Живность

Федор Чугунков приехал на птичий рынок, чтобы приобрести курей и утей, а вместо того купил ангелов.
Чугунков достаточно побродил по рядам, поглядывая на товар и прицениваясь, но нигде еще не вступал в настоящий торг – желал подойти к делу серьезно. Он решил уже поворотить на второй круг – направиться к замеченным ранее леггорнам и руанам, когда обнаружил мужика с большой клеткой, втиснувшегося между бойкой пожилой бабенкой с цыплятами и невозмутимым стариком с тремя мешками пшена. У мужика была косматая разбойничья борода и темный засаленный прикид, смахивавший на перешитую рясу. В клетке, примостившись на шестках, сидели ангелы.
Чугунков притормозил у клетки, поглазел на ее обитателей и спросил:
– И кто ж это?
– Ангелы, – коротко шевельнул мужик губой в зарослях бороды.

Федор крякнул, потер щеку левой ладонью, а правую сунул от удивления под левую мышку.
– А какая от них в хозяйстве польза? – справился он.
– Ты, поди, и прусака подоить готов, – покосился на него продавец, выкатывая изо рта внушительные буквы «о», как баранки из магазинного пакета.
– Тараканов не держим, – обиделся Чугунков, – а бестолковых покупок нам не надо.
Помолчал и поинтересовался, умерив досаду:
– Разговаривают?
– Поют, – буркнул мужик.

Ростом ангелы были с кенара.
Чугунков постучал пальцем по пруту клетки.
– Не пугай, – насупился ангельский продавец. – Это тебе не голуби.
Голубей Федор не держал, а ангелы ему понравились.
– Сколько стоят? – спросил он.
Мужик сказал.
Федор крякнул во второй раз, уточнил на всякий случай:
– За пару?
– Штука, – отрезал продавец.
Прикинув, Чугунков твердо произнес:
– Беру. Пятерых.
Бородатый смерил его взором, узнал:
– В чем понесешь?
Федор предъявил ему свернутую в рулон клеенчатую сумку в размашистую китайскую клеточку, тот покачал головой:
– Уморишь.
Пошарил за афедроном и извлек на свет старое решето с высоким бортом и под марлевой накидкой. Отворив дверцу, просунул в клетку лапу и сграбастал одного ангела, осторожно сжав пальцы с черной каймой под ногтями. Ангел не пискнул. Поместив малютку в сито, мужик повторил прием четырежды. Взял у Чугункова деньги, придирчиво перечел купюры, передал решето с живностью.
– А чем их кормить? – запоздало спохватился Федор.
– Пищей насущной, – ответил мужик и предложил: – Нужна? Двести за упаковку.
Чугунков поколебался и решил взять: ангел – не порося, баланды не плеснешь.
С решетом и пакетом он отправился восвояси: руки были заняты, да и денег потратил больше, чем рассчитывал.

Дома к Федору подступили жена Настена и дочь Машка.
– Цыплят взял? – потянулась Настена к решету.
– Сама ты курица, – отмахнулся Чугунков.
Машка стянула край марли и воскликнула:
– Ой! Какие хорошенькие!..
Ангелы, задрав головы, хлопали на нее глазищами.
– На что они нам? – недовольно бросила Настена. – Еще передохнут…
– «На что», «на что», – передразнил ее Федор, стараясь изобрести, куда приспособить ангелов, но ничего не придумал и сказал со значением: – Пригодятся.
– Я за ними ухаживать буду, – встряла Машка. – Честное-пречестное.
– А куда поселим?
Федор озадачился. Поставил решето с ангелами на стол и полез на чердак. Погремев там барахлом, спустился со старой клеткой и предъявил ее домашним:
– Вот.
– Может, лучше в пустой аквариум? – засомневалась Настена. – А то ведь застудятся на сквозняке.
– Не застудятся, – решил Федор. – Они к воздуху привычные. И клетка им больше подходит: она ж вся из крестов.
Он указал на перекрещенные прутки.Клетку отчислили от ржавчины, устроили ангелам новоселье. Настена насыпала в кормушку купленной Федором пищи, удивилась:
– Надо же! Манку едят.
Чугунков дернулся, подошел, макнул палец в пыльцу, лежавшую в надорванном самодельном пакете и убедился: манка и есть. Раздосадовался: объегорили его, как дурня – столько в магазине за полтинник можно взять. Настене ничего не сказал, смолчал.
Святой воды в доме не держали, плеснули ангелам обычной, кипяченой. Те не возражали.
– От кошки береги, – предупредил Чугунков Машку.
Но кошка рядом с ангелами держала себя умильно, не облизывалась, лапу к ним не совала.

Ангелы прижились.
Вели они себя смирно, чистили перышки, порхали с места на место, не галдели. В воскресенье, как донесся от церкви дальний благовест, встрепенулись и принялись петь: нежно, на несколько голосов. Федор встал послушать, дался диву: вот ведь выводят! Пели ангелы замечательно, как смычком по душе.

Однажды Федор вернулся и обнаружил клетку нараспашку. Кошка лежала на стуле, намывала пузо.
– Маха! Не уберегла? – рявкнул Федор.
– Не шуми, – вошла Настена. – Целы все.
Машка смеялась в соседней комнате. Чугунков заглянул: ангелы вились под потолком, крутились у пластмассовой люстры.
– Разлетятся – получишь от меня, – предостерег Чугунков дочку.
– Нет, пап, они умные, – не испугалась Машка. – Все понимают.
Ангелы пролетели над Федором, и на рукав ему упала капля.
– Ах, ты!..
Федор замахнулся, но Машка подскочила, обняла его за пояс, не дала любимчиков в обиду:
– Это они нарочно, от сердечности! Вроде как добро струят.
– Я им за такие струи…
Чугунков поднял рукав к носу, принюхался. Пахло тонко, душисто, лучше, чем из флакона, который он Настене подарил к восьмому марта.
– Экое… – начал было Федор и подавился словом. Помучался и выдал по складам невесть откуда пришедшее на язык: – Благо-раст-ворение.
Пятнышко истаяло на глазах, не оставив следа.

С тех пор ангелов выпускали все чаще и чаще. Те порхали по дому, но на улицу носа не казали. С Машкой они подружились, слушались ее – заливались не только по красным дням, а в любое время, как она просила.
У Федора так не получалось: ангелы улыбались ему, но его просьб попеть будто не понимали. И вообще: купить ангелов было делом легким, а содежать их оказалось хлопотно.
Выяснилось, что нравилась ангелам не одна лишь манка. Распробовали они глазурные пряники – особенно печатные, с начинкой, и вишневый пирог, и крыжовенное варенье.
Федор ругался, когда находил перышко, прилипшее к сладкому краю вазочки.
Настена ангелов защищала:
– Сам-то волосья в расческе на зеркале оставляешь. Сколько раз тебе талдычила! А это – твари чистые.
– Может, они в варенье ноги мочат? – огрызался Чугунков, гоняя ангелов газетой.
Те не обижались, уворачивались, а Настена стучала по лбу:
– Нашел, с кем воевать.

Впрочем, и у ангелов сыскалась причуда.
Встревожились они, когда Настена принесла в дом яблок. Сбились в стайку, присели на буфет, а как Федор взял мытое яблоко из миски и поднес ко рту, будто ума посходили: сорвались с места, стали чертить, точно ласточки перед дождем – низко, над самой головой. Проносились между рукой и лицом, обдавая ветром от крыльев и мешая. А едва Чугунков отгрыз кусок, раскричались жалобно и почти в глаза ему полезли.
Федор озверел, хотел бить их полотенцем, Настена еле его вытолкала. Ангелы метались по помещению, никак не могли успокоиться. С трудом угомонились.
– Я у себя в доме волен есть, что хочу! – возмущался Чугунков. – Не ворованное, полезное, с витаминами.
– Считай, что у них на яблоки аллергия, – уговаривала Настена.
К ангелам она на удивление привязалась.
– Выгоню, – ругался Федор, не желая отступать слишком легко. – Сам купил, сам избавлюсь.
Машка, услыхав, ударилась в слезы.
– Кто по пьяному делу чертей гоняет, а наш на трезвую голову с ангелами сцепился, – заметила Настена громко.
Федор только руками всплеснул.

Летом решили везти Машку к морю на две недели – деньги были. Настена с Машкой собрались, Федор остался: хозяйство не бросишь.
Машка и радовалась, и переживала одновременно: за ангелов опасалась.
– Не бойся, – успокаивал Чугунков. – Пригляжу. Со скотиной справляюсь, значит, и с ними справлюсь.
– За ними особый уход нужен, – ныла Машка.
Еле выпроводил.

Без семьи было, конечно, труднее – скучновато, и заботы на тебе одном, и свежего борща никто не варит. Но Федор держался. В пятницу взял традиционную беленькую, настругал закуски, сел за стол. Ангелы здесь же уписывали ломоть медовика.
В обычные дни Настена составляла Федору компанию, а тут пришлось уговорить бутылку одному. Чугункову взгрустнулось и, чтобы поднять настроение, он вдогонку выставил на стол бражки собственного изготовления.
– Пить вы со мной не пьете, – вздохнул, обращаясь к ангелам. – Может, хоть споем вместе?
Ангелы зыркали на него и помалкивали.
Федор плеснул себе еще и упрекнул:
– Никакой от вас пользы.
Выпил и снова спросил:
– Так споем?
В одиночестве затянул что-то и умолк.
Обида подступила к Чугункову:
– Значит, есть-пить из моих рук можно? А песню поддержать – зазорно?
Федор рывком поднялся из-за стола:
– Раз так, сейчас я вам устрою изгнание из рая. В поте лица будете мыкаться. А ну, кыш!..
Ангелы взвились, как взлетали сизари в детстве Чугункова – свечой.

…Когда жена с дочкой вернулись, Машка, повисев на шее у Федора, в первую голову кинулась к своим любимцам. Не нашла их, позвала. Клетки в комнате тоже не было.
– А где они?.. Ангелочки?..
– Ну их, – нахмурился Чугунков. – Надоели. И неправильно это – с ангелами вместе жить. Чай, не в райских кущах.
– Выгнал? – заревела Машка. – Зачем? Они же хорошие!
– Ты что натворил? – набросилась на него Настена. – Одного оставить нельзя!
– Да живые, живые они! – не выдержал Чугунков. – Никуда не делись. Просто обособил я их чуть-чуть. Мы ж птицу да хрюшек в комнаты не пускаем? А ангелам от этого только польза вышла.
– Это как? – не поняла Настена.
– Пойдем, – скомандовал Федор.
Он поднялся на чердак. Настена и Машка полезли следом.
На чердаке было темновато, только в дальнем углу что-то светилось.
– Вот, глядите.

Под самой крышей, вверху, прилепилось гнездо – не гнездо: то ли плетень из желтых стеблей, то ли золотая решетка. Над сооружением поднималось теплое зарево, и горела вверху яркая точка – распушившая лучи звезда. Тихое пение доносилось из ангельской обители.
– Устроили там, понимаешь, собственное царствие небесное, – сердито сказал Федор.
Но настоящей строгости в голосе у него не было.