Утро в Простоквашино выдалось пригожее.
– Неправильно ты, дядя Федор, бутерброд ешь… – Матроскин почесал себя за ухом и зевнул, – Ты его Хватайкой кверху держишь, а его надо Хватайкой на язык класть. Тогда вкуснее получится.
Дядя Федор голову со стола поднял, изо рта остатки бутерброда вытащил и посмотрел на кота мутными глазами. Кот в фокус не попал. Дядя Федор сжал тогда гудящую голову руками, произвел освежающий стон класса “от прям щас убить бы какую-нить полосатую тварь” и сумел, наконец, поймать кота в фокус. Тот вздрогнул и зажмурился.
– Слышь, Матроскин, – голос дяди Федора напоминал отелятельное мычание Мурки, – Фигассе ваша корова молоко дает.. Из него только сгущенку делать и котов в ней топить.
– Что ж за характер у тебя такой?! – укоризненно заметил Матроскин и, на всякий случай, пересел подальше, – У мужчины характер должен быть легкий, заухомпочесательный, а у тебя – тяжелый, вжидкостиутоплятельный. Куда это годится? С пол-литры… молока-то!
Но тут в дверь постучали. Матроскин живенько со стула соскочил и открывать побежал. Распахнул дверь – а там бобер стоит и мокрого Шарика на плече держит.
– Вот, – говорит, – я вашу Муму из реки вытащил. Делать мне больше нечего, только пса этого спасать. Вы уж в следующий раз в болоте его топите.
– А я не просил меня спасать, – стонет Шарик, – Я, может, хотел утонуть. Лучше умереть Муму, чем жить Филей, между прочим.
– Каким еще таким Филей? – спрашивает дядя Федор и квасу отхлебывает.
– А таким! – отвечает Матроскин, – Это он потом Муму стал, а сначала ты кричал, что он – Филя из “тети Тани” и все пытался его на руку надеть.
– Прости меня, Шарик! – говорит дядя Федор и еще квасу отхлебывает, – Это все Матроскин со своим молоком. Говорила мне мама, чтобы я мясо молоком не запивал.
– Да ладно тебе, – машет Шарик лапой, – Я вот Матроскину тоже говорил всякую дрянь молоком не называть… А он мне национальные индейские избы на печи рисует..
Тут в дверь снова постучали. Шарик дверь открыл – а там Печкин пришел. Завтракать. Уселся сразу за стол и говорит:
– Дайте мне вон то жареное крылышко. Уж больно оно апетитное! – и захрустел сразу крылышком. А потом спрашивает, – Куда это Хватайка пропал? Без его “ктоэтотама” мне кусок в горло не лезет.
И проглотил, к слову, кусок-то. Матроскин на Печкина посмотрел так неприязненно и отвечает:
– Это, конечно, не ваше собачье дело, товарищ Печкин, но последнее упоминание о галчонке вы только что слопали. Может, вам еще телятинки приготовить?
– Какое еще упоминание? – опять спрашивает дядя Федор.
– А такое! – отвечает Матроскин, – Сам же вчера кричал, что дичь должна брюхо ласкать, а не слух раздражать.
Смутился дядя Федор ужасно и говорит:
– Это я отвык от деревенской жизни, наверно. В городе все по-другому. Там я по утрам сам себе кашу варю, а потом весь день с пылесосом вожусь. Мне его мама на совершенолетие подарила.
– Эх, дядя Федор, дядя Федор, – говорит Матроскин, – Жениться тебе пора. Шутка ли – тридцать лет уже.
– Я бы рад! – отвечает дядя Федор, – Но мама говорит, что от жены пользы никакой. Одни неприятности. Другое дело – пылесос, сплошная польза. Или женись, говорит, вон на Матроскине, если приспичило – тот хоть хозяйственный. И варенье варит, и на машинке шьет.
Матроскин тогда еще дальше отодвинулся, за Печкина, и оттуда спрашивает:
– А папа что говорит?
– Папа ничего не говорит, – отвечает дядя Федор, – Папа сначала целыми днями в углу сидел, человечков из желудей мастерил. А потом в Сочи сбежал. Два года уже вернуть не можем – у него еще три новых платья осталось.
– Мне ваш папа сразу не понравился, – подает голос Печкин, – Я еще когда говорил, что его надо в поликлинику сдать, для опытов.
– Нет, я-таки сейчас его щелкну.. из фоторужья, – рычит Шарик, – Вот ведь гнусный тип какой, даром что почетный пенсионер.
– Не надо его из ружья, – возражает Матроскин, – Давай лучше гуталином его вымажем и в председатели изберем. А он нам цены на молоко поднимет.
– Не надо меня гуталином, – вмешивается Печкин, – Я, может, только жить начинаю. Тоже в Сочи поеду.
Тут снова стук раздался. Шарик к двери пошел и спрашивает:
– Кого там еще нелегкая принесла?
– Не нелегкая принесла, а горькая унесла, – отвечает Матроскин и на дядю Федора показывает. Тот уснул, пока суть да дело, и об стол головой стукнулся.
– И что же нам делать? – растерялся Шарик.
– Вот что, – говорит Матроскин, – С этого момента Федора перестаем называть “дядей”, а самогон – “молоком”. Тащи сюда свое фоторужье и ноутбук. На сайт знакомств пойдем – будем давать заметку про нашего мальчика.
© Kurtuazij™