Поездка в Ташкент. (много букофф)

Ездить на Ташкент у нас проводников в то время щиталось престижна и респектабельна.
Ташкент беспезды канал за школу жизни. После ташкентского направления проводник занехуй делать мог лететь хоть в космос: по сложности и заморочкам это было примерна однохуйственно.
Но, кроме того, работа «на юг» обладала еще и такими плюсами:
Во-первых, на Ташкентском направлении можна было насрать на все инструкции. Во-вторых, о левых доходах проводников ташкентского направления ходили легенды. В-третьих, на югах произростали различные ништяки, которые продавались там по доступным ценам и которые можна было курить как в поездках, так и на отдыхе. Кроме того, моя романтическая натура хотела быстрых телепортаций из холодной зимы в цветущую весну и обратно. Смена климатических поясов за двое суток пути в одну сторону – это было охуеть как интересно. То есть, говоря просто, ташкентское направление – это была дорога в мир роспиздяйства, романтики и кайфа. И мне, как здравомыслящему пацану, конешно жутка зохотелось покорить юга нашей родины..

Начальник аркалыкской бригады, в которой я стажировался, выдал письменные рекомендации: «Теть Люда, это наш поцан, возьми к сибе не пожалееш». А на словах велел передать, что если не возмёт – хуй ей, а не вагоны с капремонта. Тёть Люда была одним из бригадиров ташкентского направления. Милая бабушка метр с кепкой ростом, с добрым лицом и остатками зубов в морщинистом роте.
— Блять….каво же мне выкинуть нахуй, шоб тебя, сцуко взять? – спросила сама у себя заслуженный ветеран Целинной железной дороги, задумчиво ковыряясь в зубе булавкой.
— Ладна, хуй с табой, чёнить придумаем…преходи через четыре дня в поездку…. И не выёбывайся !! – посоветывала напоследок тёть Люда, рассматривая мой щегольской китель с лычками и нашивками, который я замутил из забытого кем-то в вагоне пиджака летчика гражданской овиации.

Через четыре дня я стоял на посадке у раздолбанного купейного вагона, который прошел, судя по виду, как минимум вторую мировую. Пассажиров к нам загрузилось ровно 36 рыл, что меня немнога расстроило и похоронило надежды взять ещё народ без билета, чтобы срубить денег. Все пассажиры с довольными рожами покупали постель, пёрлись за кипятком, и свинячили на пол крошками от жратвы. Изо всех девяти купе завоняло баурсаками, бараньим жиром и прочей хуйнёй.
И тут я должен сказать еще об одном уебанстве пассажиров. Это было одно из долбоёбств, бесивших меня не меньше чем Бари блять Олибасов: Каждый еблан, кто знал буквы, подходил к доске с роспесанием движенья, минут по пять в него тупо пялился, мешая в узком проходе, а потом пиздовал к проводнику и с умным ебальником спаршивал:
-а когда Чимкент?
Спрашиваетца: какова ж хуя ты туда блять фтыкал и какова хуя ты спрашиваеш, если у тебя в билете большими буквами нописано: время пребытия: такоето. Слава богу, получив ответ на важный шописдец вопрос, очередной долбоеб стремился громко озвучить слова проводника, кагбы предупреждая остальных пассажиров: «проводник псих и лучше нихуя у него не спрашивать».

Напарницей у меня была Ирина – баба лет 37 и примерна сантиметров стольки же в диаметре.. Её стервозность выдавали очёчки в тонкой оправе и острый длинный нос, способный проткнуть живот любого кто задумал бы дать ей в рот. Об её худобу можна было запросто сломать хуй, а слишком правильная речь выдавали в ней бывшую училку. То что я попал к Ирине в пару наводило на мысль, что все предыдущие напарники сдохли от её пиздопротивности. Ирина брала с собой в дорогу своего ёбаря, который должен был вместо неё топить печку, складывать матрасы, выкидывать мусор и долбить тележки от обледенения. Одним словом, бичевать в обмен на поибатца. Меня такой расклад очень даже устраивал, поэтому отдав иринкеному ёбарю (его звали Вова) свой китель, сразу после отправления я отправился знакомиться с бригадой.

С собой у меня был «Батыр» (конина такая) и шоколадка. Я представлялся в каждом вагоне, выспрашивал про работу и осторожна предлагал мандалызнуть по писярику. Пройдя вагонов пять, я обнаружил что мой пятизвездочный «Батыр» закончился. Хуй с ним, пока хватит знакомств, решил я и вернулся к себе. Ирина с ёбарем пили чай и жрали из блестящей кастрюльки какую то дрянь, похожую на сопли.
— Давай с нами,…..рагу с маслятками – прошамкал кто то из них..
— Неее, я чай. — Вежливо согласился я и взял большую ложку, чтобы наебнуть соплей из блестящей кастрюльки.
Ирина сказала, что нельзя покидать вагон так надолго, спросила почему от меня воняет коньяком и провела инструктаж: зайцев мы берем только в коридор и только человек пять. Груз мы берем только немножка в тамбур, немножка в щитовку и чуть-чуть в ящик-погреб для белья. Я молча кивал головой как уебан, наяривая рагу из маслят.

Время было 12 ночи, поезд приближался к столице казахстанского рэкета и шахтеров – Караганде. Спросив меня, есть ли еще у меня вопросы, молодожоны закрылись в двухместке для сна и ебли. А я, открыв новую бутылочку «Батыра», стал изучать грузовые возможности купейного вагона.
На запах коньяка из соседнего вагона приперся мой коллега Ермек. Ермек был классическим казахским мачо – маленький и чёрный. Отличительной его особенностью был бешеный акцент, но при этом он отлична знал многие русские поговорки. Наверно ему так легче было говорить с белыми.
-Сделал дел, гуляй бес труда. – сказал Ермек, имея ввиду «наливай».
Я налил полстакана батыра, воткнул его в подстаканник и сказал тост:
-Ну довай ёбнем!
Волшебный яд растекся по организму.
— Ирину слушай, а сам неплашай. Под лижачий камен сем рас отмерь! – разговорился Ермек, опрокидывая коньяк дозу за дозой.
Я внимательно слушал советы бывалого волка ташкентского направления. И тут мы приехали в Караганду.

Сказать что на перроне было дохуя народу – значит спиздеть..Народу было до безобразия дохуища!!! Я сразу вспомнил кино про революцию и битву за Москву. Ермек, который лихорадочно дожирал лимон, воскликнул:
-Запомни, молодой: яблочка на яблоня паосени щитаютца!!!
Ермек съебался в темноту переходной площадки, а я, подкинув в печку уголька, стал готовитца к посадке.

Утро в поезде Акмола –Ташкент начиналось со станции Агадырь. От Агадыря начинался собственно Юг. На этой станции и без того забитый состав дополнялся армией паровозных торгашей. Это щас их не пускают в вагоны, а тогда вагонные барыги обеспечивали сервис пассажирам и бесплатную жратву проводникам.
Но в моём вагоне утро началось с воплей моей пизданутой напарницы.. Первым проснулся Вова – ёбарь Ирины. Дернув ручку закрытого туалета, он вопросительно уставился на меня.. Я затянулся «бондом» из мягкой в то время еще пачки и сказал:
-Пассать на площадку. Умытца в щитовке.
Вова по-плебейски попиздовал ссать между вагонами на убегающие шпалы, а из двухместки высунулся нос Ирины. Блять ну даст же человеку хуй предков такой нос!!!
Повесив на него (не на хуй предков естественно, а на нос) очки, владелица носа стала осматриватца…
Определенно, что то ей не нравилось, но пока я не мог понять что.. Ломанувшись в туалет, Ирина наткнулась на коробки, которыми был забит толчек до потолка. Её глаза стали округлятся… Посмотрев в проход, она поднесла ладошку ко рту, будто ей уебали по челюсти. Затем Ира заглянула в первое купе с пассажирами и сделала какое то утиное движение головой.. Толи она пыталась сглотнуть, толи вспоминала как сосут хуй. Но в следущий момент она истошна начала орать. Она кагбы говорила, что вагоне полный беспредел и что нам пиздец.

А никакого беспредела и не было. Просто было слегка тесновато. В нашем «проводницком» туалете были ящики с посудой (вот хуй ево знаит зачем тогда везли посуду в Ташкент). Пассажиры в проходе напротив купе стояли как в автобусе. Некоторые пытались сидеть на своих сумках и откидных сидушках. В купе ехали не по четверо, а примерна по шесть человек. И еще Ирина не видела тамбур с нерабочей («курительной») стороны. Там было немножка груза. Мешков 30 с макаронами (нахуя на юга везли макароны – для меня до сих пор зогадка). По 15 с каждой стороны переходной двери, ога… Токим образом мой вагон стал для пассажиров некурящим. Особо заядлым курильщикам я говорил, что вышел преказ министра путей сообщения, запрещающий в вагонах курить и приводил для примера доблесный Оэрофлот. Сам я курил в рабочем тамбуре, а пассажиры — или на стоянках или в тамбуре у Ермека, который по этому поводу сильна не переживал. А хуле – зря чтоли он мой коньяк хлестал?

Втариватца по полной меня научил Ермек. Он говорил: «как запрягай, так и ежай». Я толковал это так: запиздяривай груза и зайцев по полной программе. Если бы я послушал свою напарницу – ей пришлось бы рассчитываться с ревизорами своей худющей пиздой, а Вова стоял бы раком и завлекал транспортных милицонеров. Эти были пидарасами, такими же, как и на других направлениях. Впоследствии мне казалось, что все гаишники произошли именно из сотрудников линейных отделов милиции. Взятки всей этой пиздобратии, которой было просто дохуища, назывались дойками. Дойка с купейника, плацкарта и общего вагонов отличалась по размеру: с общака больше, с плацкарта чуть меньше, а с купейника вабще по минималу. И это было справедливо шописдец. Потому что в общак можно было запиздярить в четыре раза больше груза и безбилетников, нежели в наш купейник.

В купейниках была еще одна загвоздка: народ, который доставал билеты в купе, хотел ехать с камфортом. Поэтому тем, кто хотел ехать безбилета, в моем вагоне приходилось вести переговоры дважды: сначала они договаривались с проводником, а затем еще и с «билетниками». Получалось так: вы ебались-доставали себе через 33 пизды заветный билетик в купе, шоб спакойно ехать, пить водку и фтыкать журнал «Кракадил». А среди ночи к вам заваливал какой нибудь уёбок и говорил:
-Бляяяяяяяяя, бротишкеееееееее…неабиссуть, а? Ехать нада билетов нет.. Сам аткуда, а? Сам шимкентскей?? Даурен Жекибаев знаешь? Сын Сеилбека, каторый на Жумабаева живет…эээээээээээээ ево же все знают…А, помнишь да? Ну вот это кузен свата моего троюроднова брата…Аааааайналайн паедим вместе!!
При этом переговорщик подтягивал в вагон всю свою семейку, а те в свою очередь тоже приступали к переговорам, если хотели удобно устроитца.
В любом другом поезде, а особенно на российском направлении, таких ухарей бы слали ровным строем нахуй. Но в нашем поезде все было культурно. Вообще, у казахов не принято слать нахуй по любому поводу.

Те «зайцы» которые не умели договариватца – ехали втридорога. Они подходили к вагону и спрашивали:
— Сколько?
— Полтора,. – отвечал я, имея ввиду полторы цены билета.
Они пиздярили к другому вагону, думая что там дешевле. Но в соседнем вагоне им заряжали уже несколько дороже, чем полторы цены.. Они шли дальше, и чем дальше шли – тем дороже им заряжали. Поняв, что дело хуёво, горемыки возвращались в начальную точку торга – то есть ко мне. Но у меня ввиду уменьшения свободных мест возникала ниибатца инфляция, и стоячие места уже были по 2,5 цены билета. Боясь уже куда-нить отойти от моего вагона, жадины-гавядины всё-таки платили 2,5 цены и ехали. Кароче, безбилетникам кагбы не рекомендовалось ебать мозги проводникам всего состава. Это могло привести к дополнительным суткам ожидания следущего поезда.

Так вот, Ира говорила, что за весь этот беспред в вагоне она отвечать не будет, что она не хочет сидеть в тюрьме за взятки, и что ещё ни один напарник так не забивал хуй на её рекомендации. Я молча достал из того, что когда-то было холодильником наволочку с деньгами.
— Возьмешь отсюда хоть копейку – нос сломаю нахуй! — Предупредил я Ирину.
Сказать, что после этих слов тон моей пизданутой напарницы поменялся – значит нихуя не сказать. Толи ей так сильно хотелось денег, толи она переживала за нос. Её ебальник выражал годами вылизанную фразу: «Завтра в школу с родителями». Но вместо этого Ира сказала:
— А довайте пить чай?
Я закинул окурок в топку титана и завалился спать на вторую полку в двухместке, засунув наволочку с деньгами себе под матрац.

Если кто думает что в поезде Акмола-Ташкент можно было спать, когда захочется – хуй то там. Спать в этом поезде нормальному проводнику можно было только в следущих случаях:
1. Если он пьян в стельку.
2. Если он глухой.
3. Если он умер.
Во всех других случаях бодрящих факторов в вагоне было настолько дохуя, что сон становился недоступным как Анна блять Семенович. Во-первых, это были торгаши. «Самса, манты, лагман бирррееееем!!!» «Палау палау, картошка жаррный бирррееем липёшка гарячий халодный напитке кумыз биррееееем!!!!» Торгашами были в основном женсчины неопределенного пола. Заебанные нищетой черные тётки целый день шароебились по составу, хлопая дверьми и разнося свой голосовой спам. Я валялся в двухместке и мечтал, как прокалываю этих адских спамеров ломиком и сбрасываю их на рельсы через межвагонное пространство. И как за поездом тянется кровавый шлейф из кишков этих торгашей вперемешку с их нехитрым товаром. Холодными напитками в своих мечтах я отмывал переходные площадки от их мозгов и других органов.

Во-вторых, редко кто из пассажиров ехал тихо и скромно. Нализавшись кумыса и айрана (дрянь редкосная — молоко вирблюда и коня соответцтвенно) с баурсаками, большая часть населения вагона начинала петь блюз. Это такая поебень непонятной мелодии на тему «что вижу, то пою». В купейном их было почти не слыхать, зато в плацкарте и в общаке они давали жару шописдец!! Если среди тусовки находился диджей с домброй, фольклор принимал культурные формы. То есть пиздофония из различных мелодий, несущихся из различных глоток, прекращалась, и весь вагон (ну если не пиздеть – то половина, потому что звук разносится максимум на полвагона, как не ори) – весь вагон начинал подпевать народному ортисту. Чтобы попасть в тон никто сильно не заморачивался – главное было орать погромче. Слушая сквозь сонные провалы этот блять хор пятницкова, я представлял себя злым фашистом, а поющую тусовку – партизанами. Я поливал их из «шмассера», а они героически, сука, пели. Последним в моих мечтах умирал домбрист. Его я убивал с особым смаком, отстреливая от поганца по кусочку короткими очередями.

Кроме бизнесменов с кумысом спать мешали вопли моей ёбнутой напарницы.. Она орала на всех: на пассажиров, на торгашей, на Вову, на мои окурки в титане, на тряпку, которая быстро сохнет и вообще на всю-превсю вагонную еботень. Мои просьбы орать потише Ира игнорила напрочь. Поэтому пришлось мне слезть со своей второй полки и напомнить пизданушке кто в вагоне главный. Рассказав, чем я заткну ей рот, если она блядина не прекратит орать, мне удалось вздремнуть.

Быть главным в вагоне – означало принимать решения по забиванию вагона грузом и откатам всякой мелко-проверяющей пиздобратии. Менты, когда заходили в вагон с проверкой, первым делом спрашивали: кто старший? Первый раз, думая, что они намекают на возраст, я с удовольствием тыкнул пальцем в напарницу. Отнимающейся от страха рукой Ира перевела стрелы на меня – типа он старший, товарищ начальник. Дальше начинался торг, сколько же с меня взять. Ошибки акушера в серых мундирах оценивающе смотрели на мешки, коробки и безбилетников и делали ставки. Обычно они ходили парами, как и везде: один умел читать, второй щитать. Писать никто из них не умел, поэтому можно было смело посылать их нахуй, не боясь статей и актов. Но так было не принято. Обычно им давали в то время по сто казаксов на нос. Офицерский состав и ревизоров мы не видели. С ними разводила нашими баблосами бригадир тёть Люда в своем штабном вагоне. Наличнось в наволочке, благодаря этим пидарасам, таяла как первый снег. И моя кащеева радость от обладания кучей теньгушек растворялась с каждой дойкой.

А слева от поезда тем временем возникло много воды. Это было озеро Балхаш. Сарышаган был бы обычным заурядным задроченском, если бы на етой станции не водилась рыба. Капченая, жареная, вяленая, соленая, сушоная, усатая, носатая, горбатая и еще хуй знает какая, – все люди на этой станции были с рыбой в руках. Столько мертвой рыбы сразу я видел только в передаче Человекизакон, когда показывали про японских браконьеров.
С рыбой были мущины, женсчины, сопливые дети, горбатые бабки, и даже осмотрщики вагонов. Все они задёшево стремились перенести этот рыбовирус пассажирам и проводникам нашего состава.. У проводников был иммунитет: рыбу мы покупали не щас, а на обратном пути. А пассажиры почти все блять хватали эту заразу. Выглядела она ниибатца аппетитна. Запах был гораздо хуёвей чем вид, и я представил, как вся эта рыба заплывает с наглыми дохлыми мордами к нам в вагон. Мои опасения подтвердились: Каждый пассажир считал своим долгом купить хотя бы одну. Хотя бы маленькую, но сука вонючку. Со сном можно было теперь распрощаться: к вагонному веселью добавилась еще и вонь от рыбы.

Вечером поезд прикатывал в Чу. Столица анаши встречала дарами природы и нехитрой жрачкой, которой торговало на перроне половина населения этого города. Пассажиры скупали всё, что можно было сожрать, кажетца собираясь поселится в вагоне навсегда. Ганжубас, во преки моим ожиданиям, не продавался тут на каждом углу. И я сразу же решил уточнить по этому поводу у коллег.
Ермек сидел в щитовке и хуярил за обе щёки тушонку без хлеба, запивая какой-то гадостью. На гадости было написано: «Чимкентское пиво».
— Хлеб давада – кристянский еда! – пригласил меня к столу Ермек на чистейшем русском.
Я спросил у Ермека:
— Где тут что-нибудь?
— О!! — сказал Ермек.- Тут щас нету, Щас берем в Ташкенте. Пошли с нами? Город пасмореть будешь.
— Лехко! – согласился я и подумал: нахуй мне это надо?..Но раз сказал – придетца идти, хуле делать.
— Выходить Чимкент, ехать Ташкент. – закончил Ермек
Охуев от его предложения выйти в Чимкенте штоб попасть в Ташкент, я приспросился у своей пизданушки Ирочки. Оказалось, что от Чимкента до Ташкента можно было доехать на такси или автобусе ровно в 3 раза быстрей, чем на поезде.
— Я выхожу в Чимкенте. И ниибет.– сказал я Ире.
Оказалось, что в Чимкенте выхожу не только я и мой сосед по вагону, но и еще полбригады. Мы сели в автобус и попиздярили по ровненькой дорожке в город хлебный. С нами был Жамбулат – проводник из хуй знает какого вагона. Верней с Ермеком и Жамбулатом был я. Потому что они безконца что-то пиздели меж собой по-казахски, а я как лошара прикидывался, что пиздато их понимаю. Иногда я даже по уебански кивал головой: типа точна поцоны, истину говорите!!! На границе с Узбекией мы поменяли казаксы на узбексы. Покуривая красный бонд в мягкой пачке (в автобусе беспесды курили абсолютна все!!) и наслаждаясь видами за окном, мы прибыли в древний город.

*****

Ташкент нас встретил мартовской 15градуснай жарой и угрюмыми узбечками, замотанными в разноцветные простыни по самые пятки или хуй ево знает, что там у них под простынями. Поняв, что не стоит тратить своё зрение на беспонтовых узбекских девок, я просто пялился на городской движняк, ковыляя за своими чебуреками. Но тут они остановились и сказали:
— Всё, пришли. Ты будешь экспертиза. Патамучта ты худой и руский! – Сказали мне мои черные коллеги. Нихуя себе заявочка! — подумал я и выяснил весь расклад: Они каждую поездку брали на этой хате шмаль, но последний раз им задрали цену. Планчик был хороший, и новых поставщиков искать было в лом. Моей задачей было выступить в роли эксперта: курнуть дури и обосрать её качество, чтобы сбить цену. Какого хуя я был похож на конченого ганжу – мои ниибатца тактичные негры предпочли промолчать, наверно чтоб я не обиделся. Но скорей всего в их представлении все русские были опытными плановедами. Я сказал, что с них коробок, и я обосру что угодна. Заключив такой контракт, мы ломанулись на хату.

На хате нас встретили беспезды гостепреимно. Здоровенный узбекский квазимода в наколках что-то гавкнул и откуда нивозьмись появилась тётенька с чайными причиндалами. Мои негры представили меня квазимоде и он почтительно мне кивнул. Мы отхлебывали из кисюшек чай, сидя на ковре за круглым столом высотой по щиколотку. Надо сказать меня всегда бесили эти кагбы столы. Это были не столы, а какие-то блять люки от канализации. Удобно устроится за ними не умели даже сами казахи. Они свинячили жиром себе на штаны, проливали на яица чай, крошили на пол хлебом. Но всегда делали вид, что эта мебель – самое пиздатое изобретение в мире.

Квазимода притащил соль и перец. Заебись пожрать нахалявку!! – подумал я. Но хуй то там! В солонках был план. В одной были зеленые горошенки размером как крупа, а во второй — обычная трава, которую я знал с децкого садика. Ну его нахуй, эти незнакомые гербалайфы!! – подумалось мне, глядя на зеленую крупу.. Но мои индейцы выбрали именно крупу. Жамбулат ловко перемешал немножка крупинок с табаком от бонда и забил адскую смесь в беломорину. Взорвал на правах эксперта, конечно же, я. Дурь была зачотная. На вкус – нефильтрованный бонд. На привкус – горло не дерет, не кислит и не вяжет. Но прихода как от обычной травы я не почуял, поэтому уверенно сказал:
— Хуйня какая-то.
Квазимода что-то затараторил на своём языке, а Ермек перевел:
— Говорит это самый люший рючник. Такой нигде нету. Только тут бывает!
Язык у Ермека как-то странно заплетался. Я посмотрел на Жамбулата. Тот сидел на кортах, раскачиваясь, как дятел. До меня дошло, что Жамбо уже в далеком полете, а Ерема держится из последних сил. Но меня не вставляло.
— На эту цену не тянет. Пробовали и получше. Или пусть тащит нормальную смесь, или снижает цену! А если нито нидругое, так мы пойдем. Возьмем в Джамбуле, как и раньше – не моргнув глазом, спиздел я и стал подниматься с ковра.
Верней, я подумал что поднимаюсь. Но тело вежливо сказало: хуй тебе, дружище!
Главное не подать виду – решил я и намылился с этой целью испить чаю. Рука медленно отделилась от тела и поползла к чайничку. На середине пути она остановилась, а язык сказал:
— Мы уходим. Дорого и не плющит.
Вы когда-нить тормозили пластинку рукой чтобы поржать с баса Алы пугачевой? Так вот мы все там были щас как три блять тормозящие пластинки. Как три зажованные к ебеням кассеты в автомагнитоле «Урал». Мы тормозили шописдец!!
Моё «и не плющит», сказанное квазимоде, получилось нихуя неубедительно, потому что интервал между этими тремя словами был секунд по 10. Я с ужасом понял, что мы покурили настоящий «ручник». Не скатанное с рук зеленое гавно, а настоящий экологически чистый продукт.

Однако, квазимода всё-таки нехотя сбавил цену. Жамбо с Ермеком рассчитывались за дурь, а я пытался обуться в прихожке. Когда мы вышли на улицу, я сел на бордюр и одел туфли как положено: правый на правую, а левый на левую. Все было заебись: У моих индейцев было два пакета, меня ждал обещанный коробок, светило солнце. Мы решили, что будем гулять к вокзалу поближе, чтобы недайаллах непроебать поезд. И тут я прочитал надпись на табличке на стене дома: «Ленин ХУЮБОНИ». Это потом я узнал, что это означает «проспект Ленина». А тогда я просто начал ржать. Я ржал как лошадь блять прежевальского. Беспесды, как целое стадо этих благородных животных. Я ржал, представляя размахивающего хуем Ленина, и тыкал пальцем в табличку, не стесняясь прохожих. Естественно, мой ржач передался моим равшанам. Жамбулат стал икать как ишак, по-видимому так выражая свою радость. Ермек же судорожно загибался, будто ему уебали по яицам и хрипел во весь свой золотой рот. Проходящий народ смотрел на нас и тупо улыбался, оглядываясь вокруг и пытаясь понять, с чего ржут эти три долбоёба.

Жамбо с Ерёмай, пиздя что то между собой, стали ржать пуще прежнего и сели на крыльцо какого-то магазина, не в силах идти пока не проржутца. Я услышал их пиздеж и мне стало еще смешнее. Раз наверно в питцот. Поэтому я сел рядом с ними и натурально заплакал от смеха. Хуй ево знает сколько мы так сидели. Но очнулись мы от того что кто-то ебешил нас веником по головам и по спинам. Нас натурально пиздили. Нас хуярили грязным веником без зазрения совести!! Собираясь разозлиться и отразить эту беспезды яростную атаку, мы оглянулись. Разъяренная узбекская женсчина в чёрной одежде что-то орала и продолжала размахивать своим оружием. Ниндзя!! — подумал я и от этого мне стало почему то еще смешнее. Я отскочил от злой девы и заржал во всесь голос как тока мог. Сквозь слезы я наблюдал, как мои заторможенные джамшуты пытались спасти свои черные тела от этой ведьмы. И тут мне на глаза попалась табличка над крыльцом: «Магазин ритуальных принадлежностей».

Еле как спасшись от неминуемого продолжения пиздюлей, мы продолжили свой путь по столице солнечной Узбекии. До вокзала было совсем недалеко, мы знали это как инструкцию по сигнализации!! Но ручник работал пиздато: до поезда мы добирались по потомошним прикидкам часов шесть. Два из них мы просидели в лагман-хане, проявляя чудеса аппетита. Остальные четыре мы просто шли.
Не стану рассказывать, как меня встретила моя напарница со своим ебарьком Вовой. Скажу только, что на обратном пути она прикинулась, что заболела и валялась всю дорогу на верхней полке в двухместке. Мы же с Вовой прекрасно подружились: я давал ему пару-тройку затягов, и он выполнял кучу моей работы. Единственным минусом ручника было то что он беспезды по жосткому прибивал на веселье. Менты, удивлялись нашей радости и думали что мы ржем с них. Они делали повышенные ставки, и пару-тройку раз мы отчехлялись денежками в увеличенных размерах.
— Вован, нахуя тебе эта Ира? Ты ж нормальный пацан!! – спросил я Вову и взял с него обещание пойти на курсы проводников и стать моим напарником, на что он радостно согласился.
Домой я приехал счастливый, с пакетом кураги, пачкой денег и коробком зеленой крупы, которого мне хватило не только угостить пацанов во дворе, но и на всю следующую поездку. Так я проездил целый год. Ира после той поездки перевелась на Киев, Вову я больше не видел, а Ерема и Жамбо стали моими закадычными приятелями. Дохуя еще чего было интересного. Как-нибудь расскажу….

©Kykrinikez