О вреде курения

– Мишк, вот возьми,- Серега протянул большой красный барашек от пожарного крана. Пальцы легко входили в большие круглые отверстия, и барашек легко ложился ладонь, – вот смотри, так возьмешь, и бей куда попало.
– Серег, ему ж будет больно?- удивился Мишка.
– Ничего, он больше тебя, – нахмурился Серега, – ему тебя бить не больно?
– Мне не больно было, у меня нос слабый, – заспорил Мишка.
– Нос, не нос, а кровь пойдет, и ты продул,- философски заметил Серега, Ты нос прячь от ударов, вот так рукой закрывай, мне папка показывал.
– Боюсь я Серый, вон какой Саня здоровый.
– А я тебе для чего железяку принес? Только бей его сильно, и первый прямо куда попадешь.
-Нет, это не честно, – вздохнул Мишка.

Солнце уныло пробивалось сквозь пасмурную хмурь. Где-то там высоко-высоко в небе гудел самолет. Мишка задрал голову и, всматриваясь в бледный солнечный круг, вдруг понял, что назад дороги нет. Все решиться сегодня, вся улица будет знать кто он: или трус или настоящий пацан. Серега что-то говорил, говорил, а Мишка, как-то отстранился от звуков, и не слышал его слов. Он словно впал в сон. Вот уже они идут за сарай, вот их ждут Саня и Колька, вот они что-то говорят, Саня даже истерически что-то кричит. Перед глазами Мишки, как странное кино мелькали: перекошенное красное лицо Сашки, синяя, набухшая на шее вена, пена на уголках губ. Вена билась под бледной тонкой кожей, и завораживала Мишку. Он ничего не видел во всем свете кроме бьющейся на шее вены.

Дальше Мишка мало что помнил, все как-то странно и отрывками. Вот Саня размахнулся и ударил его, снова пытаясь разбить нос. Вот что-то кричит Андрей, и срывается к дерущимся мальчишкам. Вот Колька в испуге шарахается в сторону, и крутит пальцем у виска, что-то кричит кривя рот. Вот Серега чему-то сильно удивляется, и почему то смеется и хлопает в ладоши. Вот убегает Саня, зажав шею трясущейся рукой, из-под которой течет кровь.

-Ты ебанутый, ей богу, ебанутый, на всю голову! – кричал на ухо Мишке Серега, – ты ему вену прокусил, и снова лицо расцарапал.
– Почему?- удивился Мишка, все еще не понимая, что все происходило с ним, а не в каком-то кино.
– Ты рычал и бился, как собака, – даже прыгнул с земли, с четверенек, когда тебя Сашка с ног сбил. Ты его так приложил,

Мишка устало присел на землю. Одуряюще пахло нагретыми на солнце травами. Пасмурная дымка в небе истончилась, и солнце высоко – высоко в синем чистом небе, в самом зените припекало и землю и травы, и дома и деревья. И эти сараи, с посеревшими старыми деревянными стенами. И крыши покрытые черной, расплавленной, смолистой толью. По Мишкиной ноге полз большой красный муравей, мощными челюстями. Мишка стряхнул его с ноги и заметил, что сидит почти на муравейнике, из которого торопливо, словно по команде стали выбегать муравьи и взбираться по Мишкиным ногам. Мальчик вскочил и стал отряхивать их с ног, вытанцовывая странные па: размахивая руками, и хлопая себя по местам укусов. Отряхнувшись от злых насекомых, Мишка присел на старый чурбан, исколотый давними ударами топора. Серега вытащил из кармана сигареты, – Давай покурим я у отца спер.
– А поймает тебя, выпорет как сидорову козу.
– Не поймает, он вчера пьяным в хлам пришел. Мамку бил, меня гонял.
– И что?
– Да ничего, не помнит он, сколько сигарет было.
– А вдруг помнит?
– Да нет, с утра похмелился, глаза красные, руки трусятся, долго у мамки прощения просил, на коленях стоял.

Серегин отец, был дороден, огромен и силен. С красной, загрубевшей от солнца и ветром кожей лица, с огромными, сильными ручищами. Он работал на лесоповале, и утром каждлого понедельника уезжал на зеленом мотоцикле «Урал» с коляской, в которой вез бережно упакованную бензопилу «Дружба». Треск его мотоцикла разносился ранним утром по всей улице, а в след ему несся яростный лай собак, со всех дворов, и вот уже начиналось утро – у кого то кричали петухи, у кого-то начинали мычать коровы, а звук мотора мотоцикла понемногу исчезал и затихал вдали. Мишка никак не мог представить себе Серегиного отца, такого огромного и сильного – стоящим на коленях и трясущимся.

Серега вытащил зажигалку из кармана, высек искру, но огонь не загорелся. Серега стал чиркать еще и еще, но огня не добыл, – наверное, бензин кончился. Пойдем в сарай сходим, по-моему, у нас он там был.
– Да зачем? Сейчас я папин притащу, у него специальный, для зажигалок, – Мишка видел, как отец заливал свою зажигалку, – погоди. Он выскочил из-за сараев, и нарвался на Саню. Саня, как-то странно посмотрел на него и шарахнулся в сторону, уступив дорогу, -Ебанат, дебил, козел, сука, гавнюк мелкий, – зашипел Сашка в след Михе, потирая засохшую рану на шее. Мишка остановился и посмотрел на своего обидчика, – Сань, давай мириться.
– С волками тамбовскими мирись.
– Ну, это же ты начал.
– И что? Что? Значит надо горло грызть?
-А кто его грыз? Я что ли?
-Ты! Совсем ебанутый.
Мишка нахмурился, или что-то он не помнит, или ему все врут,- ну и что теперь? Война?
– Да иди ты, – Саня сплюнул,- война… Еще чего? Я с малявками не воюю.
– А мне казалось – дерешься, Мишка передернул плечами, и ушел в дом. Сашка рассеяно почесал затылок, и завернул за сараи. Когда Мишка вернулся Сашка и Серега о чем-то увлеченно спорили. Мишка переступив с ноги на ногу, нечаянно задел старое ведро. Ведро негромко звякнуло, и мальчишки прекратив спор, уставились на Мишку.
– Я бензин принес, – Мишка протянул бутылочку Сереге.
– А зачем вам бензин? – удивился Саня.
– Зачемом, – отрезал Серый, – пойдем, Миха отсель
– Пойдем, куда?
-Куда-куда, жопой резать провода, отсель. Нефиг здесь стоять. С этим…
– Да ладно, пацаны, давайте кончать это,- Саня протянул руку, – я подумал, харэ бузить.
-Вот и я говорю: «Харэ»,- протянул руку Мишка. Серега насупился, ему было обидно за друга, и за то, что тот быстро прощает обиды.
– Мих, пойдем, – еще раз дернул за рукав Серый, – нефиг со слабаками водится.

Мальчишки пришли домой к Мишке. Серега с напускным серьезным лицом разбирал зажигалку. Вот он выкрутил и вытащил фитиль, потом, длинную пружинку с кремнем, вытащил из корпуса блестящую запчасть с сероватой ваткой внутри и налил на нее бензин. С первого раза у него ничего не получилось, собрать зажигалку, пружинка, как живая, вырывалась из неумелых пальцев и норовила потеряться то под диваном, то под папиным креслом. И со второго и с третьего… Но еще хуже был кремень, который Мишка трясущимися от волнения руками пытался помочь другу вставить в зажигалку. Промучившись с полчаса, мальчишки утомились и вышли на улицу. Во дворе на скамейке сидел Саня. Ничего не поделаешь, – подумал Миха, – придется просить у него помощи.
-Сань, ты это, зажигалку собирать умеешь? – спросил Мишка
– Умеешь, давай сюда, малявки.
– Мы не малявки,- гордо заявил Серега.
– Ладно, не малявки, зачем зажига вам?
– За надом.
– Да ладно не шифруйтесь, курить небось? – закинул удочку Саня.
Мишка посмотрел на Серегу, тот покачал головой, – нет, не курить, а просто так.
– Ха, просто так, ну и ладно, – Саня ловко собрал зажигалку и засунул ее себе в карман, – пока притырки. Сашка встал и, отряхнув штаны, с деланным независимым видом пошел со двора.
-Сань, отдай зажигалку, она моего папки, – заныл Серега.
– Вот я ему ее и отдам, – Саня чиркнул кремнем, и заорал от боли, вспыхнул весь корпус зажигалки, Саня замахал рукой, пытаясь сбить пламя, и зажигалка полетела в огород к бабке Софье. Мальчишки переметнулись через забор, и едва успели потушить зажигалку, упавшую на собранную в кучу высохшую сорную траву. Из-за угла дома показалась бабка Софья с хворостиной в руке, она как могла, торопилась догнать мальчишек, ругалась и материлась.
– Баб соня, мы не виноваты, это все Санька – закричал Мишка, и они, стремглав ломанулись, снова через забор, через двор, за сараи. Бабка, тяжело дыша, все кричала им в след, и махала немощной рукой с хворостиной.
– Слушай, Серый, а почему зажига загорелась то?
– Да откуда я знаю, – Серега снова чиркнул кремнем, маленький синеватый огонек засветился на фитиле. Серега достал из кармана сигарету, прикурил и вытянув вторую протянул руку- смотри Миха, она сломалась, а давай одну на двоих, или хочешь я покурю поломанную?
-Да ладно, давай мне поломанную, – возразил Мишка, и пока он прикуривал сигарету, пламя внезапно вспыхнуло и опалило Мишке брови и ресницы. Мишка услышал треск и почувствовал запах паленых перьев, словно бабка Степановна палила курицу, но не придал тому никакого значения. Пацаны, сделав, как им казалось, взрослые серьезные лица сидели и выпускали дым. Над головой вилась мелкая мошка, и дым отгонял ее.
– Вот они, – посмотрите на красавцев,- за сараями показалась бабка Софья и Мишкин отец. Отец, со свирепым видом, вытянул из штанов ремень. Мишка оторопел, а Серега, словно мышка прыснул в сторону, бабка Софья постаралась дотянуться до него хворостиной и слегка задела, Серега взвизгнул, подпрыгнул и все-таки убежал. Отец перетянул ремнем Мишку поперек спины, сильная боль, как огнем полыхнула в мозгу у мальчика. Мишка попытался убежать, но отец был и быстрее и сильнее, он зажал его голову промеж ног и стал дубасить по заду. Мишка верещал и вырывался, но это не помогало. Отец что-то кричал, поучал, на чем-то настаивал, но для Мишки все слилось в одну картину: боль, обида, его вопли, крик отца, и, снова, бесконечная жгучая боль, и благий мат отца, и рев мальчишки на всю улицу. А еще довольное лицо старой карги Софьи, которая стояла, опершись о стенку сарая, и хлопала в такт ударам ремня себя по ладони прутиком. Отец побагровел и вспотел, его дыхание сделалось тяжелым, он вытер пот и швырнул мальчишку о землю.
– Если я еще раз увижу тебя, курящим я убью тебя к чертовой матери, – он больно схватил сына за ухо и потащил его домой. А за ними засеменила бабка Софья, увещевая Мишкиного отца, – Что ж ты ирод проклятый делаешь? Ты ж убьешь мальчонку! Отпусти его! Слышишь, Генка, отпусти!
Злой и красный от этой злости отец не слушал бабку, у него перед глазами стояла картинка, его сын курит, по зауглам бычки.

Притащив сына домой, он достал сигарету и протянул ее сыну, – На, кури!
– Не буду! – прохныкал Мишка.
– Будешь, отец прикурил сигарету и с силой вставил ее Мишке в рот,- кури!
– Не буду, – захныкал мальчик. Отец отвесил ему подзатыльник, – пошел в угол!- прорычал отец и отобрав сигарету, измочалил ее в пепельнице. Снова достал сигарету, чиркнул зажигалкой, тяжело сел в кресло и закурил, выпустив в воздух тугую сизую струю дыма, – где-то я что-то пропустил, – думал отец, но что и почему?

Мишка стоял в углу, и пальцем рисовал на стене облака, дома, людей, собак. В голове его было пусто, во рту противно от табачного дыма, тело болело от побоев. Заскрипела входная дверь, Мишка радостно обернулся, – пришла мама! Но нет, отец строго посмотрел на него и сказал, – ты наказан и будешь там стоять до ночи.
– За что наказан? – удивилась мать.
– За курение, у нас сын совсем взрослым стал, – съязвил отец. Мишка покраснел и отвернулся к стене, глотая горькие слезы обиды. Мать и отец ушли на кухню, и о чем-то долго тихо разговаривали. На кухне позвякивала посуда, весело шумела печка, в ней весело потрескивали дрова, было слышно, как зашумел, заворчал старый чайник, и потянуло чем-то вкусным. Каждый в доме занимался своими делами, и только Мишка стоял в углу, отвернувшись от всего мира, и рисовал жуткие картины мести бабке Софье и предателю Сереге. Или вообще хотел умереть, чтоб его больше не было на этом свете. И так, что бы все горько сожалели о нем, таком умном и хорошем мальчике. Как бы плакала мама, горько вздыхал отец, а бабка Софья билась в истерике и каялась в своих постоянных ябедах. От жалости к самому себе Мишка тоненько заскулил, и слезы снова потекли по его лицу. В комнате стало совсем темно и Мишка, устав от обид и слез тихо сполз по стене, и, сжавшись в маленький комочек, уснул, уткнувшись носом в угол.

ПупкинЪ