ЗабВО (часть 3)

Быстро выясняется, что рабкоманда в полном составе отдыхала по разрешению замполита роты лейтенанта Бальжимаева, так как устала. На тумбочке загнивший рядовой Цыренов. Из молодых… ноги сбил на полевом выходе и загнил… это тут на раз, климат такой, сослали в казарму, где он просто ошизел уже от нежного отношения со стороны подахуевших старших товарищей. Заорал «фишка», потому что ему не устав совали на инструктаже, а поднесли к морде кулак и сказали:
«Если фишку проебёшь – писдец тебе», ума же научить его подавать правильные команды не хватило. Наряд стоит третьи сутки.
(Врубаюсь, что этот несчастный Цыренов все трое суток просидел на табурете, перед дверью.)
Даю команду заменить его с тумбочки и отправить спать. Воробьёв даже бровью не ведёт, а балагур, проводивший меня в казарму, подходит к Цыренову и пихает от тумбочки, занимая его место и лезет в неё, доставая брошенный там штык-нож.

( Оружие дневального, собственно, отличающий атрибут солдата, несущего службу в данный момент. Брошенное вот так оружие, выданное под роспись – это почти что его утеря, а утеря оружия в роте – это серьёзная проблема для ротного.)

– Ну чо, не слышал? Отбой, боец…
Ещё один контрольный выстрел мне в мозг… Цыренов пытается бежать на своих гниющих ногах и на ходу раздеваться, задрочен он до безобразия, и по причине вымотанности его действия со стороны вызывают желание дать пиздюлей всем, кто его довёл до такого состояния.
Начало формирования ненависти к солдатскому беспределу. Это потом я насмотрюсь на подобных бесхребетных чучел. Многие сами виноваты в том, что с ними происходит. Мы с Воробьевым провожаем Цыренова глазами, потом я перевожу взгляд на Воробьёва и, глядя в упор на него, спрашиваю:
– Дембель по осени???
– Да.
– Не «да», а «так точно»… Воробьёв…вешайся.

Через пять минут я нахожу в сортире расстеленную газету, на которой всё приготовлено к кайфожорству… куча конопли и два котелка молока.
В моём подразделении наркоманы.
Последний гвоздь в крышку гроба Устава Вооруженных Сил Российской Федерации и лично Воробьёвской спокойной дембельской жизни.

Я не знаю, что бы было в этом сортире, так как Воробьёв был покрепче меня (гы, не богатырь я… это уж точно) и явно не трус, но тогда так распорядилась судьба, что я, пнув котелки с молоком и развернувшись в бешенстве на Воробьёва, который сразу прянул шага на два от меня – спружинился, зло оскалившись, тормознул на автомате от вопля дневального (балагура Замятина) – «Дежурный по роте, на выход!!».
Сработал курсантский стереотип «чужие в роте», я утрачиваю интерес к охуевшему Дежурному и перевожу взгляд на стену сортира (ежели её пробить, то увидел бы, кто вошёл в роту).
Воробьёв умнее. Ему никакие рамсы в болт не упирались, и он, воспользовавшись паузой и служебными обязанностями, сваливает из сортира, встречать таких своевременных (для нас обоих, в общем-то) гостей.
Я, естественно, как отдавший инициативу, иду вслед за ним. Глупо наводить уборку при чужих – и не вычистишься, и очередной раз убедишь соседа в том, что являешься обыкновенным засранцем.

На пороге роты стоит старлей… молодой, растерянно шарящий глазами по обстановке… на роже понимание, что что-то тут происходит не то, и вообще-то, по возможности, надо отсюда уёбывать.

(ст. л-т Карамышлев – пиджак – за неплохие мозги и умение обращаться с компьютером взят зээншой (зам начальника штаба) – обычная бумажная крыса, которой противопоказано подходить к коллективу молодых и ебанутых на голову людей, даже имея слабую иллюзию власти над ними).

Воробьёв не играет в уставщину, а просто подходит к старлею…
– Тащ старшлеэннт, напугали, я-то думал, кого там… а это вы…
Старлей, не ощущая издёвки над своим жалким статусом, которым только что солдат прямо на его же глазах вытер жопу, увидев скалящегося Воробьёва, прямо расцвёл.
( Оно, конечно, проще всего – отдать жизнь солдат и власть над ними эдаким Воробьёвым… они вам улыбаются и делают вид, что уважают и слушаются… иллюзия правильности успокаивает настолько, что подобные офицеры бывают дико удивлены, почему такой вот Воробьёв в пьяном виде рубит им сразу в рог без разговоров, или творит над молодёжью ночью такое, что в Голливуде хрен когда выдумают… парадокс в том, что, даже получив в бубен… через неделю они опять будут полагаться на того же Воробьёва… Воробьёвы рулят…)
– Воробей, а где… – он замечает меня, – О!!…- озабоченность вообще пропадает с лица. Передо мной молодой розовощёкий и добродушный малый, которому либо в народном ансамбле ложками стучать, либо на рекламу детского питания… мол, вона какими вырастаем… ага, но только не к солдатне и не в тюрьму.
Как картинка в букваре… прямо закалякать охота.
«Твою мать… уёбываю к Бурому водку жрать… одни херувимы, блять… кто же тут рулит? Ну не солдаты же??»
– Так … вы лейтенант Скворин?? – розовощёкий джентльмен в погонах смотрит с надеждой на меня. Вопрос, в общем-то, лишний… я в своей парадке тут, как сахарная пудра на какашке.
– Я.
– А я Вас ищу… пойдёмте в штаб… сейчас капитан Умецкий должен быть… эээ… с ребятами уже познакомились??
« С ребятами… ахуеть… ребятки в обнимку с замполитом роты… почему мне так тошно уже???»
– Знакомлюсь…
– Товарищ лейтенант… я вам ещё Ленинскую не показывал, – Воробьёв, повернув корпус в пол-оборота, глядит на меня.
Конечно – не договорили же. Я оченно ему опасен сейчас. Такие умники умеют бояться. Это радует.
Очко, конечно, у меня не железное, и мне всё-таки больше охота сбежать вместе с Розовощёким, запал бешенства уже прошёл, оставив злость на этого урода со споротыми лычками. Злость попутно вгрызается и в меня самого… «уходить нельзя…в атаку, блядь, вперёд!!». Я понимаю ещё одну сермяжную правду – взялся ебать, еби, а хуй издаля любой дурак показать может.
– Товарищ старший лейтенант, штаб на первом или втором? – уточняю я.
– На втором… пойдёмте… меня Сергеем звать, – протягивает руку, – я зээнша батальона.
– Я позже спущусь… – жму протянутую руку, – меня Алексей… роту посмотрю, и к вам… хорошо??
Румяный старлей всё-таки тоже не дурак… почувствовал, что в воздухе прямо звенит… попытался что-то произнести, выдохнул… опустились плечи… кивнул и повернулся к выходу.
– Ну, я вас жду тогда… только недолго, пожалуйста… – говорит с таким выражением и покорностью течению событий, что, наверное, то же самое при определённых обстоятельствах он сказал бы тому, кто собрался выебать его в жопу.
Человек явно не на своём месте… нехрена ему в армии делать. Не-хре-на.
Уходит.
Воробей поворачивается ко мне.
– Тащ лейтенант… а можно обратиться??
– Можно Машку за ляжку… и козу на возу (я зомбирован отцами командирами на прибаутки), есть такое военное слово «разрешите»… Воробьёв, у тебя три минуты… (послушать эту тварь надо… ну может и не тварь… но удавлю суку зарвавшуюся).
– Тащ лейтенант…можно с глазу на глаз?? – Воробьёв косится на Замятина, изображающего статую на тумбочке.
– Воробьёв, ты тупой? Нет такого слова в армии…
– М-н-аааййй… – досадливо кривя морду в сторону от моего солдафонства и уставщины, – …ну, товарищ лейтенант… разрешите раз на раз??
«Корежит тебя, сволочь??? Ну, ничо… это, блядь, тебе только начало… задавлю, шляпа… хехе… ссука… но здоровый, гад, и наглый… может ведь и рожу своротить… стрёмно, бля, если чо – беру табуретку и хуярю куда попаду, иначе прям в первый день мне набьёт морду солдат… это просто невозможно»
– Уже лучше… ну, веди… хм… в Ленинскую комнату, бля… посмотрим…

Ленинская комната в двух шагах, чем-то напоминает школьный класс. Три ряда парт, на стене портреты Георгия Константиновича и почему-то Александра Невского… как будто меж ними никто в отечестве славно не воевал. Карта мира, подшивка Красной Звезды, шахматы (с наверняка утерянными фигурами), пластмассовые цветы по стенам. Бутафорское радио.
Захожу первым – иду к первой парте, выдвигаю ногой табурет, сажусь в проходе (место для манёвра есть), разворачиваясь к Воробьёву, делаю злобную рожу:
– Ну, я слушаю Вас, товарищ зольдат… три минуты…
– Алексей… давай не будем… а?? Меня вообще-то Сашей звать. Да погоди ты, не кипятись, лейтенант… ну, ясен хуй… ну, косяк у меня… залёт… поймал, нихуя не скажешь. Дык я могу быть тебе пиздец, как полезен… мне на дембель скоро… в роте я в авторитете… все ходы-выходы знаю. Давай мирно всё замнём. Батон не сольёт – ручаюсь. Никто нихуя не узнает – мои все тоже молчать будут, зато помогу, чем смогу… а? …давай на мировую…ты ж меня от силы на год старше… – Воробьёв подходит и протягивает лапу.
Сказать, что я ахуел – не сказать ничего.
Руку игнорирую.
– Воробьёв…я сюда не дружить с тобой приехал,… я приехал служить. И помогать мне служить не нужно. Нужно выполнять то, что от тебя требуется… Уяснил? А тех, кто будет пытаться жить тут так, как хочет лично он, я буду давить. Если ты ещё раз начнёшь мне тут выёбываться, то мне по хуй, кто тут дух, кто тут дембель. Я – лейтенант Скворин, а не какой-то там Батон твой… Заруби это себе… за нихуянеделанье ответишь… ну, а сортир… проехали сортир, ещё раз увижу – оформлю по полной программе… с письмами на родину, маме… всосал, боец? И ещё… Я для тебя Алексей Владимирович в таких разговорах… понял, Сашок??
Воробьёв уже давно убрал руку. Харя прям каменная, сощурился. Понимает. Не будет меж нами взаимопонимания.
– Понял… трудно вам будет служить, товарищ лейтенант… у нас таких не любят.
– Каких – таких?? Пугаешь??? Ха… а я не девка, чтоб меня любить… не ты ли эти трудности создашь??
– Да нет… они и без меня созданы уже… так вы ротному меня не сдадите со шмалью???
– Ремень подтяни, солдат, – тычу я ему в ремень, и он – о, чудо!!! – начинает его подтягивать (на самом деле – рефлекс, вбитый сержантскими сапогами в его башку по духанке, а не моя крутизна на него действует, но это я начну понимать гораздо позже… система есть система).
«Вот оно… подломился… его одно только интересует… осведомленность ротного… ссыт он его… значит, ротный всё-таки рулит, раз такого к ногтю взял ( эх… Воробьёв, как оказалось, был не самым ебанутым дембелем в роте, и не самым матёрым… просто первый наглый солдат в моей жизни, и всё. Но тогда-то мне казалось, что я самого крутого дембеля в роте подтянул. Круто. Покомандуем… ага)
И я, встав, молча выхожу мимо заправляющегося Воробья. А на хрена мне, лейтенанту, что-либо обещать солдату?? Да пусть мучается и дрожит. Ему полезно.
Выхожу в роту. Ну, кто бы сомневался?? Замятин сидит на табурете. Я смотрю на него в упор. Это длится секунду, потом Замятин подрывается. Я делаю к нему шаг, он как-то скукоживается. Врубаюсь, что он просто покорно ждёт заслуженную подачу. Безропотно старается пережить очередной неприятный момент в своей жизни. Мне омерзительно до блевотины от того, что я понимаю, что очень скоро не буду ощущать этих моментов. Не буду даже задумываться. Загрубею. Не хочу. Ненавижу. Уже ненавижу и этих Замятиных, и эту роту, и себя. И это моя работа??? Пинаю со всей дури стоящий табурет. Он летит к оружейке, чуть сильнее – и долетел бы. Ногу отшибаю напрочь. В туфлях пинаться противопоказано. В них действительно только по паркетам шаркать. Но боль, как ни странно, завершает приступ чувствительности, и я опять злой, как чёрт, лейтенант. Лейтенант Российской Армии. И меня тут явно запомнили. Замятин аж вытянулся, упорно смотрит на выход из роты. Я киваю на его сапоги.
– Помочь???
Замятин смотрит на свои сапоги, потом на меня, и опять ждёт в бубен.
– Я на второй этаж. К моему возвращению устранить, – разворачиваюсь и выхожу из роты. Занавес. Глаза б мои этих спектаклей не видели. Но антракты всегда коротки.
Спускаюсь, гордый собой, на второй этаж. Захожу.
– Дежурный по роте, на выход!! – орёт на всю округу тощее тело с тумбочки. Штык на нём висит, как гипертрофированый хуй, прямо под пупком. Подхожу, беру штык за ножны, поднимаю перпендикулярно его отсутствующему животу. Солдат таращит глаза – лапа у уха в приветствии, ещё и тянуться начал… аистёнок, твою мать. Улавливаю буханье сапог слева и отпускаю ножны, которые, естественно, с ускорением возвращаются на место, туда, где висели, прямо ему по яйцам… несильно, но чувствительно. Солдат слегка гнётся, шипит и крючит болезненно лицо. Я оборачиваюсь к подбежавшему Дежурному по роте.
– Дежурный по роте младший сержант Николаев! – узкоглазый крепко сбитый паренёк с фингалом в полрожи.
– Хуясе… сержант (в армаде в званиях есть два моментика интересных… будь ты младшим, просто или старшим сержантом, обращение «сержант» – это нормально, то же самое с подполковником – полковником… зачастую подполу говорят «полковник» – так проще и быстрее обращаться… и так ясно по звёздам – лычкам, с кем говоришь), это тебя так твой дневальный? Наверное, потому, что ты его в божеский вид хотел привести? Стоит он у тебя тут, как чучело… штык на яйцах… я тебе помогать, что ли, должен – следить за внешним видом твоих дневальных?? …хуёво, товарищ младший сержант.
Тот косится на дневального – дневальный лихорадочно начинает заправляться.
– Где штаб?
– Вон та дверь.
Я разворачиваюсь и иду к штабной двери, открываю. Сзади слышу шлепок. Поворачиваюсь… дневальный держится за бубен, а дежурный ему что-то зло выговаривает. Неуставняк. А чем я только что занимался наверху??? И скажите мне, кто всё это порождает??? Оно само…ветром надуло. Есть ли альтернатива?? Есть. Батонство. Нет альтернативы потому что.
Вмешиваться глупо, но надо.
– Отставить, сержант. Доложишь командиру роты о рукоприкладстве – я проверю…
Сержант смотрит на меня. У меня ощущение, что сержант увидел инопланетянина.
– Не слышу, товарищ младший сержант.
– Есть доложить командиру…
Угу…я, типа, поверил. Правила игры. Служба.
Захожу в штаб – две совмещённые комнаты. Первая, с какой-то тёткой полной, лет сорока, в комке за компьютером!! И за стойкой.
(цивилизация блин… в казарме, кстати, свет есть!!!! Я за всеми перипетиями только сейчас это понимаю. Не всё так хуёво, как в общаге. По крайней мере, чай уже есть – жить можно.)
Когда-то она была миловидной, наверное, поднятые на меня глаза очень выразительны.
(это жена командира первого взвода моей роты Дениса П.. У неё двое своих детей, и ей сорок… Денису 22… Обычный Борзинский брак. бытовуха и служба сожрали лейтенанта, и он устроил быт так, как смог… женился на местной разведёнке и получил возможность более-менее спокойно служить, в относительной сытости и чистоте. Баба есть баба, мужик есть мужик.)
– Скворин??
– Я.
– Потом ко мне подойдёшь, я по документам и аттестатам твоим …пару вопросов надо… а-то зампотыл на учениях… я тут за всех… меня Ольга зовут…
Из двери во вторую комнату выходит давешний старлей…
– Пришёл? Ну, пошли…- заходит обратно.
Мы с ним говорим около часа. Весь разговор я смотрю на огромную, во всю стену, карту нашей страны… Флажком отмечена Борзя – Москву я и без флажка вижу… рук дотянуться, поставив один палец на Борзю, а второй потянув к Москве, у меня не хватит, я до конца понимаю, НАСКОЛЬКО я далеко от своей прежней жизни.
Опять становится тоскливо. Старлей, не умолкая, рассказывает об обитателях батальона, высказывая своё личное отношение к ним, обсалютно меня не интересующее. Странное ощущение. Вот я вроде бы здесь человек новый, а он старожил. И, тем ни менее, в общении инициатива у меня. Это не Бурый. Это премудрый пескарь, имеющий собственное мнение только при плотно закрытых входных дверях. И ему самому с собой ни фига не тесно.
Постепенно понимаю, что меня перестаёт интересовать смысл его ответов, сводящихся к одному – опасаться всего: начальства, водки, техники, опять начальства, но уже большого (потому что оно взгреет малое начальство, а малое начальство – это уже жопа), бойцов (этих вообще надо стороной обходить…без пяти минут Чикатилы, даже не знающие слово – интеллигентность), климата, царапин (гниёшь сразу) и т.д.
Прихожу к выводу, что сам разберусь, кто тут кто. Без сопливых гололёд – у самих насморк.
И, главное – я разберусь, кто в этом во всём Я. Лейтенант Скворин – недавний распиздяй 4-го курса, некогда самого престижного военного училища.

В комнату врывается (не входит, а именно врывается) жилистый, чуть повыше меня капитан в выгоревшем, чистом комке и пижонски заглаженной кепке. С первого взгляда понятно – хищник. Не медведь, конечно, и не волк, но шкуру попортить качественно может. Лис, и опытный… матёрый. На Карамышлева (зээншу) даже не смотрит. Смотрит на меня. Да они едва кивнули друг другу. Обширный кабинет сразу становится тесным. Я шкурой ощущаю загустевший воздух.
– Ты Скворин?? – после пятисекундных гляделок.
– Я.
– А чо жопу не отрываете, товарищ лейтенант?? – мастер интонаций Вадим так произносит эту фразу, что хер поймёшь… то ли шутит, то ли всерьёз драть взялся, только подкатывает мягко. Он капитан – я лейтенант… меж нами пропасть его опыта и моего незнания, а главное, неумения себя держать – носить погоны с честью… не оглядываясь на субординацию.
Встаю (нехотя… как давешний Воробьёв):
– А оно тут надо? – это я капитану. Перед ним не лейтенант, а распиздяй с 4-го курса училища. И ему предстоит остругать эту буратину от всего наносного. Он реально разглядывает меня, как Папа Карло. Потом, наконец, улыбается. Он меня уже полностью прокачал. А я его просто не понимаю.
« Да гляди, сколько влезет – дырки не протри. Командир хренов»
– Сейчас обязательно … я Вадим, ты Алексей… я уже знаю, – он протягивает руку и неожиданно улыбается, – я командир 3-й роты. Твой командир, лейтенант, рад познакомится. Наконец-то кадрового дали, а то мы с Дениской уже ебанулись. Терь легче будет, – опять лыбу давит. У него она дюже плотоядная и отнюдь не располагает, только холоднее становится. – Ты ж из МосВОКУ (хуле… полдня прошло – радио работает)?
– Да.
– С техникой как??
– Хреново, – честно признаюсь.
Вадим качает головой. Разочарованно? Удовлетворённо, мол, научим???
– Караулы, наряды – уставы знаешь как??
Ну, тут порядок. Тут я образованный, дальше некуда. Залётчики и распиздяи в армии устав чтут. И это не просто интересная параллель с урками. Это образ жизни.
– Спрашивай… службу знаю… – решаюсь держаться на “ты”. Не на паркетах, в самом деле.
– Боевая?
С картами у меня беда. Ну, а стрелять–пристреливать в училище накормили так, что я тиры обхожу десятой дорогой.
– Умею.
Веселеет.
– В роту ходил??
– Да.
– Бил кого-нибудь??
– Да…- мне отчего-то неприятно… опускаю глаза. Врать и изворачиваться я умею, но не со своими. А этот, кажись, свой… чую.
– Отлично, сработаемся, – подытоживает Вадим, – нормально, лейтенант… только вот фура у тебя уебанская – гыгыгы… я Дальневосточное заканчивал… сейчас кажется, что в прошлой жизни, бгаааааа, пошли в роту.
Собеседование окончено – началась работа. Началась новая жизнь.
Курс Молодого Офицера … Моё КМО.

Заходим в роту под рёв дневального «Смирно!!». Воробей, за шаг до ротного, переходит на строевой
(не за три, падла!!! Но это уже всё-таки похоже на армию).
– Товарищ капитан, за время моего дежурства происшествий не случилось.
– Вольно… Строй рабкоманду, Воробей… Я вам про любовь к Родине рассказывать буду… – Вадим идёт прямиком к двери с табличкой «канцелярия», на ходу достаёт ключ, не особо реагируя на ритуал приветствия. Для него это давно само собой разумеющаяся процедура, не стоящая внимания. Воробей тут же поворачивается к трём бойцам, топчущимся на взлётке, и сообщает им:
– Построение через пять минут.
Те начинают изображать суету.
Вадим открывает канцелярию и смотрит на часы… я тоже (время пошло!).

Канцелярия роты. Святая святых.
А нехуёвая у нас канцелярия. Стены обшиты досками, обожженными горелкой и залакированными, да с надпилами – вид получается обалденный… прям деревянным кирпичом стены выложены как будто.
У окна стол ротного. Меж ним и окном, по левую руку, сейф. На стене справа книжная полка, где лежат чьи-то военники и, как я вижу, всякая ротная документация. Над ней краснорожий портрет нашего говнокомандующего в беретке. Боря Ельцин.
«Интересно, он вообще армией занимается? Я впервые вижу ротного – и уже готов выполнять его команды. Я столько раз видел Ельцина по ящику, но прикажи он мне что-то сделать – предпочту проебаться».
Слева кровать – обычная солдатская – идеально заправленная, отглаженные, отбитые в прямой угол края… только вот подушка треугольником почему-то стоит.
– Блять… Батон… абизьяна… дрых опять тут… – Вадим досадливо сплевывает, берёт подушку и ставит её стоймя к спинке кровати, затем плюхается на эту кровать и принимает полусидячележачее положение. Столы стоят буквой “Т”, и я сажусь напротив ротного, через стол от него. Здесь тоже есть карта, но уже карта мира. Она над головой ротного, на стене. Шкаф у дверей с одной стороны и стопка ящиков с другой. Судя по биркам на ящиках – это материальная база для проведения занятий.
Чтобы провести занятие с бойцами, нужно материальное обеспечение и план-конспект. Если этого нет, то солдат смело может положить прибор на такое занятие, ибо оно неверно организовано. Да и скажите на милость, как научить солдата, к примеру, пристрелять автомат без ПРБ (прибор такой для пристрелки…мушку крутить вверх-вниз и из стороны в сторону по принципу «мушка пулю лови», если кому интересно)?
– Ну, рассказывай…
– Ну… родился…
– ЭЭЭ… алё… лейтенант… ты чего?? Ты мне про то, как в роту зашел, рассказывай… Меня не интересуют книжки, которые ты в детстве читал. Лёх, забудь все, что было ДО… здесь всё по-другому… чем быстрее привыкнешь, тем лучше, причём – для тебя, ты здесь надолго… Безболезненней будет… Ферштейн?? Итак??
Рассказываю, поначалу сбиваюсь на дневальном, потом прорывает, передаю степень своего удивления, так сказать – про сортир молчу. Вадим хмурился до момента с Батоном… тут он ржёт и кивает головой.
– Вот ему в рог мог залепить прямо сразу… а хуле этот Цыренов… чмошник, мараться только, его и так день через день пиздят, он привык. Такие сразу всё бегом делают.
– Ага… видал я, как он бегает… он же реально не соображает уже… зомби.
– Всё он соображает… пока ещё не соображает – как со своей бесхребетностью жить. Забудь о том, что армия д е л а е т мальчика мужчиной. Делают мальчика мужчиной родители и общество, где он воспитывается, а армия либо закаляет, либо превращает в расходный материал. Ты мне лучше скажи, почему не ёбнул Шаботукову?? Почему Воробья не грохнул? Испугался?
– Не знаю… наверное, да…
– Вот этого нельзя… они это поймут, и ты не сможешь командовать. Ты можешь быть дураком, но не имеешь права бояться. Ссыкунов тут и без тебя хватает… Цыреновых, блядь, недоделаных.
– Вадим, а бойца я этого спать положил…
– Которого? Цыренова, что ль??
– Да…
Вадим сразу теряет благодушный вид и, присаживаясь, впивается в меня глазами. Насквозь неприятные впечатления. Взгляд изучающее-холодный, как у биолога, препарирующего лягушку.
– Зачем?
Это уже явно не шутки, и я вижу, что ротный реально серьёзен, на все сто.
Неуютно, шо пиздец. Это не отвлечённые поучения, это уже р а б о т а.
Зачем??? Да за шкафом. Я не знаю, зачем… а вот он знает. Я молчу, смотрю ему в глаза и молчу. Мне нечего тебе сказать, Вадим, я лучше послушаю, что скажешь ты.
– Пожалел?? Хыых… Ты, случаем, не малохольный??? С хуя его жалеть-то??
– Да он не соображал ничего. Говорю же.
– И чо?? Поставил бы задачу на уборку сортира… всё равно он там сам нашёл бы время передохнуть… на крайняк, можно и территорию отправить убирать… это вообще проёб… Но не жалеть на глазах остальных… ты чо, лейтенант? Ты знаешь, что с ним теперь будет, как мы уедем?? Ему этот расслабон поперёк жопы встанет ближайшей ночью. Да и сам же не рад будешь… он теперь будет месяц тебе жаловаться на всё подряд, пока ты его не отпиздишь. Ты ведь ни хуя об этом солдате не знаешь… эта тварь расковыряла ногу и забила землёй, а для верности ещё и слюней в рану ввела. Его Денис – это взводный мой… он ком. первого взвода ,познакомитесь ещё… – сюда в госпиталь вез, чтобы этому уродцу ногу сохранить. Это ещё хорошо, что мне его слили вовремя… день с такой хуйнёй в ране, и реально могут копыто отпилить… вот так. А тебе известно, что потом с командиром вот такого Цыренова делают??? Эээх… зелёный ты ещё… Алексей, тут армия, тут боевая днём и ночью, тут нет места чувствам. А бойца, куда не целуй – везде жопа. Если с солдатом что-то произошло, то это твоя вина… не усмотрел именно ты…. поэтому солдат должен быть постоянно чем-то занят. Ты думаешь, их сюда всех воспитанных и из благополучных семей присыпают? Да они Гагарина ракетчиком называют. Ещё можешь поинтересоваться, где кенгуру живёт, ага. Тут тебе не Москва, и даже не Сибирь… это Забайкалье…край каторжан, смешавшихся с бурятами и якутами…
Лекцию прерывает стук в дверь.
– Да!! – громко говорит Вадим, не отрывая от меня глаз.
– Товарищ капитан, рабкоманда в количестве 13 человек построена.
– Хуясе… а 14-е тело где?? – Вадим удивлённо заламывает бровь на докладывающего Воробья.
– Рядовой Митыпов в санчасти.
– О как??? А ну-к, книгу записи больных сюда… и позови ко мне Фёдора.
( Фёдор – Федорцов… санинструктор… боец – выбрал служить год солдатом вместо двух – офицером. Выпускник ВУЗа, он всех больных водил в санчасть, собрав в кучу, и вообще, учитывая дикий травматизм в батальоне, был очень нужным человеком. Шпилил страшнючую 40-летнюю врачиху из санчасти и прикрывал кучу травм… когда не помогал он, приходилось идти к начмеду батальона, и комбат башлял за его пьянку с начмедом бригады, а потом ревел как раненый носорог.)
– А Фёдор в госпиталь уехал…
– Воробей… как ты меня заебал уже… а!!? – Вадим лениво встаёт с койки и мягко подходит к бойцу. – Вот смотри Алексей. Это Воробей… цельных полгода старшиной проходил у меня… дааа… Неблагодарный скот и ворюга. – Вадим застыл перед Воробьём. – А ещё он у нас наркоман и садюга…
– Сдал всё-таки, казззёл…- цедит Воробей, глядя перед собой и якобы ни к кому не обращаясь.
Вадим удивлённо смотрит на меня.
Я повторно опускаю глаза… «блядь… всего час знакомства, а я уже дважды напорол… не представленный бойцам, уже решения принимаю… идиотские… скрываю от ротного, но не говорить же ему всё, что происходит? Я сам должен… иначе кто же будет мне подчиняться, вечно всё докладывающему наверх мудаку??»
Но Вадим не с утра тут командует… он качает ситуацию и практически сразу вгрызается в Воробья.
– Ха… а ты чо думал?? Ты думал, что твою худую жопу кто-то будет прикрывать? Ты, Воробей, так меня и не понял тогда. Вопрос последний… запись в книге больных на Митыпова есть?
– Нет.
Вадим без всякого перехода лупит бойцу левой в печень. Это больно. Воробей, охнув, гнётся. Правая рука ротного открытой ладонью добавляет по открытой левой щеке чудовищной плюхой, звон от которой глушит даже меня. Воробей же просто падает – сначала на колено и правую руку, а там уже и вовсе встаёт на четыре кости. Вадим коротко размахивается и добавляет в рёбра ногой. Воробей хэкает и валится на бок, прикрывая руками голову.
Вадим делает шаг назад.
– Встать!!! Я с тобой ещё не наговорился, Санек, встать, я сказал, а-то я тебе щяс по телефону позвоню, чтоб ты меня слышал с первого раза.
( Позвонить по телефону… видел один раз в жизни… это пытка. Сразу оговорюсь, тот единственный раз, когда я в этом участвовал, привёл к срыву побега двух отмороженных якутов.
Всё просто… берётся телефон ТА-57… один проводок на правую, другой на левую руки приматываются скотчем… человек сажается на стул и фиксируется тем же скотчем… ноги к ножкам, руки к спинке… дальше крутится ручка вызова и по проводкам идёт ток…не 220, конечно, но тоже приятного мало… человек орёт… следов нет… информация льётся… на себе пробовал, и решил, что в плен не сдамся никогда…вот так… но я этого пока не знаю).
– Не… кх… не надо телефона… тащ капитан… бля буду… не повтортся… – Воробей встает, кряхтя и через силу.
– Да ладно… сколько я от тебя слышал уже это? Что ты мне доложил, когда я вошёл?? “Происшествий нет”… что на самом деле?? Спали? – Спали…
– Нам л-т Больжимаев…
Вадим неожиданно, скользящим шагом оказывается опять перед Воробьевым, и лупит ему берцем по пальцам левой ноги, оттаптывая их каблуком. Воробей вопит и опять гнётся. Двойной по ушам. За волосы и в дверь. Дверь открывается под летящим телом солдата, и Воробей вываливается из канцелярии. Вадим идёт следом, я за ними, конечно.
– Дневальный… лейтенанта Больжимаева ко мне…
На взлётке стоит 12 рыл, судя по всему, их вообще никак не интересует происходящее, пялятся прямо перед собой, хоть бы кто рожу повернул. В этой матрице двигаемся только мы и мухи под потолком, всё и все, кроме нас, мраморно неподвижны. Вадим проходит мимо сидящего и трясущего головой Воробья, попутно добавляя в голову с ноги, и идёт к строю… Воробей, словив подачу, валится навзничь, и я уже вижу кровь. Всё происходящее еле укладывается в башку.
– Шаботуков, – Вадим находит глазами давешнюю чурку, – где Митыпов?
– Нэ знаю, товарищ капэтан.
– Ну, так узнай… тебе 10 минут времени, и Митыпов тут… – Вадим уже обводит взглядом строй. – Если кто знает, где он, то рекомендую помочь Шаботукову… Построение через 10 минут с Митыповым… или без него, но уже в гондоняках (гондоняки – озк… химзащита… её надевание – предвестник полновесной жопы и заёба).
– Разойдись… – Вадим поворачивается к поднявшемуся на ноги Воробью… последний удар частью угодил в лицо… кровь из носа в две дорожки.
– Ой, батюшки-матушки, – всплёскивает руками в притворном ужасе ротный. – Саша, что с тобой?? Ты упал? А ну-ка, пошли умываться в туалет…
Воробей прекращает смотреть на кровавые разводы, перепачкавшие его руки, и чуть пятится. Вадим стоит метрах в пяти и гадко улыбается. Воробей шарит глазами, и натыкается на меня, я в двух шагах на выходе из канцелярии, возле тумбочки…
– Суууууууукаааааа… – Воробей кидается на меня, как ему кажется, виновника всех его нынешних несчастий.
Дальше действую на автомате – шаг с линии атаки, захват плеча и помощь в продолжение движения, пропуская его мимо себя. Мы впечатываемся в тумбочку. Сначала Воробей, а следом, в него плечом, уже я. Отпускаю его, отскакиваю, и в это момент ротный уже возле нас, отрывает Воробья от тумбочки левой, и по всем правилам с маху подаёт с правой в бубен. Воробей ломается в ногах и падает, как подкошенный… (первая челюсть, которую при мне вынесли в роте).
– Дневальный, воды…
Балагур срывается с тумбочки и мчится в сортир.
– Ну, чо встали, бойцы?? Цирк? У вас осталось девять минут, – ротный опять повернулся к рабкоманде… Те, не сговариваясь, ломятся к выходу.
– Чего это он так на тебя? А? Алексей?? – Вадим задаёт вопрос почти шепотом. Ледяным шепотом.
– Да там, в сортире… в общем, коноплю с молоком нашёл я там… а этот…просил…
– Понятно…
Воробей начинает выть… «уууууу…кх…ааа…ыыыы…»
– Во… живой… чё-то я переборщил, – бурчит Вадим под нос. – Дневальный, отставить воды, – громко добавляет он… – Воробьёв – встать.
Воробей, окончательно сломленный и отпизженый, начинает вставать.
– Иди, умойся, и через пять минут в канцелярию…
Солдат, держась, кажется, за всё тело, постепенно поднимаясь, начинает движение к сортиру на полусогнутых. – Замятин, помоги ему…– из сортира, как чёртик из табакерки, вылетает Замятин и подхватывает Воробья. Мы с Вадимом провожаем их глазами, и, как только они скрываются за дверью, Вадим подходит ко мне.
– Алексей… если ты будешь врать мне, как Батон, я тебя просто отмудохаю… я предупредил.
Я пытаюсь что-то ответить, но он прерывает меня жестом.
– Значит, щяс иди поешь и переоденься, часа–полутора тебе должно хватить… потом сюда. Чую, надо нам с тобой побеседовать… вдумчиво.
– Товарищ капитан…
– Кру-гом! Шагом марш, лейтенант… не видишь? Я занят. – Вадим направляется в сортир, а я из роты на хуй.
Меня грызёт неправильность и сюр происходящего. «Воробей – урод… но не до такой же степени… Ротный прав везде, но он же сумасшедший, блядь. Такой ведь и вправду отпиздит за какую-нибудь хуйню…» На душе кошки скребут. «Не успел начать службу, а уже… похуй… буду, блять, драться… хоть генералиссимус, блядь… я себя пиздтить вот так не дам… во попал-то… ебаааааать» – я отдаю себе отчет, что это отчасти бравада перед самим собой. Прокачиваю раз за разом произошедшее.

Больше ничего примечательного до убытия в бригаду на учения не происходит, если не считать того, что дежурный по батальону Бато Бальжимаев так и не отыскивается до нашего отъезда (Вадим играет желваками и зло хмыкает, ни к кому не обращаясь… «Ну, вольному воля…», что звучит как «пиздец котёнку»), а рядовой Митыпов, прибывший из кочегарки от своих друзей, опиздюливается, но уже без моего участия и не с такими фатальными последствиями.
Да на плацу под солнцем охуевает в ОЗК солдат Воробьёв со сломанной челюстью. Как он запихнул свою разбитую морду в противогаз – загадка природы. Вадим только рукой махнул.
« Челюсть зафиксирована – дальше медики разберутся… не первый раз противогаз срезать-то, поди»…

Но это ещё не армия… это распиздяйство бесконтрольных бойцов.
Армия начинается в Цуголе.
Бригадные тактические учения. Бригада в наступлении. Куча народу должна выдвинуться к рубежу атаки, развернуться в цепь и дать пиздов условному противнику. Задействуется артиллерия и авиация. Войнушка по-взрослому. Люди, техника, оружие, боеприпасы, палатки, следовательно – водка, залёты, неуставняк, самоходы, драки в роте и наших бойцов с не нашими бойцами из-за взаимного воровства всего, что плохо лежит. Если спиздил и ушёл – называется «нашёл». Нету понятия «украли», есть понятие «проебал», а коли проебал – восстанавливай. Круговорот вещей в бригаде. Все прелести полевого выхода с утренней сыростью, дневным пеклом и вечерним расслабоном.
Моя первая военная семья. Мать её, Родину нашу.

Вливание в коллектив, с обменом двух бочек соляры (которой тут – хоть утони) на три барана. Пьянка, с которой я, упившись в соплю и пытаясь сохранить лицо, стараюсь съебаться незамеченным, спотыкаюсь о какой-то казан и с грохотом «сохраняю» лицо об землю. Пить по-забайкальски я ещё не умею. Да и печень здоровая. Курсантские пьянки типа литр на троих – детский лепет. Полкило в одно лицо тут – просто среднего уровня пьянка.

День рождения зампотеха роты пиджака Виталика П. Пример двугодичника, уважающего себя и положившего хуй на всё, кроме своих прямых обязанностей… техника в роте бегает… механы предпочитают с ним не ссориться – накладно. Моё пренебрежение к пиджакам, основанное на Батоне, он мне вышибает враз, показывая мою полную безграмотность в технике. А позже и в том, почему его приказы выполняются, а вот мои обдумываются. ( Механик моей машины рядовой Атемасов кладёт хуй на поставленную мной задачу и выполняет работы по обслуживанию техники. А при попытке разбора я натыкаюсь на Виталика, который ставит меня, взводёныша, на место, как старший по должности – зампотех роты как никак.)

Ну и…

гы… выпили за Виталика крепко… мне поутру надо быть в месте дислокации батальона, готовить взвод к выходу. Роту Денис пригонит ( километрах в пяти от палаточного городка зарылись всей техникой, как положено, с масксетями.) Туда утром уезжает кунг (грузовик крытый, как правило, со шконками и печкой – жить можно). Я, бухой в дрезину, собираю всё, что нужно, и иду спать в кунг, сразу… чтоб с утра полегче было, и никуда не тащиться в полуобморочном состоянии.
Просыпаюсь – еду. В окно не видать ни хуя. Ночь. Не утро. Я ещё в говно. Куда меня везут?? Явно не к технике. А куда?? А Кто?? Кунг перепутал спьяну?? Жопа!!! Выпустите меня!!!
Начинаю барабанить в стену к кабине (вообще-то, там кнопка была, но я ж, еблан, разве знал??).
Остановились. Открываю двери… выпрыгиваю и пиздую к кабине. Двери открыты… и никого… и степь… Пьяный я, машина и степь… ну и небо ещё. Куда идти? Куда ехать? Кругом степь – ни огонька, ни хуя… забайкалье, блять. Ору, что всё прощу, только пусть сюда идёт тот, кто сейчас ехал…
– А бить не будете??? – из темноты.
– Не буду… сюда иди…
Всё просто, два бойца решили прокатиться ночью за водкой – самая безобидная шалость… Ни членовредительства, ни побега, ни продажи оружия. Только вот кунг не проверили на наличие уже бухого защитника родины – меня.
Слово сдержал… сам не пиздил.

Вообще-то, эти БТУ (бригадные тактические учения) – самое ахуительное воспоминание о службе в Борзе. Потом ещё были зимние, но это уже был полный распездец. А вот летом в степи наступать, конечно, было интересно.
По замыслу, сначала наносила удар тактическая авиация (это когда реально земля встаёт дыбом на месте расположения условного противника, и ты никак не хочешь оказаться к этому месту ближе, чем находишься, до холода в желудке).
Сначала видишь трассы ушедших от вертолетов ракет… потом лёгкий перестук залпа… потом земля безмолвно встаёт на дыбы и перемешивается, как в адской мясорубке, в воздухе, и только затем долетает звук неебического грохота… можно даже ощутить дрожь земли, хоть и расстояние дюже приличное.
Далее лупит артиллерия. Разница только в том, что не видно, откуда прилетают подарки, а в целом… то же самое… у противника там кровь, говно, песок и пчёлы вперемешку.
Потом идут танки, сметая огнём всё, что там не успело подохнуть, и следом уже атакуем мы, из-за холмов, с них спускаемся в колоннах, а дальше рубеж развёртывания по-батальонно… далее поротно, а уж потом повзводно. Вот тут-то мои орлы спешиваются, и атака в классическом виде… «уря – наши взяли водокачку».
Это по замыслу.
На самом же деле, пока каждый солдат будет знать свой манёвр, проводится ебанись головой какая работа по слаживанию действий. Говнакамандыванию нужна красивая атака бригадой на ровной степи для высоких гостей из Москвы. Ну, а для нас, офицерья младшего комсостава, это карт-бланш на проведение любых занятий по боевой и вождению. Но, при желании, можно заняться и химзащитой, и строевой, и