Утро в Простоквашино выдалось пригожее.
— Неправильно ты, дядя Федор, бутерброд ешь… — Матроскин почесал себя за ухом и зевнул, — Ты его Хватайкой кверху держишь, а его надо Хватайкой на язык класть. Тогда вкуснее получится.
Дядя Федор голову со стола поднял, изо рта остатки бутерброда вытащил и посмотрел на кота мутными глазами. Кот в фокус не попал. Дядя Федор сжал тогда гудящую голову руками, произвел освежающий стон класса «от прям щас убить бы какую-нить полосатую тварь» и сумел, наконец, поймать кота в фокус. Тот вздрогнул и зажмурился.
— Слышь, Матроскин, — голос дяди Федора напоминал отелятельное мычание Мурки, — Фигассе ваша корова молоко дает.. Из него только сгущенку делать и котов в ней топить.
— Что ж за характер у тебя такой?! — укоризненно заметил Матроскин и, на всякий случай, пересел подальше, — У мужчины характер должен быть легкий, заухомпочесательный, а у тебя — тяжелый, вжидкостиутоплятельный. Куда это годится? С пол-литры… молока-то!
Но тут в дверь постучали. Матроскин живенько со стула соскочил и открывать побежал. Распахнул дверь — а там бобер стоит и мокрого Шарика на плече держит.
— Вот, — говорит, — я вашу Муму из реки вытащил. Делать мне больше нечего, только пса этого спасать. Вы уж в следующий раз в болоте его топите.
— А я не просил меня спасать, — стонет Шарик, — Я, может, хотел утонуть. Лучше умереть Муму, чем жить Филей, между прочим.
— Каким еще таким Филей? — спрашивает дядя Федор и квасу отхлебывает.
— А таким! — отвечает Матроскин, — Это он потом Муму стал, а сначала ты кричал, что он — Филя из «тети Тани» и все пытался его на руку надеть.
— Прости меня, Шарик! — говорит дядя Федор и еще квасу отхлебывает, — Это все Матроскин со своим молоком. Говорила мне мама, чтобы я мясо молоком не запивал.
— Да ладно тебе, — машет Шарик лапой, — Я вот Матроскину тоже говорил всякую дрянь молоком не называть… А он мне национальные индейские избы на печи рисует..
Тут в дверь снова постучали. Шарик дверь открыл — а там Печкин пришел. Завтракать. Уселся сразу за стол и говорит:
— Дайте мне вон то жареное крылышко. Уж больно оно апетитное! — и захрустел сразу крылышком. А потом спрашивает, — Куда это Хватайка пропал? Без его «ктоэтотама» мне кусок в горло не лезет.
И проглотил, к слову, кусок-то. Матроскин на Печкина посмотрел так неприязненно и отвечает:
— Это, конечно, не ваше собачье дело, товарищ Печкин, но последнее упоминание о галчонке вы только что слопали. Может, вам еще телятинки приготовить?
— Какое еще упоминание? — опять спрашивает дядя Федор.
— А такое! — отвечает Матроскин, — Сам же вчера кричал, что дичь должна брюхо ласкать, а не слух раздражать.
Смутился дядя Федор ужасно и говорит:
— Это я отвык от деревенской жизни, наверно. В городе все по-другому. Там я по утрам сам себе кашу варю, а потом весь день с пылесосом вожусь. Мне его мама на совершенолетие подарила.
— Эх, дядя Федор, дядя Федор, — говорит Матроскин, — Жениться тебе пора. Шутка ли — тридцать лет уже.
— Я бы рад! — отвечает дядя Федор, — Но мама говорит, что от жены пользы никакой. Одни неприятности. Другое дело — пылесос, сплошная польза. Или женись, говорит, вон на Матроскине, если приспичило — тот хоть хозяйственный. И варенье варит, и на машинке шьет.
Матроскин тогда еще дальше отодвинулся, за Печкина, и оттуда спрашивает:
— А папа что говорит?
— Папа ничего не говорит, — отвечает дядя Федор, — Папа сначала целыми днями в углу сидел, человечков из желудей мастерил. А потом в Сочи сбежал. Два года уже вернуть не можем — у него еще три новых платья осталось.
— Мне ваш папа сразу не понравился, — подает голос Печкин, — Я еще когда говорил, что его надо в поликлинику сдать, для опытов.
— Нет, я-таки сейчас его щелкну.. из фоторужья, — рычит Шарик, — Вот ведь гнусный тип какой, даром что почетный пенсионер.
— Не надо его из ружья, — возражает Матроскин, — Давай лучше гуталином его вымажем и в председатели изберем. А он нам цены на молоко поднимет.
— Не надо меня гуталином, — вмешивается Печкин, — Я, может, только жить начинаю. Тоже в Сочи поеду.
Тут снова стук раздался. Шарик к двери пошел и спрашивает:
— Кого там еще нелегкая принесла?
— Не нелегкая принесла, а горькая унесла, — отвечает Матроскин и на дядю Федора показывает. Тот уснул, пока суть да дело, и об стол головой стукнулся.
— И что же нам делать? — растерялся Шарик.
— Вот что, — говорит Матроскин, — С этого момента Федора перестаем называть «дядей», а самогон — «молоком». Тащи сюда свое фоторужье и ноутбук. На сайт знакомств пойдем — будем давать заметку про нашего мальчика.
© Kurtuazij™