Слишком много рождества

— А ты помнишь,- спросила в Раю, где обретаются животные, душа ослика у души вола, — помнишь ту давнюю-давнюю ночь, тогда мы с тобой были в каком-то хлеву, а там, прямо в яслях…
— Дай подумать… Ну да, — подтвердил вол, — в яслях был только что родившийся младенец. Разве я могу забыть? Прекрасный такой младенец.
— С тех пор, если не ошибаюсь, — сказал осел, — прошло… сколько лет? Помнишь?
— Ну что ты, с моей*то воловьей памятью!
— А знаешь, кем оказался тот ребенок?
— Откуда мне знать? Люди те были пришлые. Малыш, помнится, родился замечательный. Непонятно, почему он никогда не выходил у меня из головы. Да, а родители у него были совсем простые. Скажи же, кто он?

Ослик что-то прошептал волу на ухо.

— Не может быть! — воскликнул тот потрясенно. — Правда? Ты, верно, шутишь?
— Чистая правда. Клянусь… Между прочим, я сразу же догадался.

— А я, признаться, нет, — сказал вол. — Наверное, ты умнее меня. Мне и в голову такого не могло прийти. Хотя, конечно, сразу было видно, что ребенок не обыкновенный.
— Ну вот, с тех пор люди каждый год устраивают большой праздник, чтобы отметить его день рождения. И нет для них праздника краше. Ты бы только посмотрел! Это праздник покоя, нежности, душевного отдохновения, мира, семейных радостей, любви. Даже раз бойники становятся кроткими как ягнята. Это называется Рождеством. Слушай, друг, у меня есть идея. Раз уж зашла об этом речь, хочешь, я тебе их покажу?
— Кого?
— Людей, празднующих Рождество.
— Где?
— Где-где… На земле.
— Ты уже там бывал?
— Каждый год туда наведываюсь. Мне выдали специальный пропуск. Думаю, и тебе его дадут. В конце концов, хоть и маленькая, а все же заслуга у нас с тобой есть.
— Ты о том, что мы согревали младенца своим дыханием?
— Давай, если не хочешь упустить самое интересное. Сегодня как раз канун праздника.
— А как же с пропуском?
— Это мы устроим. У меня кузен в паспортном отделе.

Пропуск был получен, и они отправились в путь. Наши легкие-легкие, бестелесные млекопитающие стали планировать с неба на землю. Увидев светлое пятно, они нацелились на него; пятно превратилось в мириады огоньков — это был огромный город. И вот ослик и вол, невидимые, побрели по его цен тральным улицам. Поскольку они былипросто привидениями, автомобили, автобусы и трамваи проходили сквозь них, не причиняя им никакого вреда, и они, в свою очередь, преспокойно проникали сквозь стены, словно сотканные из воздуха. В общем, они могли видеть все, что им заблагорассудится.
Зрелище было впечатляющим: тысячи лампочек в витринах, фестоны, гирлянды, елки, бесконечные заторы автомобилей, с трудом пытавшихся протиснуться в узкие петляющие улицы, кишмя кишащий люд, который сновал взад-вперед, туда и сюда, толпился в магазинах; все нагружались пакетами и пакетиками с таким лихорадочным нетерпением, словно их кто-то подгонял. Ослика эта картина, похоже, забавляла. А вот вол оглядывался по сторонам со страхом.

— Послушай, дружище ослик, ты говорил, что покажешь мне Рождество. Но, по-моему, ты ошибся. Уверяю тебя, здесь идет какая-то война.
— Но разве ты не видишь, как все довольны?
— Довольны? Мне кажется, они с ума посходили. Погляди только, какие у них безумные лица! Как лихорадочно горят глаза!
— Дорогой мой вол, да ты просто провинциал и никогда из Рая носа не высовывал. Ты не знаешь современных людей, вот и все. Чтобы развлечься, получить удовольствие, почувствовать себя счастливыми, людям нужно хорошенько попортить себе нервы.

Мимо них проезжали на велосипедах рассыльные с шаткими грудами пакетов, кто-то что-то грузил в фургончики и выгружал из них, под натиском нетерпеливой публики таяли гигантские пирамиды сладостей и груды цветов, везде загорались и гасли лампочки, всюду гремели похожие на ор песни. Вол, воспользовавшись тем, что он привидение, вспорхнул и с любопытством заглянул в одно из окон седьмого этажа. Ослик деликатно последовал его примеру.
Они увидели богато обставленную комнату, а в комнате — сидящую за столом озабоченную синьору. Слева от нее на столе высилась чуть ли не полуметровая кипа разноцветных карточек и открыток. Синьора с явным намерением не терять ни секунды хватала одну из открыток, мгновение смотрела на нее, потом заглядывала в какие-то толстые книги и сразу же писала что-то на чистой стороне, засовывала открытку в конверт, на конверте тоже что-то писала, заклеивала его, затем брала другую цветную открытку и проделывала те же манипуляции. Ее руки двигались с такой быстротой, что углядеть за ними было невозможно. Но кипа цветных открыток оставалась все еще очень внушительной. Сколько времени понадобится, чтобы разделаться с ней? Было заметно, что несчастная женщина бьется из последних сил. А ведь она еще только принялась за дело.

— Наверное, ей хорошо платят, — сказал вол, — за такую-то работу.
— Какой же ты наивный, приятель! Эта женщина очень богата и принадлежит к высшему обществу.
— Так почему же она так надрывается?
— Она не надрывается, просто отвечает на поздравления.
— Поздравления? А зачем они нужны?
— Незачем. Абсолютно незачем. Но у нынешних людей почему-то такая мания.

Они заглянули в другое окно. И здесь тоже люди в каком-то экстазе, с выступившими на лбу бисеринками пота надписывали и надписывали свои бумажки. И всюду, куда бы ни заглядывали наши животные, они видели, как мужчины и женщины готовили пакеты и свертки, надписывали конверты, подбегали к телефону, опрометью бегали из одной комнаты в другую с бечевками, лентами, бахромками и бумагой, а в это время к ним заходили молодые, чуть ли не падающие от усталости посыльные и приносили другие свертки, другие коробки, другие цветы и новые пачки писем, стопки записок и карточек. И все это, — по крайней мере, если глядеть со стороны, — делалось стремительно, лихо радочно, надсадно, с неимоверным трудом.
Везде была одна и та же картина. Уходы и приходы, покупка и упаковка, отправка и получение, завертывание и развертывание, оклики и ответы. И все то и дело смотрели на часы, все бегали, все задыхались, боясь не успеть, а кто-то, хватая ртом воздух, валился с ног под накатывавшей лавиной пакетов, открыток, календарей, подарков, телеграмм, писем, карточек, записок и так далее.

— Ты говорил, — заметил вол, — что это праздник покоя, мира, отдохновения души.
— Да, — ответил ослик, — когда-то так и было. Но что поделаешь! С некоторых пор, как только приближается Рождество, людей словно какой-то тарантул жалит, и они перестают что-либо соображать. Да ты сам послушай…

Удивленный вол прислушался. На улицах, в магазинах, в учреждениях, на заводах мужчины и женщины быстро-быстро говорили, обменивались, словно автоматы, однообразными фразами: счастливого Рождества, поздравляю, поздравляю, и вас также, поздравляю, поздравляю, с праздником, спасибо, поздравляю, поздравляю, поздравляю… Весь город полнился этим гулом.

— Но сами-то они этому верят? — спросил вол. — И говорят всерьез? Они действительно так любят ближнего своего?

Ослик промолчал.

— А что, если нам отойти немножко в сторонку? — предложил вол. — У меня голова как пустой котел. Мне даже начинает не хватать того, что ты называешь настоящей рождественской атмосферой.
— Вообще-то мне тоже, — сказал ослик.

Они проскользнули сквозь вереницы автомобилей и немного удалились от центра, от огней, от грохота и неистовства толпы.

— Скажи мне, ведь ты все знаешь, — спросил вол, еще не совсем пришедший в себя, — ты действительно уверен, что все они не сошли с ума?
— Нет-нет. Просто сейчас Рождество.
— Что-то слишком уж много этого самого Рождества. А помнишь ту ночь в Вифлееме — хлев, пастухов, младенца? Тогда тоже было холодно, и все-таки там царили покой и умиротворенность. Все было совсем по-другому!
— Верно. А помнишь долетавшие до нас звуки далеких волынок?
— А над крышей слышалось легкое шуршание. Какие-то птицы летали, что ли.
— Птицы? Ну, ты и балда! Это ангелы были.
— А те три богатых господина, принесших дары, ты их помнишь? Такие вежливые, так тихо говорили. Очень достойные люди. Представляешь, что было бы, попади они вдруг в эту круговерть?
— А звезда? Помнишь ту чудесную звезду прямо над хлевом? Как знать, может, она и сейчас там. У звезд жизнь обычно долгая.
— По-моему, нет, — сказал вол скептически. — Здесь звезд и в помине нет.

Они подняли морды, чтобы посмотреть на небо, и, действительно, ничего не увидели. Над городом висела густая серая пелена.
(Дино Буццати).