И правда что. — ответила смерть, взяла со стола пачку моих сигарет, вынула две, одну закурила сама, вторую протянула богу. Бог взял сигарету в рот, прикурил от пальца и пристально посмотрел на меня через первый дым:
— Тебя ведь за язык не тянули, правда же?
— Пра-пра-правда. — заикаясь протянул я.
— Ну и все. — резюмировала смерть, выпуская в сторону потолка колечко дыма.
— Желание есть последнее? — спросил бог.
— Е-е-есть. — протянул я.
— Ну и засунь его себе в жопу! — захохотала смерть, вскочив со стула и выдыхая сигаретный дым мне в лицо.

Здесь многоумные писатели пишут что-то вроде: «И тут я проснулся». Но я не напишу. Я не проснулся. Никогда вообще. А милая тоненькая рыжая студентка филологического факультета вышла утром из моей квартиры, забыв на столе браслет, захлопнула дверь и отправилась по своим делам, думая, что я нажрался водки в одно лицо, пока она спала.