Ассоциации

Ассоциации – вещь странная и порой пиздец какая интересная.
У меня, к примеру, иногда такие ассоциации с чем-то возникают – я сама потом с себя охуеваю.
На днях, заглянув дома в свой рефрижератор, я с прискорбием обнаружила там хуй. В том смысле, что из продуктов питания там имелся только суповой набор в виде верёвочки от сардельки, и лошадиного копыта, для собачушки. А скоро мужыг мой с работы придти был должен. И вполне вероятно,он дал бы мне пизды за отсутствия ужына. В общем, вариантов мало: или пиздюли, или в магазин.
Я выбрала второй вариант. Нарядилась, бровушки подмазала, и попёрлась в супермаркет.

Купила я там пищи разнообразной, гандонов на всякий пожарный, и уже домой почти собралась, но тут стопиццот тысяч чертей меня дёрнули завернуть в магазинчег с разной, блять, бижутерией. Очень я люблю всяческие стекляшки разноцветные. Причём, не носить даже, а просто покупать.
Дома уже ящик целый всяких бусиков, хуюсиков, браслетиков, заколочек и прочего щастья туземцев набрался. Бывает, раскрылачусь я возле своего ящика с бохатством, как Кащей, и сижу себе, над златом чахну. Закопаюсь в нево по локоть, и ковыряюсь, ковыряюсь, ковыряюсь… Иногда почти до оргазма. И все домашние мои уже знают: если Лида в ванной закрылась, стонет там громко и гремит чем-то – значит, мыццо и гадить надо ходить к соседям. Это надолго.
Но вернёмся к ассоцыациям.
Я такая, колбасой и томатами нагруженная, с гандонами подмышкой, заворачиваю в этот магазин, где сразу начинаю рыцца в бохатсве, и стонать. В магазине этом меня давно знают, и уже почти не бояцца. Естественно, нарыла я там себе серёжку в пупог. В виде бабочки-мутанта, с серебристой соплёй, торчащей из жопы. Красивая штописдец. Особенно сопля эта, из стразиков самоцветных. Застонала я пуще прежнего, купила мутанта незамедлительно, и домой поскакала, в спирте её полоскать, и примеривать к своему пупку.
И только я эту бабочку в себя воткнула – в башке сразу ассоциацыи ка-а-ак попёрли!

Дело было лет восемь-девять назад. Молодая я была, тупая до икоты, и к авантюрам склонная. И подрушка у меня была, Наташка. Ну так, подрушка-не подрушка, в школе когда-то вместе учились. А работала Наташка тогда в каком-то пидрестическом модельном агенстве, администратором. Одна тёлка во всём штате. Остальные – пидоры непонятные. Как её туда занесло – не знаю. По блату, вестимо. Я, например, в то время отрабатывала практику в детской театральной студии, сценарии сочиняла, спиктакли ставила. Всё лучше, чем с гомосексуалистами якшаться, я щитаю. И как-то припёрлась я к Наташке на работу. То ли отдать ей чота надо было, то ли забрать – уже не помню, не суть.
И вот сидим мы с ней, кофе пьём, над секс-меньшинствами смеёмся-потешаемся, анекдоты про Бориса Моисеева рассказываем. В общем, две такие ниибаццо остроумные Елены Степаненки.
Вдрук дверь открываецца, и в кабинет к Наташке заходит натуральный мальчик-гей.
— Хай, Натали, — говорит педик, и лыбицца. И в зубах передних у нево брульянты лучики пускают, — Арнольдик у себя?
— Чо я тебе, секретарша штоли? – Огрызаецца Наташка, и злобно на брульянты смотрит. – Не знаю я. Сам иди смотри.
— Экая ты гадкая, Натали. – Огорчилась геятина, и ушла, дверью хлопнув.
— Это кто такой? – Спрашиваю. – И чо у него в зубах застряло такое красивое?
— Это Костик, модель наша бывшая. – Наташка поморщилась. Щас нашол себе алигарха какова-то, и тот его в тухлый блютуз шпилит. За бабло. А чо там у нево во рту… Так это, наверное, Костик так своё рабочее место украшает. Фубля.
— Фубля. – Согласилась.
Тут дверь снова открываецца, и снова к нам Костик заходит.
— А что, девчонки, — сверкнул яхонтами любовник алигарха, — может, выпьем? Арнольдика нету всё равно, и до конца рабочего дня полчаса всего осталось. Так выпьем же!
— Чо такое Арнольдик? – Пихаю в бок Наташку. – Главный гей в вашем рассаднике Пенкиных?
— Типа того. Директор наш. Судя по всему, один из Костиных брюликов – его подарочек. Везёт пидорасам.
— Жуть какая. Просто вертеп разврата. Как ты тут работаешь?
— Охуительно работаю, между прочим. Тебе такое бабло в твоём кукольном театре и не снилось.
Тут я чота набычилась. Не люблю я, когда мне баблом тычут в рожу. Я зато культуру в массы несу, хоть и бесплатно. И с пидорасами не целуюсь. Ну и отвечаю Костику:
— А отчего ж не выпить-то? Плесни-ка мне, красавчик, конинки француской, и мандаринки на закусь не пожалей.
Наташка на меня так злобно позырила, но ничо не сказала.
Короче, чо тут рассказывать: упились мы с Костей-педиком в сракотень. Уж и Наташка домой ушла, со мной не попрощавшись, и на часах почти десять вечера, а мы всё сидим, третью бутылку допиваем и цитрусы жрём.
— А вот зацени, — говорит Костик, и майку с себя снимает, — нравицца?
Смотрю: а у него в пупке серёжка висит, и на сиськах серёжки висят, и в носу что-то сверкает, и в ушах злато болтаецца.
— Заебись, Константин, — говорю, — а ты где такую хуйню себе подмутил?
— Сам проколол. И пупок, и соски, и нос. И язык ещо. Хочешь, я тебе тоже чонить проколю?
А я уже сильно нетрезвая сижу, и эта идея меня вдруг сильно впечатлила:
— Хочу, — отвечаю, — пупок проколоть хочу. Немедленно. И штоп серьга там висела красивая, как у цыган.
И раздеваюсь уже. Хули педиков стесняцца? А Костик из своей бапской сумочки уже инструменты аццкие вынимает: тампон, зажым, иглы какие-то… Я чуть не протрезвела.
— Нучо? – Подходит ко мне со всей этой трихомудией. – Ложысь.
Я уже перебздела к тому моменту, но зассать перед педиком, это, знаете ли, самый позорный позор на свете, я так щитаю. Поэтому тихо ссусь от страха, но ложусь на диван кожаный, глаза закрываю, и почему-то начинаю представлять сколько народу на этом диване анальную девственность потеряло. Затошнило ужасно, и в этот момент мне Костя сделал очень больно в области пупка, а я заорала:
— Костик, блять! Отъебись, я не хочу больше серег цыганских! Больно же!
А Костик уже свои садо-инструменты обратно в сумочку убирает:
— Поздно, прокомпостировано.
Я с дивана приподнялась, смотрю: а у меня уже в пупке серёжка висит кросивая, золотая, и главное, нахаляву. Я заткнулась сразу, и давай перед зеркалом вертецца, пузом трясти, новым приобретением любовацца. И тут меня посетила идея:
— Костик, — говорю, — а давай ты мне сиську тоже проколешь, а? Давай прям щас, а то передумаю.
И лифчик снимаю. Педик же, чо стесняцца?
А педик вдруг занервничал, покраснел, отвернулся, и протрезвел.
— Не, — отвечает, — не буду я тебе сиську прокалывать. А ты оденься уже, нехуй меня смущать. Я, между прочим, бисексуал.
Еба-а-ать как интересно!
Я быстро лифчик свой поролоновый на место косо присобачила, и к Костику поближе подобралась:
— Тоисть ты и с дядьками и с тётьками штоле?
— Типа да. – Смущаецца такой, и коньяк вдрук пить начинает прям из горла.
— Проблюёшся, Костя. Ты, давай, с темы не съезжай. А тебе с кем больше ебацца нравицца? Тока честно.
Чота меня вдрук такой кураж захватил, и нездоровая как триппер жажда познаний в области педерастии.
— Пошла в жопу. – Грубит Костик, и продолжает пить. – Не скажу.
Тут весь выпитый мной алкоголь резко подействовал на мой маленький мозг, и я вдруг говорю:
— Не хочеш рассказывать – щас сама проверю.
И быстро снимаю с себя всё барахло. Только серёжку в пупке оставила, штоп не проебать халявную драгоценность. Вот с чего мне стало так интересно – совращу я полупидора или нет – не знаю. Конина, наверна, палёная была.
Костик коньяком давицца, но зырит, и пятнами пошол. А я разошлась, по дивану скачу кенгурой, вокруг Костика пляски народов севера устраиваю, соблазняю как умею.
Ну и допрыгалась, ясен пень.
Мальчик-гей кинул в угол пустую бутылку, схватил меня холодными лапками, и алчно повалил на диван, пыхтя мне в ухо:
— Ты любишь тантрический секс?
— Если это не в жопу, то люблю. – Отвечаю честно.
— Точно? – Кряхтит, а я чувствую, как он втихаря хуй дрочит где-то за моей левой коленкой.
— Точно-точно. Ну, давай уже, хорош дрочить-то, бисексуал, бля.
Ну, он и дал…

Через два часа я уже обзавелась опрелостями на жопе (подозреваю, што диванчег-то был из кожзама), а через три — мозолями вдоль позвоночника. И перестала ощущать свои гениталии. Анекдот сразу вспомнился: «Ты меня ебёш, или кастрюлю чистиш?»
Хриплю на выдохе:
— Ты когда кончишь-то, зараза?
— Ещё не скоро. Это тантра. Наслаждайся.
И чо я, дура, не спросила сразу чо такое тантра? Это ж хуже чем в жопу…
— Ёбнулся ты штоле? Какая нахуй тантра?! Я щас сдохну уже!
— Устала? Тогда переворачивайся. И наслаждайся.
Да вот хуй тебе, Костя. Я и перевернуться уже не могу. И вообще ничего не могу. Только хриплю как профессор Лебединский. И, само собой, насладилась уже лет на тридцать вперёд.
Вот скажыте мне: нахуя мне всё это нужно было? А? Хуй на. Я тоже не знаю. Но точно знаю, что это порево и жорево надо прекращать. А то у меня мозоли будут не только на спине.
— Я не могу перевернуцца, Костя. Штоп тебя пидоры казнили… Я наслаждаюсь. А давай ты ваще кончать не будеш, а я домой поеду?
С виду-то он худой вроде, а весит как мой шкаф. Я это точно знаю, этот шкаф на меня один раз упал. Поэтому с Костей надо по-доброму. А то щас нагрублю – он до послезавтра с меня не слезет, и я умру позорной смертью. Под педиком. Меня родители из морга забирать откажуцца, стопудово. Стало очень обидно и страшно.
— Нет, я должен кончить! – Пыхтит Костик, и подозрительно шарит рукой где-то в раёне своей жопы. – Помоги мне.
«Памахи-и-и мне, памахи-и-и мне, в светлохлазую ночь пазави-и-и», блять! Апять ассоцыации.
— Чем тебе помочь, Костенька-сука? – Пищю на последнем издыхании.
— Поиграй пальчиком у меня в попке. А когда я тебе скажу «Давай!» — засунь мне туда ЧЕТЫРЕ пальчика. Тогда я кончу, а ты пойдёш домой.
Тут меня перекосоёбило штопиздец. Не, я ж понимаю, что сама виновата, дура. Нехуй было с пидором хань жрать, и сиськами своими ево смешыть. Но сувать ЧЕТЫРЕ пальца в чью-то жопу… Я лучше сдохну. Да я, если уж прямо, в любом случае сдохну. Только в варианте с пальчиками ещо сойду с ума, и закончу жызнь, сидя на горшке, с демоническим хохотом пожырая папины кактусы.
Надо было спасать свою гениталию и жызнь заодно, и действовать нужно было хитро. А у меня, если чо, с хитростью и логикой дефицыт. Это у меня наследственное, от мамы.
— Ну давай, поиграю.. – Говорю, а сама уже зажмурилась. – Можно уже сувать палец-то?
— Суй! Суй, Арнольдик! – Кричит Костик, и хрипеть тоже начинает.
Вот же ж пидор… Я, конечно, знаю, што иногда мужыки, лёжа на мне, совершенно другую бабу представляют, штоп кончить худо-бедно, но вот штоп они другого мужика при этом представляли – это какая-то блевотина. И, естественно, я, как обычно, в её эпицентре.
— Сую, Костя! – Ору, и вонзаю в Костиковы булки все свои десять трёхсантиметровых когтей. – Вот тебе, скотина зловредная!
И давай драть его жопу. Пару раз, каюсь, пальцем в очко ему попала. Чуть сознание не потеряла. Но жызнь дороже. Ору, царапаюсь, ногами слабо шевелю, за жызнь свою никчемную цепляюсь.
— Бля-я-я-я-я!!! – Орёт Костик
— Вот тебе, пидор, клочки по закоулочкам!!!! – Тоже ору.
— Сильнее, сильнее!!! – Зачем-то вопит.
— На! На! Подавись!!! – Хуячу его когтями как Балу бандерлогов. Изрядные куски жопы ошмётками в стороны разлетаюцца.
— Кончаю-ю-ю-ю-ю!!! – Вдруг взвыл Костик, и затих.
Причём затих надолго. Я, пользуясь этим, начинаю из-под него выкарабкивацца, что получаецца с трудом. Ноги атрофировались к хуям. Ползу по полу как Мересьев. Доползаю до своих шмоток, и начинаю одевацца. Причём, всё это на чистом жывотном страхе. Ног не чую, но каким-то чудом на них встала. И похуй, что они теперь колесом. Кстати, до сих пор такими и остались. Хватаю сумку, подкатываю на своём колесе к двери, и тут с дивана раздаёцца:
— Спасибо тебе… Позвони мне завтра, а?
Я охуела, если честно. Я ему всю жопу на заплатки изодрала, а он мне спасибо говорит. Мало, что пидор, так ещё и со странностями половыми. Находка для Фрейда.
— Угу. – Говорю. – Позвоню. Обязательно.
— Врёшь ты всё, все вы такие… — Хнычет Костик. – Не позвонишь ты мне, мерзавка такая!
— Не ссы, прям завтра и позвоню. Спасибо, блять, за тантру.
И съебалась.
Помню ещё, что таксист, который вёз меня домой, всю дорогу косился на мои окровавленные руки и кровавое пятно на футболке, в области пупка. Полюбому рожу мою запоминал. Бля буду, он потом наверняка неделю смотрел «Дорожный Патруль», и ждал, когда там скажут: «Разыскиваецца молодая баба, которая голыми руками убила гомосексуалиста. Приметы: блондинка, вся в кровище. Вознаграждение за помощь в её поимке – миллион долларов евро США»
Костика я с тех пор никогда не видела. И не жалею об этом. И девять лет о нём не вспоминала до вчерашнего дня.
Пока не купила эту бабочку-мутанта с длинной серебристой соплёй из стразов, отдалённо похожых на брульянты в Костиных зубах.
И эта дырка в пупке…
Как я ненавижу эту свою дырку. В пупке.
И того, кто мне её проковырял.
Зато я совратила педика. Слабое, но всё-таки, утешение. Знать, сильна я в искусстве соблазнения-то, Господи прости.
А ассоциации, что не говори, вещь странная. И, блять, интересная.
С этим не поспоришь.