Надо признаться, что в моей жизни было много разнообразного экстрима. К примеру, я летал на самолете только с одним работающим двигателем, занимался сексом в кабине пилота военного транспортника (уточню, что не с пилотом, а то в наши времена за такое заявление тебя сразу объявят гомосеком), падал с третьего этажа вниз головой и даже, страшно вспомнить, как-то целый месяц не пил.
Кроме того, однажды я посетил с визитом Мордовию, а именно поселок Ямал или что-то типа того — сейчас уж не помню.
Это чудное место известно тем, что там находится штаб местного ГУИНА, вокруг которого раскидано 17 зон. Есть среди них и строгого режима, и женские, и даже зона для иностранцев, где отбывают срок преимущественно негры, или, говоря языком политкорректности, афро-осужденные.
Мы же поехали туда по своим важным и приватным делам в гости к генерал-майору, начальнику всего этого санатория.
— Ви хто — спросил нас перед шлагбаумом солдатик с АКмом на плече и носом, причудливой форме которого позавидовал бы сам де Бержерак. Солдатик был уверенным — рядом высились две вышки чуть ли не с пулеметными гнездами, всю вокруг было окутано колючей проволокой и рождалось ощущение, что в этом мире есть еще места, где все размеренно и стабильно.
Я же по дороге выпил три бутылки старого Moet et Chandon, которые привели меня в восторженно-созерцательное состояние.
— Ми туристы — говорю я ему через окно — из Австралии. Приехали посмотреть, как живут и размножаются в неволе русские люди.
Солдатик страшно возбудился при этих словах, передернул затвор автомата и поставленным голосом пастуха с горных пастбищ закричал:
— Вихади из машина, быстра вихади и клади рука на машин.
Я как-то сразу понял, что чуть переборщил, но мой товарищ, который вел машину, а потому был лишен возможности пить по дороге, спокойно сказал:
— Мой товарищ шутит. Позвони в штаб, в приемную генерала. Мы к нему и вас должны были предупредить.
— А, шутить. Шутить — эта харашо. Миня предупреждаль. Паизжайти.
Генерал-майору мы были нужны, как негру наколка из хны. А потому он сразу перепоручил нас одному из своих многочисленных помощников, майору, при взгляде на лицо которого можно было твердо сказать, что этот человек не отказывает себе в радостях жизни. По крайней мере, в одной из них — в его бесноватых глазах уже появилось мечтательно-хищное выражение, а наморщенный узкий лоб говорил о дикой работе головного мозга. Главным, конечно, в работе этого несовершенного агрегата было предвкушение — майор уже представил, сколько водки выпьет за наш счет, и сколько баек из своей трудной жизни расскажет. Да еще, быть может, и денег мы ему дадим.
Словом, ближайшие два дня рисовались перед ним в весьма увлекательном свете.
Первым делом, дыша на нас смесью из чеснока, вчерашней водки и панибратства, он повел нас устраиваться в местную гостиницу, и всю дорогу уверял нас, что исключительно по его протекции мы моментально получим генеральский люкс.
И не обманул — мы получили двухместный номер. Это был узкий пенал, при входе в который слева за фанеркой были две дырки в полу.
— Это санузел — важно сообщил майор — и в душе есть теплая вода.
— Прекрасно — обрадовались мы и попытались пройти дальше. Но сделать это можно было только по одному — между ржавых кроватей с продавленными до пола сеток был промежуток сантиметров в сорок. Кроме двух кроватей, кстати, в номере не было ничего, за исключением разве что вмонтированного в стену репродуктора без регулировки громкости и без кнопки вкл/выкл. Это устройство начинало довольно громко вешать в шесть утра и умолкало в 11 вечера. Дополнял антураж вид из окна — прямо перед ним проходила одноколейка, а дальнейший пейзаж украшали заборы с вышками и колючей проволокой.
От полноты ощущений я заплакал.
— Вижу, что вам понравилось — заявил майор — нужно пятьсот рублей, чтобы отметить ваш приезд и начать решать вопросы.
Получив деньги, майор пообещал прийти буквально через полчаса и стремительной походкой человека, у которого есть цель в жизни, скрылся.
Мы же стали спорить, кто первым пойдет в душ. Пионером быть не хотелось никому, поэтому мы решили не мыться и уселись смотреть в окон. Минут через 15 я уже вспомнил все свои прегрешения в жизни, через 20 простил всех, кто был несправедлив ко мне, а через полчаса задумался, почему церковь так отрицательно относится к самоубийству.
Тут появился майор с большим пакетом в руках. Он принес девять бутылок водки — по три на брата, как объяснил сей незатейливый человек. Также он добыл и закуску.
— Чудные рыбные консервы из Дании — радостно сообщил он. Мы не стали его расстраивать и промолчали, что эти консервы в основном предназначены для кошек. И достали из сумок немного снеди, которую предусмотрительно взяли с собой.
… — Вопрос мы ваш решим без проблем — говорил после пятой бутылки потный и красный майор — а пока, быть может, вы хотите развлечений. Здесь рядом женская зона, и за небольшие деньги можно получить качественный секс. Я вот принес вам несколько дел — там фото есть, выбирайте.
С одного из фото на меня смотрела красивая и юная дева с чистым взором. Я уж было даже и решил с ней познакомиться, но тут узнал, за какие шалости эта деваха оказалась на зоне. Шалости были для меня чересчур — она зарубила топориком своего сожителя за измену, а потом сожгла труп. Перед этим, правда, она его расчленила и по частям вынесла из дому.
Топор, помню, подумал я, лучшее средство от повышенного либидо. И заснул, или, вернее, забылся в водочной дреме.
— Пора вставать — проорал в шесть утра мощный бас за дверью и в номер ввалился майор. И, конечно, с пакетом в руке. Я вспомнил, что вечером выдал ему некую сумму денег, которую майор по своему обыкновению вложил в то, что представлялось ему единственной ценностью в мире. То есть — в водку.
— Лихо начинается наш день — только и заметил товарищ, который проспал всю ночь не снимая очков и не меняя позы. — Водка в шесть утра — это признак сильной личности, с презрением взирающей на мир. Поскольку умываться здесь малореально, оросим себя изнутри — продекларировал он, сказал до свиданья и влил в себя полстаканчика.
Я закричал — помогите — и сделал тоже самое. Майор же, как обычно, пил больше и чаще всех. Через полчаса мы выяснили, что дело наше каким-то странным образом все же оказалось решено, и мы могли бы ехать домой. Но в нас на тот момент было по бутылке водки и мы пошли гулять.
Хотя гулять — это сильно сказано. Можно было прохаживаться вдоль зон, и еще можно было зайти в столовую, которая была единственной точкой общественного общепита на весь городок. Нам хотелось есть, принять душ и убить майора, который ходил за нами как верная собачка и твердил, что главное — не останавливаться, а то — писетс.
Это, кстати, был вопрос очень серьезный — быть трезвым в этих местах невозможно, а уезжать пьяным — тоже. В итоге, как всегда победил компромисс — мы решили пить до трех, а потом спать до утра, с утра убить майора и быстренько уехать.
Проснулись мы в странном месте. Во-первых, я лежал на двухспальной кровати, из соседней комнаты доносилось бульканье и шепот: главное — не останавливаться, а то — писетс. Выглянув в окно, я увидел, что на плацу вдалеке выстроилась шеренга примерно так человек из пятьсот. Это были зеки и мы были внутри, а не снаружи зоны.
Думать я ни о чем не стал, а прошел в соседнюю комнату, где быстро влил в себя стакан водки, поцеловал майора в козырек фуражки и спросил — а где мы?
— Как где — удивился он — вы же сами вчера орали, чтобы вас впустили в зону. Вот вы и здесь. Это дом отдыха — зона-то строгая, и отсюда никого на побывку не пускают. Свидания проходят только здесь. Да и то не для всех. Сейчас вот здесь свободно, потому мы тут и веселимся.
— А как выйти отсюда — спросил я.
— А сегодня никак — весело заявил майор — да и незачем. Водки у нас хватит, еда есть, а сегодня дежурит другая смена. У меня с ними отношения так себе. Так что сидим тихо и говорим. Вот я, помню — начал майор свои воспоминания…
Спусти три дня, крепко обняв майора, я сел в машину и немедленно поставил песню «Coming home» группы Синдерелла.
— Да — печально заявил мой друг — неплохо будет по приезду в Москву ответить на вопрос «где вы были» примерно так: на зоне. Пили. Пять дней.
— Неплохо — сказал я и сфотографировал майора на память.
Теперь, в минуты тяжелого похмелья, я всегда смотрю на это фото, и похмелье отступает…