— Ну, ты чо не спишь-то, сынок… Не спишь-то чего, сынок, я не понял, мама же тебе сказала: спи, в натуре — ну ты, в натуре, и спи, какие дела? Ну, чо «папа», чо «папа»! Папа сегодня устал, работал много, у папы дела были, пожар в офисе, тачка всмятку, четыре пули в жилете, папа устал, ты короче спи давай, на часах вон уже девять тридцать по обменному курсу к доллару — о, видишь, папа уже за базар не отвечает, притомился папа, папе тоже спать надо. Ты, это… Слышь, чего… ты, короче, это… ну… баюшки-баю, понял, да? Чо? Сказку? Да ты чо… Ты же сынуля мой, а не инспектор налоговый, чтоб я те сказки толкал! Сынок, ты давай спи, братан. Вон, смотри, какой у тебя медведь ништячный, круче натурального, вот сюда его к себе положи, и спите рядом, чисто кенты. Сказку? Ну… Где ж я ее тебе… А, ладно. Но тока чтобы уснул сразу, хоп? Ну… Дай подумать. Пушкина-то плохо я помню… Ну… Слушай.
Ну, короче, блин, у самого, блин, синего, блин, моря, короче, жили-были дед да баба, ну, не баба, а старуха, то есть не телка, а грымза, чтоб ты понял, в натуре, ну ты понял, короче. Жили — не тужили. Да и чо им тужить-то — корыто есть, море есть, дождя нет, ветер умеренный, дед в корыто сел, поплыл, сети закинул, минтая там пару спинок поймал, бабка на костре закоптила, похавали — и на нары.
Ни те проблем, ни разборок, ни кипиша никогда. Ну, хата, конечно, не центровая. Окно на помойку, удобства на грядку, телефон — шесть нулей, жилплощадь — пять треугольных метров. Зато свежего воздуха — хоть ты его ногами пинай, экология — образец, пейзаж — экспонат, всякие везде парнокопытные бродят, позвоночные, там, пестики, тычинки — все есть. Но чисто по финансам — облом. Зелень тока в огороде, а деревянных тока корыто и скалка. Короче, хозяйство чисто натуральное, в натуре. Вот.
Ну и как-то раз поперло деда на море, за минтаем, в корыте сидит, скалкой гребет, бабка с берега ему платком семафорит — короче, все чисто по красоте. Ну, дед в законе мореман был, куда надо по уму все приплыл, без базаров вообще конкретно так размахнулся и сеточку-то киданул как надо. И в первый раз попалась ему туфта морская, по ходу рвань всякая: банки, там, целлофан, коряги старые, мины. А он же упорный такой пацан, дедуля-то, снова опять по-новой еще раз по второму кругу метнул — и, ты понял, непруха ему какая: шнурки от ботинок, там, ласты драные, свисток ментовский — ничо путного.
Ну, а дед-то вообще пожилой был парнишка, годы уже, накачка слабая, силы нету, ему уже тока одно из двух остается: или он пустой домой погребет, или еще раз сетку свою закинет и крыша у него от напряга съедет. Но он же не чмо какое, а с понятием человек, догоняет, что если без рыбы на хату упадет, бабка ему родная всю плешь выгрызет. Вот он всеми четырьмя размахнулся и в третий раз так киданул, что чуть с руками не улетело.
И попал, блин! Там она, дура, короче, на мальков охотилась неподалеку, сама здоровая такая рыбеха, рыжая — спасу нет! Сто процентов золота в ней, три девятки, короче — слиток с глазами. И по людской фене с ходу ему толкует: «Братан, в натуре, чтоб мне всю жизнь вслепую на одной культе прыгать, чтоб у меня в глотке резиновая кишка с клизмой встретилась, сто крючков мне в рот и веслом по жабрам!!! Отпусти, братан, любой заказ на дому исполню! Два заказа! Три заказа, братан!! Чего хочешь скока хочешь желай, все будет, у тебя будет, у бабки у твоей будет, бабки будут, бабы, жратва, водяра — все что хочешь желай! Тока отпусти…»
Сынок, ты не спишь? Нет? Ну, ладно… Ох, че ж там дальше то… Как же дальше оно… А! Ну, короче, она же в сети-то ему здоровая такая попалась… эта… как ее… Репка! Да, точно. Хрен ее знает в кого, но уродилась, да. Репка, точно. Дед тянет-потянет — вытянуть не может, бабка пристегнулась — тоже никак, кошка, внучка, Жучка-сучка, участковый пришел, бичей наняли, кран подогнали — не идет, и все тут! Короче, толпа народу уже кругом, Кантемировскую дивизию по тревоге подняли, чтобы, значит, поротно через одного линейного танками ее наверх вытянуть, дед за подписью в Кремль поехал, но не на метро, а на тачке мимо Лубянки, а там же тоже народ-то ушлый сидит, волки те еще, им чо хочешь в рот положи, все откусят, унюхали, короче, что деду немеряно привалило и делиться, козел, не хочет, в смысле, по-ихнему говоря, налогов в казну не платит, вот, и они за ним сразу хвост пустили, наблюдение, наружку, по-ихнему говоря, ага, и вот она, короче, мышкой за ним бежала, наружка-то, да так неловко в зеркале хвостом-то махнула, дед просек, по газам дал и ну от них сваливать! Покатился, покатился и разбился на хрен весь вдребезги, в столб, всмятку, катастрофа, короче, полная, тока одно яйцо целое и осталось. Но не простое, шоб ты знал, а золотое, с инкрустацией и с иголкой внутри, крутое такое яйцо, Фаберже, в общем. Вот.
А раньше-то у людей здоровье-то покрепче было чем как сейчас, дед голову из бардачка вытащил, сиденье от спины оторвал, через капот выбрался и с низкого старта по-пластунски домой попер, а там бабка с голодухи уже на луну воет, рыбки нет, репки нет, загрызть кого-нибудь зубов нет, в огороде кроме лука все кончилось, а она же не Буратино, чтобы один лук вагонами трескать, короче, печальными глазами бабка на мир глядит, и у ее от голода не то что живот, а даже глаза так опухли, что всех предметов в них по четыре штуки видать. Короче, отколотила свои понты, отбегала, отскакала, пора в деревянный футляр ложиться.
И вдруг — чу! Кто-то в сарае клювом щелкает… И вспомнила бабка! И — бегом в сарай, в одной руке вилка, в другой перо, зубы на ходу напильником точит, когти изнутри калоши порвали, даже дверь не открыла, прямо через кирпичную стену пробежала. У нее ж там в сарае курица жила, маленькая такая, беспонтовая, рябая, оспой болела, они с дедом давно уже добить ее собирались, чтобы не мучалась, да все как-то не получалось, то перо по дороге обронят, то по пьяни не в тот сарай влезут, не судьба, в общем, а курица-то рябая, больная, маленькая, но восьмой десяток-то уже разменяла и дальше себе живет, сидит себе на шестке и клювом для разнообразия щелкает, а тут — бах! — старуха на пятой передаче влетает и прямо с порога ее уже почти мочит!
А тут — бах! — с другой стороны дед на карачках вбегает, аж резина у него горит, курице привет, старуху бампером через бедро и человечьим голосом говорит: «Ты чо, грит, Яга старая, шалашовка, над животными издеваесся, брось птицу, карга, а то я тя, как страуса, башкой вниз зарою!!!» Ну, короче, убедил ее там чем Бог послал, слуховой аппарат ей свой дал и толкует: «Тут, короче, подруга, такая муля со мной случилась…»
В общем, все по чину ей заяснил про эту… как ее … ну… про рыбку! Что вот, мол, такие возможности открываются, все какие хочешь желания, любое твое либидо исполнит… Толкуй, говорит, халда, свои три желания! А то я одно свое скажу, и будешь ты у меня зеленая хвостом по камням шуршать!
Ну, у бабки ото всех перспектив слюни по бороде, звуки радостные отовсюду, во все ему пять зубов улыбняк состроила и свистит: «Хочу, говорит, чтобы была я не лохма старая кособрюхая, а наоборот, блин, отнюдь на фиг, раскрасавица модельная молодая, 90-60-90, двадцать лет, тыща долларов в час, для состоятельных господ и зарубежных банкиров по телеграфному вызову личным самолетом в любую точку в любую койку с разбегу, сутки через двое, одна на всех и все на однуе, чтобы как в Голливуде, красиво все, чтобы как в кино — Гюльчатай!.. Гюльчатай!.. открой лифчико…»
Ты уснул, сынок… Вот и молодец. Вот и умница. А то я… Вот и ништяк. А то не умею я сказки тискать. Че-то как-то все больше за жизнь. А она незачем тебе такая. Она другая у тебя будет. Спи, сынок… Эта… как ее… Баюшки-баю! Спи…