Glory

Вадим открыл перед Глорией дверцу лимузина, подал руку.
Глория не приняла его руки, посмотрела на своего спутника, не стараясь скрыть презрение.
Он был подонок. А она — дура.
Ее обманывали, дурили, водили, черт побери, за нос. А она… Как она могла этого не замечать? Какие дурацкие доводы изобретала (сама!) в защиту этого мерзавца.
И теперь они играли уже в открытую. Глория знала, что Вадим — подонок. А он больше и не думал этого скрывать. Он по-прежнему держал ее в своих руках. Глория ненавидела его. Но знала, что стоит ему только поманить ее, как она опять бросится в его объятия. Как в омут.

Глория не хотела, чтобы Вадим провожал ее домой. Там мог быть Сергей. Знал бы он, как его бизнес-партнер наставляет ему рога. А Глория все хранила, дура, эту тайну. И знание выжигало Глорию изнутри.
Как назло, и Сергея дома не было.
Вадим тут же вольготно развалился на диване, щелкнул пультом от громадного, во всю стену, телевизора.
— Иди ко мне, — не то сказал, не то приказал он.
— Нет! — отшатнулась Глория.
— Почему?
— Почему?! — «Ну же, — подстегнула она себя. — Давай же, дура, решайся!» — Потому что ты, Вадик, мразь. Если бы ты был… если бы ты любил меня… Ты бы никогда не…
Она чувствовала, что подступают слезы. А ей не хотелось рыдать перед Вадимом. Не хватало еще, чтобы он видел ее слабость, чтобы понимал, насколько Глория от него зависима.
Но она все равно заплакала. Предательские и жалкие капли, эти свидетельства ее позора, уже прокладывали дорожки по тональному крему на щеках.
Ненавидеть и любить… Разве такое бывает?
Бывает.
Вадим вдруг вскочил с дивана, оказался рядом. У Глории почему-то не осталось сил сопротивляться мерзавцу.
— Я же тебя люблю, люблю, — шептал он.
И от этого шепота по коже Глории брызнула россыпь мурашек.
— Не меня ты любишь, Ваденька. Деньги моего мужа ты любишь.
— Тебя, — говорил он. — Только тебя…
Мурашки. Невыносимые мурашки.
Когда он стал ее целовать, она поняла, что хотела этого. Когда он раздевал ее, она думала, что сейчас придет муж, а они… Но это только усиливало желание, которое бушевало в ее существе, как пламя в доменной печи.
— Люблю, — стонала она.
И сама с ужасом понимала, что — не врет.
Но как же она могла его любить, если она его ненавидела? Как можно желать человеку зла, но — любить его? Тем не менее, так и было.
Когда Вадим вошел в нее, Глории показалось, что она нырнула в океан блаженства. Как же отличалось то, что сейчас происходило с ней от ласк постылого Сергея! Как небеса отличаются от преисподней. И неужели у нее с Вадимом больше ничего не будет?
Она плакала, уже не таясь. Она орала от наслаждения, но душа ее разрывалась от невыносимой боли. Нахлынуло ощущение тех детских, чистых слез, какие были, когда она в детстве смотрела «Шербурские зонтики». Расставание, и прекрасная музыка. Уезжаешь, милый, вспоминай меня…
Она рыдала в голос. А Вадим, наверное, думал, что это она — от наслаждения. Хотя и от наслаждения тоже.
А потом она нежилась в постели. А Вадим смешивал ей у барной стойки коктейль. Он отправился к креслу, где бросил свой костюм, стал что-то искать во внутреннем кармане.
Глория даже не заметила, как Вадим что-то подсыпал ей в бокал.
***

И тут выключили электричество. Экран компьютера моргнул и погас. Степан вскочил из кресла.
— Бляди! — закричал он. — Пидарасы, блядь, ебаные! Я же почти закончил!
Неизвестно было — сохранился файл, или же нет. К тому же электричество могли вырубить и надолго.
Жизнь в провинции вообще чревата подобными фокусами. Могут отключить электричество. Или отопление. В столице, небось, не позволяют себе такого.
А ведь он почти прикончил эту тварь. Как же Глория надоела Степану! Но, с другой стороны, как он, провинциальный графоман, мог еще прорваться к людям? Только сочиняя подобную хуйню и ахинею на потребу неизбалованным дамочкам. Он написал уже четыре тома этой чуши.
И сегодня — твердо решил расправиться с гламурной гадиной.
Как же он хотел истребить ее! Еще с первого тома. Томную, изнеженную дуру. Тупую, чванливую пизду. Он писал десятки страниц. А сам мечтал о том, чтобы тварину сожрали каннибалы-гуманоиды, чтобы появился какой-нибудь маньяк-убийца, чтобы на Рублевку ворвались какие-нибудь сексуально озабоченные революционные матросы и грубыми своими хуями восстановили классовую справедливость.
Раньше сделать это было нельзя. И лишь сейчас, когда контракт с издательством заканчивался, а нужные двести страниц написаны, можно было расправиться с тупорылой блядищей.
Степан сначала хотел прикончить ее как-нибудь покровавее. Чтобы по голове топором, например. Или в автокатастрофе. Серьезно обдумывались следующие планы:
1) Гламурная гадина выпадает с двадцать третьего этажа столичного небоскреба. Там располагается офис ее модельного агентства. Разъяренный Вадим разбивает ее телом окно и чванливая пизда падает из окна, расплескиваясь по мостовой кровавыми ошметками.
2) Гламурная гадина сосет у Вадика хуй. Когда Вадик кончает, она захлебывается и умирает от удушья.
Степан принялся расписывать первый вариант, потратил на него почти весь день. Наутро вспомнил, что еще во втором томе писал о том, что модельное агентство Глории располагалось в маленьком старинном особнячке в тихом московском переулке. Вот, блядь! Нет, конечно, можно было указать, что агентство вдруг переехало. Но тогда получится все равно не то.
Ладно. Пусть сдохнет от хуесосания. Конечно, напрямую не опишешь. Мол, сосала хуй и насмерть подавилась. Но, в конце концов, можно сделать это и при помощи приличных слов. Не зря же существуют всякие эвфемизмы. Типа «жезл всесилия», «сияющий меч».
Степан двое суток честно пытался изложить финальную сцену прилично. Можно было бы, конечно, написать ее кое-как. Но Степан считал себя большим писателем. И пускай он издавался под именем Аделаида Весло-Козловская, ему не хотелось терять уровень. К тому же издатели наверняка будут против такого финала. Но, если описать его красиво… Через два дня, проведенных в мучениях и в поту, Степан понял, что издатели не примут такой финал. Никогда в жизни. Еще и, чего доброго поинтересуются: а с какого это хуя Степан решил убить героиню? Заставят оживить.
Но Степан жаждал крови. Прикончить Глорию следовало раз и навсегда. Без всяких шансов на воскрешение. Он понял, что Вадим должен ее отравить. Сейчас, у барной стойки он подсыпает ей в коктейль яд. Какой-нибудь, не оставляющий следов при вскрытии (посмотреть бы в «Яндексе», да только Интернет здесь работает настолько хуево, что навести справки становится целым делом).
Был, конечно, вопрос: а зачем подсыпает? Не боится, что его поймают? Степан долго думал и повернул дело так, что Вадим позаботился о том, чтобы перевести стрелки на Сергея. Который, в этот момент, волею Степана намертво застрял в пробке на Третьем кольце. Да. А еще Вадим, разумеется, заставил Глорию перевести деньги с мужниного счета на его собственный. И теперь гнойная пизда должна была сдохнуть.
Раз и навсегда. Без шансов на воскрешение. Если только издательство не повысит гонорары. Пусть будет не триста долларов. А хотя бы пятьсот. Тогда посмотрим.
А ведь Степан был большим писателем. Уже три года он никак не мог закончить «Дуду и Коромысло». Так называлась его нетленка. Когда он закончит книгу и ему заплатят деньги, он забросит на хуй писание всякого говна и издаст «Дуду». И это будет без всяких оговорок великий роман!
Свершению великих планов препятствовала гламурная тварь. Степан давно бы ее убил, но ебаные коммунальщики отключили свет!
Степан почесал яйца сквозь дыру в широких как турецкие шаровары, семейных трусах. Принялся натягивать джинсы. Свет вырубили явно надолго. Тут и за водкой в магазин сходить можно, и выпить. Да на все времени хватит.
Степан не без усилий затянул пояс джинсов на брюхе, пересчитал деньги в кармане и пошел в магазин.
***

Как творческий человек и существо высокой духовной организации, Степан мучился от своего положения. Ему хотелось денег, славы, почета. Но не было ни первого, ни второго, ни третьего.
Хотя какая-то слава была. Примерно месяц назад, в «Народной пивной», он разговорился с Вовкой Лайкиным — хорошим мужиком из газеты «Усть-Урюпинская правда». Излил зачем-то душу. Рассказал, что он, собственно, и есть та самая Аделаида Весло-Козловская. Автор эпопеи «Гламурная Глория». На Вовку рассказ произвел большое впечатление. А через два дня Степан вдруг прочитал в газете про себя. Правда, в заметке его почему-то назвали Иваном. Было еще написано, что за каждый роман он получает тысячу долларов (ну, это Степан приврал для важности). Никакой славы после этой публикации не последовало. Только бывшая жена вдруг живо заинтересовалась его материальным положением.
Столичная пресса, против ожидания, тоже никак не отреагировала. В логове Степана не раздавались звонки газетчиков, никто не пришел в возбуждение от того факта, что вместо гламурной дамочки любовную эпопею строчит неопрятный пузатый мужик. Впрочем, не составило особого труда понять, что и Аделаида Весло-Козловская, и «Гламурная Глория» — не волнуют широкую общественность. Всем глубоко по хуй и до Степана, и до выдаваемой им на гора ахинеи.
Степан шел к магазину мимо гаражей. Он думал о своей творческой судьбе. Все будет хорошо. Глория сдохнет, он допишет «Дуду и Коромысло», прославится, получит Букеровскую премию, купит тихий домик на Канарах, отрастит бороду. Да. Этого не миновать. Скоро так и будет. Осталось только прикончить тварь.
У магазина Степан задумался. Ну, купит он сейчас водяру. Ну, пойдет домой. И что — сидеть, в одно рыло пить? Тут ведь и «Народная пивная» совсем недалеко. Что, если туда пойти? Там ведь всяко веселее.
И действительно, в пивной было светло, шумно, накурено. Стояли у столиков дружелюбные в большинстве своем алкаши. Лица некоторых были смутно знакомы Степану. Но не настолько, чтобы становиться к ним за столик.
Как ни странно, в этом, сугубо мужском месте, присутствовала еще и девушка — в дорогой куртке, джинсах. На вид ей было лет двадцать. Выражение глаз казалось каким-то сумасшедшим.
Степан пристроился у стены. Девушка пристально смотрела на него. Что могло привлечь ее? Степан, если разобраться, ничем не отличался от алкашей. Разве что очками.
— Здравствуйте, — Девушка подошла, улыбнулась.
Степан почему-то испугался. Насчет своей сексуальной привлекательности он не заблуждался. Ему было тридцать шесть, у него были плохие зубы, лысина, брюхо. Одет он был не то, что не гламурно, а и вовсе — откровенно скверно. И если Степан еще мог испытывать к девушке какой-то интимный интерес, то уж она к нему — никак. Значит… Аферистка?
— Здравствуйте, — осторожно сказал Степан.
— Вас ведь Иваном зовут? — спросила девушка.
— Нет.
Девушка запнулась, смутилась.
— Извините…
Отойдя на несколько шагов, она вдруг остановилась, обернулась и вернулась к Степану.
— А это не вы Аделаида Весло-Козловская? — спросила она достаточно громко, чтобы алкаши притихли и стали рассматривать Степана.
Степан покраснел.
— Ну, допустим, — сказал он.
Наверное, надо было ответить по-другому, но от смущения Степан путался.
— Так вы или не вы?
— Я, — сказал Степан после некоторой запинки.
И тут девушка улыбнулась хорошей, чистой улыбкой.
— А я про вас в Интернете прочитала заметку. Приехала сюда из Москвы!
— Что?! — оторопел Степан.
— Я — поклонница ваших книг! Я так давно хотела познакомиться с вами. Правда, я думала, что пишет женщина. Но, когда я узнала, что вы — мужчина, я в вас просто влюбилась. Вы такой тонкий, такой умный человек! Когда я вас читаю, у меня, как вы пишете, россыпь мурашек по коже.
Степан стоял — ни жив, ни мертв. Он не придумал ничего лучше, чем суетливо опрокинуть рюмашку.
— Я звонила в издательство, просила ваш телефон. Но там сказали, что вы живете на Канарских островах и не общаетесь с поклонниками. Тогда я стала искать вас через Интернет. И недавно я прочитала, что вас на самом деле зовут Иваном, и вы живете… здесь.
Степан вдруг поперхнулся, закашлялся.
— Я села на поезд, и сразу пошла в местную газету, которая про вас писала, — продолжала девушка. — Я нашла автора статьи. Он описал мне вас…
«Интересно, какими словами?» — подумал Степан.
— …И еще он сказал, что вы часто бываете здесь. И вот я искала вас здесь три дня.
Степан часто писал про свою героиню, что у нее кружилась голова, а чувства были близки к помрачению. Сейчас он вдруг на своей шкуре испытал, что это такое. Ощущение ему не понравилось.
— Да что же вы молчите? Пригласили бы, что ли, девушку домой? Мне, знаете, как не терпится оказаться в жилище гения!
***

Этим вечером, в темной, лишенной электричества, квартирке у Степана сосали хуй. С ним это было впервые в жизни. И Степану было неловко. Сколько раз он уговаривал на это бывшую жену, еще когда они жили вместе. Та и слышать не хотела. А тут — малознакомая девушка по имени Люся.
Полчаса назад он еще не знал, как к ней подступиться, чтобы поцеловаться. И вот здрасьте. Его хуй у нее во рту.
По пути Люся говорила. О его, Степановых, романах. О тошнотворной гадине Глории. А потом, едва они переступили порог Степанова логова, Люся набросилась на него, стала раздевать, разминать тоненькими пальчиками его яйца, гладить волосатую грудь, ласкать брюхо. Степан был пьян. Сам он полагал, что немного, но, на самом деле, наверняка очень сильно. У него не стояло. И вот тут-то девушка прильнула к той части его тела, которую Степан, случалось, называл «наконечником страсти».
Степан стеснялся. Он чувствовал, что получает какую-то не вполне заслуженную награду. К тому же под брюхом у него были складки. А в душ он не ходил три… Да какой там! Пять дней не ходил. Так что, резонно было предположить, что из подбрюшья у него пованивало.
Но Люся была вежливой. Она словно не обращала на это обстоятельство внимания. И Степан был ей за это благодарен. И еще он думал, что надо же. У него есть поклонница. И как это все-таки здорово.
…Потом дали свет. Включился компьютер. И Степан, так и быть, дал Люсе почитать новый роман с недописанной финальной сценой. Сам пошел пьянствовать на кухню. Ему было хорошо и радостно.
Он не помнил, как заснул. Зато пробуждение оказалось незабываемым.
Его душили.
— Ах ты, сука, — разъяренно шептала Люся. — Ты убить ее хочешь, да? Да, блядь?
— Ты что? — пытался произнести Степан.
— Если ты, блядь, убьешь ее, я тебя самого, на хуй, убью, понял?
Глаза девушки и без того были порядком безумными. Сейчас же — и вовсе горели яростью. И Степан нисколько не сомневался: убьет. Не шутит ведь.
А потом он еще подумал: а, может, действительно, пусть живет проблядь Глория? Ведь ему за нее даже отсосали.
***

— На, выпей, — сказал Вадим, протягивая Глории бокал.
Глория взяла его, лениво и томно. Она уже почти прикоснулась губами к тонкому, венецианскому стеклу. Успела заметить странный блеск в глазах Вадима. Словно он выжидал чего-то.
— Пей, — говорил он. — Давай быстрее.
«Почему это он меня торопит?» — подумала Глория.
И вдруг дверь спальни с грохотом распахнулась, словно от резкого порыва ветра.
На пороге стоял Сергей — потный, взъерошенный.
— Нет! — кричал он. — Глория! Не вздумай это пить!
Она не успела опомниться, как Сергей оказался рядом с ней, вырвал из ее рук бокал, швырнул его в стену. Венецианское стекло даже разбивалось как-то мелодично. Словно звенели колокольцы.
А потом Сергей бросился на Вадима и стал бить ему морду.
А Глория думала, что она все-таки счастлива от того, что все кончилось именно так, а не иначе.