Язык мой…

Гена Манохин сидел дома у распахнутого настежь окна и переживал. Переживал вкусно, с долгими вздохами и укоряющими взглядами вверх, в самую сердцевину темнеющего любопытного неба. Ну почему? Почему он такой невезучий? На работе старается, пашет почти десять лет в одном и том же рекламном агентстве, а все еще обычный дизайнер. Арт-директоры меняются чаще, чем перчатки у перчаточника, и хоть бы раз руководство подумало о том, что эта должность просто создана для него — Гены Манохина!

Дизайнерское воображение тут же нарисовало смешную картину думающего о Манохине начальства. Получилось неубедительно.

Или вот в личной жизни… Почему любая девушка, пообщавшись с Геной непродолжительное время, быстро теряет к нему интерес? Странно даже. Можно было бы подумать, что непостоянство свойственно женской природе, но опыт друзей убедительно доказывает несостоятельность этого вывода. Все друзья давным-давно женаты, и только Манохин до сих пор один ходит в гости к тем же самым друзьям.

Гена еще раз смачно вздохнул и снова посмотрел в небо. Что ж вы так? — сказал он помутневшим облакам. Облака ответили темным комком, быстро приближающимся к манохинскому окну. Сначала Гена подумал, что его подводят глаза. Но нет — откуда-то сверху, странно дергаясь, по прыгающей дуге к окошку приближалось что-то непонятное. И не просто приближалось, а со звуками. То ли клекот какой-то, то ли крик.

Манохин едва успел отскочить в сторону, чтобы темный ком не сбил его с ног, когда тот, влетев в открытое окно, с громким шорохом пронесся через всю комнату и упал в угол, между шкафом и продавленным диваном. Скрипучий крик ударил по ушам. Гена схватил зачем-то линейку со стола, и, выставив ее вперед, словно шпагу, заглянул за диван.

На полу барахталась синяя — абсолютно синяя — птица. Размером и внешним видом — что-то среднее между индюком и ястребом.

— Опа! — сказал ошеломленный Манохин. — Чтоб я так жил — птица удачи!
— Крра-а! — сказала ему в лицо синяя птица, пытаясь стать на ноги.

Только сейчас Гена заметил ее вывернутое правое крыло.
— Ничего себе, — задумчиво сказал он, — я думал, что моя удача в голову раненая, оказалось — в крыло…
— Крра-а! — возмутилась удача, продолжая барахтаться на полу.
— Погоди, — сказал считающий себя несентиментальным Манохин, — дай-ка гляну. Только, чур, не клеваться! — И подошел ближе, отложив наконец-то в сторону ненужную линейку.

Синяя птица перестала кричать, глядя в глаза человеку своими по-человечески умными глазами. Гена наклонился и осторожно взял крыло в руку. Сомнений не было — крыло жестоко перебито.

— Кто ж тебя так? — спросил Манохин.
— Крра-а, — тихонько пожаловалась птица.
— К врачу бы тебя, к ветеринару. — Гена задумался. — Стоп! У меня же рядом ветеринарная клиника! Только работает ли она в такое время? — вот в чем вопрос.

Манохин засуетился, быстро собираясь и приговаривая:
— Сейчас, сейчас. Потерпи. Сейчас сходим, посмотрим твое крыло.
Птица ждала, изредка поскрипывая. Гена переоделся и остановился, соображая, как нести ее.
— Давай, я тебя на руку посажу. Осторожно.
Стараясь не задеть крыло, он аккуратно посадил птицу себе на руку. Та сидела смирно, будто понимая, что человек заботится о ней.
— Вот и чудненько! — обрадовался Манохин и вышел из квартиры.
Уходящий вечер начинал размывать очертания домов, деревьев и редких прохожих.
— Что ж ты за птица такая? — спрашивал Гена сидящее на его руке существо, стараясь идти ровнее. — Попугай, что ли? — Птица не отвечала, внимательно глядя человеку в глаза.

Уже подходя к серому зданию, в котором размещалась ветеринарная клиника, Манохин внезапно затормозил.
— Черт возьми! Я же бумажник не взял! — сообщил он встрепенувшейся птице. — Что же делать теперь? Возвращаться, что ли?
— Крра-а, — укорила Манохина птица и перевела взгляд на землю. Гена посмотрел туда же. Прямо по курсу лежала смятая бумажка, очень похожая на пятитысячную купюру. Манохин осторожно наклонился и поднял ее. В руке действительно шуршала оброненная кем-то ассигнация.
— Надо же, — удивился невезучий Гена Манохин, — первый раз в жизни деньги нашел! — и стал озираться по сторонам. Обнаружив вальяжно шагающего далеко впереди толстяка, он, со словами: — Это, наверное, он потерял. Вернуть нужно, — бросился в погоню. Птица на руке встрепенулась и громко закричала. Манохин остановился.
— Ну, что такое? Что случилось? — спросил он. Показалось ему или нет, будто глаза птицы полыхнули то ли жалостью, то ли негодованием? — Сейчас, я только деньги верну, и дальше пойдем. Но возвращать никому ничего не пришлось — толстяк куда-то исчез в неизвестном Манохину направлении. — Ну вот, упустил из-за тебя, — укорил он птицу. — Ну ладно, зато за бумажником возвращаться не нужно, — дошла до него вдруг приятность ситуации.

В клинике им снова повезло. Несмотря на то, что рабочие часы закончились, врач задержался на месте и согласился осмотреть раненую.
— Что это за птица? — спросил он Манохина. — Никогда такую не видел. Попугай, что ли?
— Ага, попугай, — подтвердил Манохин, обрадовавшись совпадению мнения специалиста, как он полагал, с его собственным мнением о видовой принадлежности птицы.
— Большой какой! — уважительно произнес ветеринар, приступая к перевязке… — Ну вот, порядочек, через пару деньков приходите снова, — сказал он, подсаживая похожую на раненого гвардейца птицу на Генину руку.

…Дома пришлось основательно порыться в столах в поисках корма для пострадавшей. Высыпав в тарелку все крупы, которые нашел, Гена придвинул угощение к синей птице. Та жадно набросилась на еду. Манохин смотрел на ужинающего самоподкидыша, ощущая непонятное желание осторожно погладить его по голове.

На ночь он соорудил для постоялицы что-то вроде гнезда из тряпок в коробке от монитора, посадил туда птицу, и отправился спать сам. Спал он хорошо. Пожалуй, даже лучше, чем в последнее время, и в семь утра подскочил сам, без помощи будильника, совершенно, абсолютно отдохнувшим.

На работе Гена смотрел в монитор и непроизвольно рисовал синюю птицу вместо выполнения заказа. Он так увлекся, что секретарше Ниночке пришлось окликнуть его несколько раз.
— Манохин! Гена! Уснул, что ли? — кричала Ниночка со своего поста у двери. Заметив, что Гена очнулся, она перевела дух. — Ну, наконец-то! Тебя Эдуард Семенович вызывает.

Это было что-то новенькое. Директор раньше не очень-то интересовался Манохиным. Гена вскочил и ринулся в начальственный кабинет, в котором всегда отсутствовал, но постоянно ощущался неуютный ковер.

— Вы, наверное, знаете, Геннадий, — лицо шефа так и лоснилось благополучием. Весь его вид безошибочно говорил каждому, что тот работает именно в рекламе, причем работает давно и успешно, — что Александр Николаевич ушел от нас к конкурентам? — Гена кивнул. — И я, честно говоря, собирался предложить его место Кузьмину, — продолжал директор, — Он честолюбив, дьявольски работоспособен и имеет явные замашки лидера… — Манохин снова кивнул. — Но сегодня утром меня осенило, что Вы лучше всех знаете и специфику агентства, и требования к работе. К тому же, Вас любят клиенты, что тоже немаловажно. Короче говоря, я предлагаю должность арт-директора Вам. Что скажете?

Манохин почему-то закашлялся. Неужели? Всего каких-то десять лет, и начальство смогло по достоинству оценить его старание. Гена прокашлялся и открыл рот:
— Знаете, Эдуард Семенович, я думаю, что из Кузьмина получится все-таки лучший арт-директор, чем из меня. Замашки лидера, о которых Вы говорили, у меня отсутствуют напрочь, а они ведь необходимы для такой должности. К тому же Кузьмин моложе и больше будет стараться, как мне кажется. И, наконец, у меня теперь просто не хватит на это времени, — добавил он, представив свой неожиданный подарок небес, ожидающий его дома.
— Вы так считаете? — шеф был искренне удивлен. Он ненадолго задумался и, поджав губы, холодно произнес: — Ну что ж… Кузьмин так Кузьмин. Пусть будет так. Я Вас больше не задерживаю.

Гена вышел из директорского кабинета с легкой обидой. Ну почему шеф так быстро с ним согласился? Не мог поспорить, поуговаривать, что ли? Только сейчас Манохин окончательно и с какой-то появившейся занозой в сердце понял, что действительно очень хочет быть арт-директором. Продолжая обижаться, он устроился на рабочем месте и со злостью застучал по клавишам.

Вечером синяя птица встретила его молча, с каким-то непонятным растерянным видом. «Надо же — как человек, прямо», — подумал Манохин с появившимся почему-то легким смущением и принялся выгружать из портфеля пакетики с птичьими кормами, порекомендованными в зоо-магазине.
— Вот, теперь нам надолго хватит, — улыбнулся он птице. Та не ответила, продолжая, нахохлившись, смотреть на Манохина…

На следующий день Гену ожидал сюрприз: на входе в гипермаркет его остановили какие-то улыбающиеся люди с разноцветными шариками в руках. Играла музыка, вспышки фотоаппаратов били по глазам.
— Поздавляем Вас, — подбежала к Манохину сияющая невероятной радостью девушка, — Вы стали миллионным посетителем нашего гипермаркета! Наши спонсоры приготовили серьезные призы; репортаж о вручении покажут по телевидению!
— Это наверняка ошибка, — пробормотал ошеломленный Манохин. — Я не могу быть миллионным. Просто потому… что не никак не могу им быть…
— Нет, нет, — уверила его девушка, — все правильно! Вы — действительно миллионный посетитель!

Гена растерянно огляделся по сторонам. Старая поговорка о бесплатном сыре не давала возможности поверить в искренность происходящего. Манохин представил, как его сейчас начнут заставлять повсюду рекламировать гипермаркет, отрабатывая призы. Заметив подходящую ко входу в магазин женщину с двумя малышами, он быстро сказал, невежливо тыкая пальцем в ее сторону:
— Вот! Вот миллионный посетитель! Наверняка! — и бросился прочь, расталкивая зевак…

Вечером он вместе с синей птицей смотрел по телевизору, как плачущей от радости женщине вручали по-настоящему ценные призы. И никакой рекламы с ее стороны. Наоборот, она призналась, что впервые в жизни посетила этот магазин…
— Кажется, бесплатный сыр все-таки существует, — огорченно сообщил птице Манохин.

Тем не менее, когда в ближайшие дни ему позвонили из нескольких фирм с сообщениями о каких-то выигрышах, Гена не поверил, и наотрез отказался приезжать за ними.

Зато он провел много времени в библиотеке, пытаясь выяснить, что ж за птица такая живет у него дома. Да, больше всего она была похожа на огромного попугая, но нигде, ни в одной энциклопедии Гена не нашел фотографии и описание такого же пернатого. Либо это был не известный науке вид, либо очень и очень редкий; либо Манохин еще просто не все книги проштудировал. В то, что это именно Синяя Птица Удачи, Гена не верил абсолютно.

Крыло птицы, между тем, на удивление ветеринару заживало невероятно быстро. Она уже обходилась без повязки и совершала небольшие перелеты по квартире. Но, несмотря на выздоровление, вид ее становился все более и более странным. Она постоянно была какой-то взъерошенной, перья ее потускнели и напоминали синий пыльный веер. Да и видом своим птица стала похожа на невозможно растерянного человека, постоянно пытающегося безуспешно решить какую-то неразрешимую проблему. Все чаще сидела она на шкафу, молча наблюдая за Манохиным. Гена же, видя, что с птицей что-то не так, становился все более и более задумчивым.

Наконец он, как ему показалось, разгадал причину странного состояния синей птицы. Случилось это в тот день, когда Кузьмин, каким-то образом узнавший о предложении шефа, долго пытался уговорить Манохина согласиться на должность арт-директора. Гена так и не понял, искренне говорил Кузьмин или нет, но не позволил коллеге быть более благородным, чем был он сам.
— Нет, нет и нет! — заявил он Кузьмину, невероятным волевым усилием сдерживая собственные амбиции. — Из тебя получится замечательный арт-директор. И мне с тобой работать будет приятно.

Кузьмину ничего не удалось доказать Манохину. Впрочем, Гена видел, какой радостью зажглись глаза нового арт-директора в конце беседы…

…Сейчас Гена спешил домой. Безусловно, он понял, в чем дело: птице определенно нужно на волю. Трудно ей жить в тесной квартире. Ох, как же ему не хотелось расставаться с постоялицей! Он и сам не думал, что настолько привязался к ней. Но других вариантов, по его мнению, не было.

Войдя к себе, Манохин быстро, чтобы не передумать, прошел к окну и распахнул его настежь.
— Лети! Лети давай! — хрипло сказал он.
— Крра-а… — тихо ответила птица.
— Лети! Тебе ведь нужно на волю? Ну так лети!

Птица перелетела на подоконник и, склонив голову набок, посмотрела в глаза человеку. От этого взгляда ком стал поперек его горла. Молча, Гена показал пальцем за окно.
— Крра-а, — еще раз сказала синяя птица и, расправив крылья, поднялась вверх, быстро сливаясь с почти таким же синим небом.

Манохин еще долго стоял у окна, пытаясь разглядеть в хмурых облаках что-то утраченное, потом отвернулся. Собственная квартира показалась ему чужой и до невозможности удушающей одиночеством. Гена быстро вышел из дома и направился к соседнему парку. Он бродил под деревьями и вспоминал внимательный взгляд синей птицы. Он не замечал ничего вокруг себя. Проходя пересечение аллей, он даже не расслышал чей-то вскрик, лишь почувствовал внезапный сильный удар, опрокинувший его на бетон.

Сколько он был без сознания, Гена не знал. Недолго, видимо. В чувство его привели чьи-то руки, тормошащие и бьющие по лицу. Манохин открыл глаза. В размазанном свете фонарей он разглядел склонившуюся над ним девушку, продолжающую отвешивать пощечины. Гена с трудом сел. Взгляд его обнаружил валяющийся неподалеку велосипед.
— Ну, слава богу! — перевела дух девушка. — Не понимаю, как я Вас не заметила. Еду себе, никого не трогаю, и вдруг — бамц!.. Как же Вы меня напугали!
— Простите, пожалуйста, — пролепетал Манохин, — это я сам виноват — задумался, — и вгляделся в лицо девушки. У него появилось ощущение, что он знает ее очень давно. И не просто знает — девушка ему очень и очень нравится. Он попытался встать и тут же схватился за вспыхнувшую болью голову.
— Вам в травму нужно, — заявила девушка. — Давайте я помогу встать.
— Ничего, не беспокойтесь, я сам, — сказал Гена, продолжая сидеть и всматриваться в лицо девушки. Шум в голове постепенно стихал. — Ну вот, все и прошло, — улыбнулся он, — Вы не обращайте на меня внимания, поезжайте, я дальше сам.

Почему-то девушка обиделась.
— Вы уверены? — холодно спросила она.
Гена открыл уже рот, чтобы подтвердить, что помощь ему не нужна, но в этот миг послышалось хлопанье крыльев и что-то темное, заслонив свет фонарей, ударило Манохина в лицо. Запахло перьями, и острая боль обожгла язык.
Изумленно вскрикнувшая девушка провожала взглядом нечто, улетевшее прочь в небесную темноту.
— Что это было? — воскликнула она.
— О…у…ай, — невнятно ответил Манохин и также невнятно добавил, — …ад!
— Что? — не поняла девушка и тут же снова вскрикнула. — Ой! У вас лицо в крови!

Да, лицо Манохина было в крови — язык кровоточил и распух во весь рот. Только это и помешало ему отказаться от помощи девушки, которая отвела его сначала в травм-пункт, а потом и в его — манохинскую — квартиру.

Распухший язык мешал общаться. Марина — так звали девушку — уложила Гену на диван, а сама сидела рядом и что-то рассказывала ему, чтобы отвлечь от постепенно уходящей боли. Время улетало незаметно. Им было хорошо друг с другом. И никто из них не видел, как с обратной стороны окна, в щель между шторами, внимательно заглядывают в комнату ехидные синие глаза…