Живность

Федор Чугунков приехал на птичий рынок, чтобы приобрести курей и утей, а вместо того купил ангелов.
Чугунков достаточно побродил по рядам, поглядывая на товар и прицениваясь, но нигде еще не вступал в настоящий торг — желал подойти к делу серьезно. Он решил уже поворотить на второй круг — направиться к замеченным ранее леггорнам и руанам, когда обнаружил мужика с большой клеткой, втиснувшегося между бойкой пожилой бабенкой с цыплятами и невозмутимым стариком с тремя мешками пшена. У мужика была косматая разбойничья борода и темный засаленный прикид, смахивавший на перешитую рясу. В клетке, примостившись на шестках, сидели ангелы.
Чугунков притормозил у клетки, поглазел на ее обитателей и спросил:
— И кто ж это?
— Ангелы, — коротко шевельнул мужик губой в зарослях бороды.

Федор крякнул, потер щеку левой ладонью, а правую сунул от удивления под левую мышку.
— А какая от них в хозяйстве польза? — справился он.
— Ты, поди, и прусака подоить готов, — покосился на него продавец, выкатывая изо рта внушительные буквы «о», как баранки из магазинного пакета.
— Тараканов не держим, — обиделся Чугунков, — а бестолковых покупок нам не надо.
Помолчал и поинтересовался, умерив досаду:
— Разговаривают?
— Поют, — буркнул мужик.

Ростом ангелы были с кенара.
Чугунков постучал пальцем по пруту клетки.
— Не пугай, — насупился ангельский продавец. — Это тебе не голуби.
Голубей Федор не держал, а ангелы ему понравились.
— Сколько стоят? — спросил он.
Мужик сказал.
Федор крякнул во второй раз, уточнил на всякий случай:
— За пару?
— Штука, — отрезал продавец.
Прикинув, Чугунков твердо произнес:
— Беру. Пятерых.
Бородатый смерил его взором, узнал:
— В чем понесешь?
Федор предъявил ему свернутую в рулон клеенчатую сумку в размашистую китайскую клеточку, тот покачал головой:
— Уморишь.
Пошарил за афедроном и извлек на свет старое решето с высоким бортом и под марлевой накидкой. Отворив дверцу, просунул в клетку лапу и сграбастал одного ангела, осторожно сжав пальцы с черной каймой под ногтями. Ангел не пискнул. Поместив малютку в сито, мужик повторил прием четырежды. Взял у Чугункова деньги, придирчиво перечел купюры, передал решето с живностью.
— А чем их кормить? — запоздало спохватился Федор.
— Пищей насущной, — ответил мужик и предложил: — Нужна? Двести за упаковку.
Чугунков поколебался и решил взять: ангел — не порося, баланды не плеснешь.
С решетом и пакетом он отправился восвояси: руки были заняты, да и денег потратил больше, чем рассчитывал.

Дома к Федору подступили жена Настена и дочь Машка.
— Цыплят взял? — потянулась Настена к решету.
— Сама ты курица, — отмахнулся Чугунков.
Машка стянула край марли и воскликнула:
— Ой! Какие хорошенькие!..
Ангелы, задрав головы, хлопали на нее глазищами.
— На что они нам? — недовольно бросила Настена. — Еще передохнут…
— «На что», «на что», — передразнил ее Федор, стараясь изобрести, куда приспособить ангелов, но ничего не придумал и сказал со значением: — Пригодятся.
— Я за ними ухаживать буду, — встряла Машка. — Честное-пречестное.
— А куда поселим?
Федор озадачился. Поставил решето с ангелами на стол и полез на чердак. Погремев там барахлом, спустился со старой клеткой и предъявил ее домашним:
— Вот.
— Может, лучше в пустой аквариум? — засомневалась Настена. — А то ведь застудятся на сквозняке.
— Не застудятся, — решил Федор. — Они к воздуху привычные. И клетка им больше подходит: она ж вся из крестов.
Он указал на перекрещенные прутки.Клетку отчислили от ржавчины, устроили ангелам новоселье. Настена насыпала в кормушку купленной Федором пищи, удивилась:
— Надо же! Манку едят.
Чугунков дернулся, подошел, макнул палец в пыльцу, лежавшую в надорванном самодельном пакете и убедился: манка и есть. Раздосадовался: объегорили его, как дурня — столько в магазине за полтинник можно взять. Настене ничего не сказал, смолчал.
Святой воды в доме не держали, плеснули ангелам обычной, кипяченой. Те не возражали.
— От кошки береги, — предупредил Чугунков Машку.
Но кошка рядом с ангелами держала себя умильно, не облизывалась, лапу к ним не совала.

Ангелы прижились.
Вели они себя смирно, чистили перышки, порхали с места на место, не галдели. В воскресенье, как донесся от церкви дальний благовест, встрепенулись и принялись петь: нежно, на несколько голосов. Федор встал послушать, дался диву: вот ведь выводят! Пели ангелы замечательно, как смычком по душе.

Однажды Федор вернулся и обнаружил клетку нараспашку. Кошка лежала на стуле, намывала пузо.
— Маха! Не уберегла? — рявкнул Федор.
— Не шуми, — вошла Настена. — Целы все.
Машка смеялась в соседней комнате. Чугунков заглянул: ангелы вились под потолком, крутились у пластмассовой люстры.
— Разлетятся — получишь от меня, — предостерег Чугунков дочку.
— Нет, пап, они умные, — не испугалась Машка. — Все понимают.
Ангелы пролетели над Федором, и на рукав ему упала капля.
— Ах, ты!..
Федор замахнулся, но Машка подскочила, обняла его за пояс, не дала любимчиков в обиду:
— Это они нарочно, от сердечности! Вроде как добро струят.
— Я им за такие струи…
Чугунков поднял рукав к носу, принюхался. Пахло тонко, душисто, лучше, чем из флакона, который он Настене подарил к восьмому марта.
— Экое… — начал было Федор и подавился словом. Помучался и выдал по складам невесть откуда пришедшее на язык: — Благо-раст-ворение.
Пятнышко истаяло на глазах, не оставив следа.

С тех пор ангелов выпускали все чаще и чаще. Те порхали по дому, но на улицу носа не казали. С Машкой они подружились, слушались ее — заливались не только по красным дням, а в любое время, как она просила.
У Федора так не получалось: ангелы улыбались ему, но его просьб попеть будто не понимали. И вообще: купить ангелов было делом легким, а содежать их оказалось хлопотно.
Выяснилось, что нравилась ангелам не одна лишь манка. Распробовали они глазурные пряники — особенно печатные, с начинкой, и вишневый пирог, и крыжовенное варенье.
Федор ругался, когда находил перышко, прилипшее к сладкому краю вазочки.
Настена ангелов защищала:
— Сам-то волосья в расческе на зеркале оставляешь. Сколько раз тебе талдычила! А это — твари чистые.
— Может, они в варенье ноги мочат? — огрызался Чугунков, гоняя ангелов газетой.
Те не обижались, уворачивались, а Настена стучала по лбу:
— Нашел, с кем воевать.

Впрочем, и у ангелов сыскалась причуда.
Встревожились они, когда Настена принесла в дом яблок. Сбились в стайку, присели на буфет, а как Федор взял мытое яблоко из миски и поднес ко рту, будто ума посходили: сорвались с места, стали чертить, точно ласточки перед дождем — низко, над самой головой. Проносились между рукой и лицом, обдавая ветром от крыльев и мешая. А едва Чугунков отгрыз кусок, раскричались жалобно и почти в глаза ему полезли.
Федор озверел, хотел бить их полотенцем, Настена еле его вытолкала. Ангелы метались по помещению, никак не могли успокоиться. С трудом угомонились.
— Я у себя в доме волен есть, что хочу! — возмущался Чугунков. — Не ворованное, полезное, с витаминами.
— Считай, что у них на яблоки аллергия, — уговаривала Настена.
К ангелам она на удивление привязалась.
— Выгоню, — ругался Федор, не желая отступать слишком легко. — Сам купил, сам избавлюсь.
Машка, услыхав, ударилась в слезы.
— Кто по пьяному делу чертей гоняет, а наш на трезвую голову с ангелами сцепился, — заметила Настена громко.
Федор только руками всплеснул.

Летом решили везти Машку к морю на две недели — деньги были. Настена с Машкой собрались, Федор остался: хозяйство не бросишь.
Машка и радовалась, и переживала одновременно: за ангелов опасалась.
— Не бойся, — успокаивал Чугунков. — Пригляжу. Со скотиной справляюсь, значит, и с ними справлюсь.
— За ними особый уход нужен, — ныла Машка.
Еле выпроводил.

Без семьи было, конечно, труднее — скучновато, и заботы на тебе одном, и свежего борща никто не варит. Но Федор держался. В пятницу взял традиционную беленькую, настругал закуски, сел за стол. Ангелы здесь же уписывали ломоть медовика.
В обычные дни Настена составляла Федору компанию, а тут пришлось уговорить бутылку одному. Чугункову взгрустнулось и, чтобы поднять настроение, он вдогонку выставил на стол бражки собственного изготовления.
— Пить вы со мной не пьете, — вздохнул, обращаясь к ангелам. — Может, хоть споем вместе?
Ангелы зыркали на него и помалкивали.
Федор плеснул себе еще и упрекнул:
— Никакой от вас пользы.
Выпил и снова спросил:
— Так споем?
В одиночестве затянул что-то и умолк.
Обида подступила к Чугункову:
— Значит, есть-пить из моих рук можно? А песню поддержать — зазорно?
Федор рывком поднялся из-за стола:
— Раз так, сейчас я вам устрою изгнание из рая. В поте лица будете мыкаться. А ну, кыш!..
Ангелы взвились, как взлетали сизари в детстве Чугункова — свечой.

…Когда жена с дочкой вернулись, Машка, повисев на шее у Федора, в первую голову кинулась к своим любимцам. Не нашла их, позвала. Клетки в комнате тоже не было.
— А где они?.. Ангелочки?..
— Ну их, — нахмурился Чугунков. — Надоели. И неправильно это — с ангелами вместе жить. Чай, не в райских кущах.
— Выгнал? — заревела Машка. — Зачем? Они же хорошие!
— Ты что натворил? — набросилась на него Настена. — Одного оставить нельзя!
— Да живые, живые они! — не выдержал Чугунков. — Никуда не делись. Просто обособил я их чуть-чуть. Мы ж птицу да хрюшек в комнаты не пускаем? А ангелам от этого только польза вышла.
— Это как? — не поняла Настена.
— Пойдем, — скомандовал Федор.
Он поднялся на чердак. Настена и Машка полезли следом.
На чердаке было темновато, только в дальнем углу что-то светилось.
— Вот, глядите.

Под самой крышей, вверху, прилепилось гнездо — не гнездо: то ли плетень из желтых стеблей, то ли золотая решетка. Над сооружением поднималось теплое зарево, и горела вверху яркая точка — распушившая лучи звезда. Тихое пение доносилось из ангельской обители.
— Устроили там, понимаешь, собственное царствие небесное, — сердито сказал Федор.
Но настоящей строгости в голосе у него не было.