– С добрым тебя. Ну ты и дрыхнешь, Васек! – Ким и Петрович радостно заржали при виде помятого собутыльника. На старом журнальном столике уже была разложена нехитрая закусь; баночная сельдь и плавленные сырки. Как главное украшение утренней трапезы, соблазнительно обтекала поллитра.
– Веришь, нет? Тебя ждем, не опохмеляемся. Типа, уважуха гыыы! – пробасил Петрович. – А трубы-то горят, думали холодную побудку тебе устроить… помнишь, небось, сержантскую учебку в тыщща девятьсот лохматом году, хе-хе?… как спалось после вчерашнего?
– Сегодня Бога видел, – безо всякого выражения ответил Василий, присаживаясь на продавленный диван. – Во сне.
– Да ну?! Гонишь?! Вот везуха! А нам по белочке больше черти являются! – засмеялись приятели. – И какой он, Бог, из себя?
– Обычный мужик, малость лоховатый с виду. В пинджаке и чмошном галстуке. Очень на главбуха заводского похож, – пожал плечами Васек. – Только еще больше замученный и злой.
– А как же белая простыня? Бородень до пупа? Нимб во сто карат?
– Ничего такого не было.
– Нууу … эт низачет! Авторитетно заявляю, без бороды и нимба это не Бог!
– Да нет, точно Бог… это как-то само собой понятно было… из контекста, – вздохнул Василий. – Разговаривали мы с ним долго.
– Вона как! А на каком языке трепались?
– На русском, на каком же еще? Я другого не знаю.
– Не-е-е, звиздишь … Бог должон или по-латыни, или, на крайняк, по древне-славянски шпрехать, шоб его наши попы понимали … ну и, об чем был диспут с боженькой?
– В основном он говорил, а я смиренно внимал его бесконечной мудрости… много было молвлено… помню только два главных тезиса, «заебали бля!» и «армагеддец вам гандоны!» …
– Прям так по матери и сказал? – ахнул Ким. – А ты уверен, что это Бог был?
– Ошибка исключена.
– Это грустно. Давайте замахнем! – Петрович опрокинул в бездонную пасть стакан и сморщился от невыносимого омерзения. – Что за? … это ж … чистейшая родниковая вода, гадость какая! Надо Заурке из ларька харю начистить, тварь черножопая!
– Заур не виноват, – опустил голову Василий. – Теперь во всем мире так. Все бухло исчезло.
– Ты это… – Петрович угрожающе наклонился к Василию через стол. – Шуткуй, да меру знай. О святом базаришь. Как водка могла исчезнуть?
– А вот так. Нету больше алкоголя. Ни косорылки, ни первача, ни «медузки», ни пучеглаза… ничего больше нет, даже гейского шампусика. И нового произвести невозможно. В сим и заключается коварный Божий промысел.
– Как же так? Я на свою Нюрку только по пьяни и залезаю. Иначе блевать тянет, – потерянно пробормотал Петрович. – А смысл жизни, я вас спрашиваю? Пашешь на дядю за гроши, жрешь помои, живешь в клоповнике, ползешь от получки до получки. Но есть зыбкая мечта, экзистенциальный мираж… заначку от жены схоронил, с корешами втихаря шары залил, и порядок. Жизнь удалась. А сейчас??
– Ну, есть еще дибилятор, – с надеждой произнес Ким.
– Дибилятор? – взвился Петрович. – Ты его хоть раз в жизни по трезвянке смотрел?
– Э-э-э-э … ну, футбол например.
– Футбо-о-ол, – передразнил Петрович. – Два десятка откормленных дебилов, на которых пахать надо, гоняют мяч по полю. Достойное зрелище для хомо-сапиенса. Ты еще «Аншлаг» и «Прожектор перестройки» к ночи помяни.
– Ччерт, – Ким нервно схватил сигарету и чиркнул зажигалкой. Торопливо затянулся. В комнате завоняло паленой резиной. Ким зашелся в мучительном приступе кашля. – Что это??
– С куревом и наркотой такая же тема, – вздохнул Василий. – Все исчезло. Все, что можно было курить, нюхать, пить, грызть, втирать, лизать, колоть. Ничего больше нет. Кранты, короче.
– Что же теперь будет?
– Что будет? Вселенская гармония нарушена. Экономика двух десятка стран загнется. Полыхнет пожар мировой революции. Негры в своих гетто начнут читать К.Маркса и Мартина Лютера Кинга. «I have changed the idea of the democracy and the free society … I have fought for the equal opportunity … for what I lived … and for what I”ve prepared to die». Станут политически сознательными и вырежут всех юристов и банкиров. Что еще? В Южной Америке вспомнят полное имя Че Гевары.
– Кого??
– Командарме Эрнесто «Che» Гевара де ла Серна.
– Ужас.
– Согласен. Что будет в Китае? Сами понимаете. Не дай бог, доживем.
– Nu li gong zuo, wei si ge xian dai hua!!! – вдруг мрачно рявкнул Ким, вскинув ладонь к несуществующей фуражке. – Атас, пацаны… без бухла генетическая память восстает.
Воцарило гнетущее молчание.
– Кстати, Васек, – подал голос Петрович. – Давно собирался тебя спросить. Что это у тебя там, на антресолях пылится?
– Это? Полное собрание сочинений В.И.Ленина. От деда-коммуняки в наследство досталось. Выкинуть хотел, да лень было. А что? – Василий прикусил язык, но было поздно. – Опаньки.
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев День, – обреченно вздохнул Петрович. – Что ж, понеслась родимая… я возьму тома с первого по пятый.
– А я с шестого по десятый, – торопливо сказал Ким.
– Мне переписку с Троцким оставьте, – встрял Василий. – Перечитать хочу. Копировальная техника?
– Ксерокс в бухгалтерии, за шоколадку что хочешь откопируют. – Петрович решительно смел убогую жратву со стола. Маркером набросал грубую карту прямо поверх рекламы блядей в газете «из рук в руки», – 38й микрорайон?
– Я! – гаркнул Василий.
– Добро, – сделал пометку Петрович. – 39й за тобой, Кимка. 40й возьму на себя я. Итого, наш родной завод, с полдюжины школ и пара ПТУ. Двадцать тысяч штыков, как минимум.
На улице громыхнул близкий взрыв. Соратники выглянули в окно. На парковке весело горел соседский хаммер. На фонарных столбах болталось несколько жмуров. На дальнем перекрестке бурлила народная масса с транспарантами. Слышались яростные крики «Смерть ворам и пендосам!», «Отечество в опасности!» и «Возродим СССР!».
– Товарищи, текущие задачи ясны. Штудируем первоисточники, ведем пропаганду, объединяем сочувствующих и вооружаемся, – торопливой скороговоркой пробормотал Петрович. – На этом вводное собрание первичной партийной ячейки объявляю закрытым. О времени и месте следующего собрания будет объявлено отдельно. Расходимся по одному.
– Смерть тотон-макутам!
– Viva la revolution!
– Но пасаран!
Армагеддон вступал в свои права.