ты точно ротного кинешь…
— …Кину… даа… — Егор, как когда-то, зло смотрит в стену, – сука он….
— Егор!! Мы, по-моему, договорились насчёт офицеров. Так??
— Ну, так.
— Мне повторить вопрос?
— Да не надо… со шмотками в порядке… а вот котелки и фляги в проёбе… особенно фляги… ну и там, по мелочи.
— Что, не решаемо??
— Фляги, – ответ унылый…не хочется ему вообще ничего решать. Но может всё. Всё, кроме фляг. Иначе бы не поднимал вопроса вообще. У нас давно договорённость- сразу говорить о том, чего не может делать, чтобы я рассчитывал только на себя.
— Фляги я тебе достану, но остальное чтоб было…
— Да нахуя вам?? Вы же переводитесь, пусть сам рожает.
— Егор, текста до хуя… не выводи… говорю, надо – значит, надо…
— Бляяяя… не было печали…
— Я не понял… тебя что? Проверять надо? – я забыл, когда это делал, потому что Егор уже давно не попадался на вранье и знает, что я могу проверить в любое время. Очень дорожит своим словом передо мной. Я, в свою очередь, тоже. И он это знает. Мы были бы неплохими друзьями,… но мы на службе. Тут работают, а не дружат.
Он сдаёт роту. Я не проверяю. Фляги рожаю у третьего батальона через другана начвеща. Он не обеднеет. У нашего такие же запасы и точно такое же движение имущества по своим каналам. В армаде очень многое решают связи, и кто с кем пьёт. Валюта одна – водка.
Денису проверять бесполезно, на момент сдачи всё в наличии, конечно, а дальше то, что необходимо вернуть – вынесут, как ни следи. У бойцов свой кодекс чести, блять.
Егор уезжает раньше, чем я. Провожаю на поезд с очередной партией дембелей. Впервые пью с солдатом водку. На дембель пробил-таки ему старшинские погоны. Выше старшего сержанта пускать не хотели. Денис решал. Скрепя сердце. Имущество роты – штука поважнее амбиций.
Прямо на перроне из горла хлещем «Антошку». Егор всё никак не может мне сказать «ты». Но в итоге жмём лапы, обнимаемся на прощанье, меняемся адресами. Стоим особняком. Остальные не лезут.
— Удачи тебе Игорь. Бошетунмай.
— Будешь у нас… дай знать… Пока… Алексей.
Стою, смотрю на уезжающий поезд… скоро и мне… откуда-то опять всплывает «Мама, всё окей, на хуя нам юэсэй».
Насвистывая, покидаю вокзал, чтобы через неделю, разъебав об паровоз две бутылки водки (специально бегал в начало состава, чтоб колёса крутились лучше), покинуть этот дикий, забытый богом и правительством край. Меня придут провожать все те, с кем я бок о бок тащил лямку службы… где-то спотыкаясь, но чувствуя поддержку, где-то не давая упасть тому, кто рядом. Они провожают меня со смешанными чувствами в глазах… там и пожелание удачи, и зависть, и сожаление, и радость за меня.
И, уезжая, я запоминаю их глаза чётче, чем что бы то ни было. Я вижу в их глазах этот ушедший год и себя, захлёбывающегося кровью, потом, бессонницей и водкой, но держащегося на плаву во что бы то ни стало. Держащегося на плаву в коварной и беспощадной реке жизни.
(Спустя год. Чита. Каштак)
— Лёха, слушай… тебе же уже всё подписали?
— Ну!?
— Едешь?
— Ага.
— Не ссы, вернёшься, бля… слушай… не сгоняешь в Борзю? Молодежь надо отвезти…10 рыл… тебе один хуй неделю сушиться ещё, как минимум, а мне отправить вообще некого. Всех в Красный Яр угнал, а Зелёного не пошлю ( свои Батоны есть везде)… в пизду его, уёбка. – Мишка знает, что я ему не откажу, он — выпускник нашего училища, учился на год старше и был другом моего зёмы. Знаем друг друга давно. Свела судьба в армаде. Бывает.
— Бля… Мих… ну вот делать мне нехуй…
— Да ладно… ты ж там служил… может, из своих кого увидишь… харэ ломаться, Скворин, я уже почти решил вопрос-то… Ну!!?
«Это да. Это он умеет. Решать вопросы. Просчитывает ходы на пять вперёд. Шахматист, твою мать.»
— Ну, хуй с тобой… скатаюсь, всё равно — не ты уломаешь, так начштаба отправит.
— Шаришь… гы…
Борзя.
Захожу в свою роту.
— Дежурный по роте, на выход!!
Дневальный, высокий, худющий, как палка с висящей на ней формой и штык-ножом, болтающимся на яйцах. Подхожу к нему… «дежа-вю??»… поднимаю штык перпендикулярно солдатскому отсутствию живота. Из сортира вальяжно выдвигается дежурный, видит меня, и я наблюдаю, как меняется его лицо. У него, похоже, тоже «дежа-вю». Поначалу несется было ко мне… потом резко начинает тормозить, и аж полуприседает, видя, что я делаю около дневального. Дневальный изображает из себя часового на первом посту, тянется и смотрит поверх меня, якобы ни хуя не происходит. Секундное затишье…я аккуратно поправляю штык на положенное расстояние и говорю дневальному:
— Отставить.
— Отставить, – орёт этот чумазоид. Замечаю, что губа припухшая.
— Солдат, штык должен быть на расстоянии ладони от бляхи, а не на яйцах… А то ведь побежишь куда и отшибёт хозяйство. Понял??
— Так точно.
Дверь канцелярии так и не открылась. Значит, Дениса нет… вообще никого в роте.
— Масягин, – дежурному, – чо? Все на стрельбище??
— Так точно, товарищ лейтенант.
Подхожу к нему. В общем-то, правильно всё… я для него навечно останусь «товарищем лейтенантом Сквориным… МО-ЧМО»
— Старлей я уже… шары разуй, Масягин.
— Ой… извините…
— Ладно… проехали… когда домой??
— Через полгода, совсем чуть-чуть осталось, — отпустило его… улыбается, шок от встречи уже прошёл, и Масягин опять вальяжный дедушка.
— Хм… смотри, не подохни от интоксикации… Это я тебе по опыту… Как Лена??
— Какая Лена?? Аааа… это вы о…
— Понял… забей.
— Да давно забил…
— Ну, бывай, сержант… Ротному привет.
Я передумал кого бы то ни было видеть. Я очень хочу отсюда уехать и не приезжать больше никогда.
Лейтенантский отпуск. До Читы ехал ночь. Там взял билеты на первый же поезд в Москву и еле дождался его, коротая время в видеосалоне, практически не понимая, что показывают. Четверо суток в поезде под плотным градусом, иначе при малейших признаках протрезвления немыслимо хочется бежать впереди паровоза. Домой. К семье. Семья. От мыслей про семью хочется опять выпить и не думать.
Так бывает, что думать, прогнозировать, представлять – гораздо хуже, чем делать. Такого в голове навертишь, напридумываешь, что уже свои умозаключения, основанные на своих же догадках, начинаешь считать истиной. Большинство бед в мире от недостатка информации и неправильных выводов.
Семья.
Я полюбил её сразу, как увидел. Светлана. Её бесполезно описывать. Как описать красоту?? Любые сравнения только умаляют её значимость, ведь красоту чувствуешь сердцем, а не видишь глазами.
Тем более, если это любовь.
Искра, тут же ставшая молнией, размолотила и мой мимолётный роман с милой мне на тот момент девочкой в доли секунды. Она, точно так же, как и я, почувствовала, что это всерьёз и надолго, и без сожаления рассталась… с моим лучшим другом.
Москва. Училище. 3-й курс.
— Лёха, в увал идём??
— Да я с Ленкой на Арбат хотел.
— Бабла до хуя??
— Да нет… на мороженое и пару чашек кофе хватит… ну, букетик там цветов каких-нибудь.
— Романтик ты, Скворин, мы со Светкой тоже погулять решили…. Может, совместим??
— А чо? Идея!! Жек, а у тебя-то как с баблом??
— Очумел, что ли?? Или ты забыл, что я в отпуск через три дня? Щя всё ссажу, а там отпускные дадут… так что порядок.
Женька, мой лучший друг в училище с первого курса, оба гранатомётчики с одного взвода, только в разных отделениях. Он в 1-ом, я во 2-ом. Все радости и беды пополам. Даже в наряды стремились вместе попасть. В караул — непременно в одну смену. Первая пьянка в училище – с ним. Первая драка – тоже.
Ну и …бабы.
На блядки в общаги только не вместе ходили. Потому что он любил одну, а я…
Я вообще влюбчивый был в училище. На дискотеках знакомился. В каждом военном училище есть ГОК. Гарнизонный Офицерский Клуб. Вот там по субботам и воскресеньям у нас и устраивали дискотеки. Ну, чо там… лампочки мигают… Депеш Мод орёт… в мужском сортире блюют, в женском блюют и дерутся… бабы, естественно. Дискотека бесплатная, и вход в училище девушкам на дискотеку свободный. Такоооое приезжает. Были старожилки, проводившие не один курс в армию и передаваемые, как красное знамя, с рук на руки. Но можно было встретить и приличный экземпляр. Вот такой и была моя Лена.
Милая, неопытная, стеснительная и хорошая…из тех, на которых женятся. Подруга у неё блядина ещё та была, вот она её и приволокла на дискотеку. А я, уёбывая от очередной пассии, дабы не залететь с ней на медляк, выхватил первую попавшуюся из сидящих на стульях, под завывания Скорпов балагуря по дороге к центру зала что-то типа:
— Как приятно, что в нашем сарае наконец-то зажглось солнце, и если Вы откажете мне немного погреться в своих лучах, я вот тут прямо у Вас на руках умру, и кто вас будет защищать тогда??
А потом разглядел, кого выдернул, и был сражён тем, что даже в темноте разглядел, как она покраснела. Танцевать она не умела и отвечала односложно, пряча от меня глаза. В то время как вокруг нас топтались, целовались и обжимались, мы танцевали нечто среднее между перетаптыванием на детсадовском расстоянии не менее 15 см меж нами и какими-то элементами танго (это чтобы хоть на чуточку прижать её точёную фигурку к себе). Короче говоря, поплыл курсант Скворин качественно тогда.
И вот…
Мы с Ленкой договорились встретится на Выхино, ей так было удобно. Туда же Жека пригласил свою девушку Свету. Света была москвичкой, но её родители имели дачу в Подмосковье там, где жил Женька, и каждое лето она отдыхала там. Они дружили с детства, а потом конечно, сошлись. Мой друг был счастлив, и на все мои рассказы о новых увлечениях только о ней и говорил. Фотку показывал, я, конечно, хвалил, даже не присматриваясь особо. А на фига?? Всё равно, если крокодил, то хвалить придётся, а если, красавица, так один хрен не про меня.
Ну, вот и пришло время познакомиться.
Стоим на платформе – курим.
— Лёх, я пройдусь… вдруг уже приехала… сидит где-нибудь… ждёт.
— Ага, давай…
Не успел отойти, уже орёт на всю платформу вырабатываемым командирским голосом. Зовёт. Нашёл.
Подхожу и…
Никогда такого не чувствовал ни до, ни после. Бросаю взгляд на сидящую рядом с Женькой девушку, и руки уже ищут ремень, которого на парадке не предусмотрено – поправить. Фура на затылке, чуб наружу – тут порядок, ботинки начищены, а вот штанцы мог бы и подгладить – мудак.
Рядом с ним сидит девушка – мечта. Глазищи. Густые волосы. Улыбка.
«Бог ты мой, я, кажется, стою и молчу, а надо ведь что-нибудь… Ленка сейчас приедет… Скворин – стояааать. Твою мать… Жек… что же ты наделал!!»
— Здравствуйте, я…
— Я Света, мне Женя говорил о Вас…
— Давай сразу на ты… ребят, пошли на ту платформу… Лена туда должна подъехать…
Смотрю, Жек уловил мою реакцию – скривился.
Идём на другую платформу, в переходе бабка торгует нарциссами. Покупаю два веника, один вручаю Светлане. Как же она потом задним числом меня за них ругалаааа. Не любит убитые цветы.
Болтаем о музыке. Света слушает рок. Это просто фантастика. С Женькой у нас вкусы одинаковые… почти. Не любит он иностранщину. А Света слушает Дорз. Джим Моррисон — это не тема… это темища для разговора, учитывая фильм, снятый Оливером Стоуном с Велом Килмером в главной роли – мегавещь.
Смотрю, Женька выпал из разговора окончательно, рожа, как кило лимонов съел.
— Жек, ты чего??
— Да зуб болит.
Ну, вот и моя Лена. Цветы, поцелуй, знакомство. Заставляю себя оторваться от Светы и Моррисона чудовищным усилием воли. Начинаю активно демонстрировать Свете своё внимание к Лене.
«Опаньки. Показалось?? Да нет. Не показалось. Ей это неприятно!!! НЕПРИЯТНО!!! Ура!!! А чего, собственно, ура??» Я не знаю, но я уже точно знаю, что не люблю Лену. А кого я люблю?? Свету любить нельзя – табу. Настроение портится. Едем на Арбат.
Та прогулка на Арбате пролетела быстрее, чем день рождения. Женька разыгрывал карту с больным зубом. Лена, как всегда, больше молчала и шла, куда все идут. А Света… такие без боя не сдаются. Мы успели сменить кучу тем и, дважды поспорив, почти поругаться. Последнее бабло выкинул на палароидные снимки. Сто тысяч на четыре снимка. На что теперь сигареты и водку брать, непонятно… херня… прорвёмся – не в первой.
Два из этих снимков теперь у нас с моей Светланкой в свадебном альбоме. Только вот последнее письмо от неё было аж в марте, и там есть слово, которое я хочу забыть и считать, что и не видел…. это слово «развод». Вот так я еду в свой первый отпуск и накачиваюсь водкой под картинки-воспоминания. Ну, не о Воробье же мне думать… или этой ебучей Борзе, будь она неладна. Водка и Света. Переход власти в роте к Денису совпал с известием о том, что моей семье наступает пиздец по причине моего отсутствия в этой семье. Она почти год без меня. Выносила и родила сына. Лейтенантский отпуск после окончания училища и свадьбы окончился её беременностью и моим убытием в край непуганых идиотов — солнечное Забайкалье. Везти её туда беременную, не окончившую институт?? В край, где нет воды и электричества?? Где я сам еле выжил?? И откуда при всём желании даже не съебаться – денег не хватит до Новосибирска доехать. Не то, что до Москвы.
Лену я тогда проводил, едва поцеловав на прощание. Зачем мне пудрить ей голову, если я понял, что ничего не выйдет?? Проводил, чтобы увидеть только раз. Приезжала потом на КПП выяснять отношения. Толку-то, пожелал счастливой личной жизни и прямо заявил, что разлюбил. Жестоко?? Да, жестоко. Но лучше так, чем потом блядствовать, жить с нелюбимой, проклиная её и себя. Да и от любви дети бывают, а это уже сложнее решать, оперируя понятиями люблю — не люблю. Это уже ответственность. Своя кровь. Сам без отца рос, и своим такого не хочу.
/развод/
Дети всегда становятся заложниками отношений родителей. Это несправедливо, но жизнь – дерьмо. И справедливости в ней, как в гвоздях, которыми Иисуса приколачивали к кресту.
Жек уехал в отпуск, я ушёл с головой в сдачу сессии. Жек, попав в рабкоманду, всё сдал заранее. Точнее, за рабкоманду всё сдал ротный, упоив в хлам весь преподавательский состав, не самому же циклевать расположение! Задумка проста – пока рота в отпуске. Уже отдохнувшая рабкоманда делает ремонт – обычная практика.
Никаких контактов Светкиных у меня, естественно, нет, и я вышвыриваю её из головы… каждый вечер после отбоя вышвыриваю.
Сдал почти всё. Отпуск через неделю. Вернулись отпускнички. Жек, затареный домашней жратвой под завязку (его батя с матушкой живут в посёлке городского типа в своём доме… своё хозяйство), рассказывает о том, сколько выпил и чо творил. Мы находимся в каморке электриков. Нашей Электричке.
Так получилось, что я накоротке сошёлся на 2-м курсе с училищным электриком Володей и, подружившись с ним, получил доступ в эту коморку. Электрик Володя просто сделал ещё один ключ и вручил мне, попросив не палиться с пьянками. У меня появилось место, где я наконец-то мог прятать гражданку (гражданская форма одежды.…в самоход рвануть или в увольнение переодеться – очень удобно, ротный не может зайти и порвать там всё к ебеням… не его епархия). Там же у меня телевизор и топчан. Хошь – пей, есть время – спи. На старшем курсе свободного времени при должной расторопности – вагон и маленькая тележка.
Вот в ней-то мы и сидим с ещё двумя однокашниками. На том же втором курсе наш тандем с Жекой стал квартетом. И держаться удобней, и одной компанией зависать веселее. Где они сейчас все?? Ромка, я слышал, где-то в Казани в танковом училище. Олег вообще в Чечню загремел. Жек, тоже абассака… в единственном на все ВС конном полку под Москвой.
/развод/
Отвлёкся?? Н-дааа. Там-то я ещё не отошедшему от отпуска Женьке и задаю вопрос…
— Как Света??
— Всё просто отлично…она приезжала…у нас всё вообще… короче, мы вместе теперь…
— Не понял?? Ты же говорил, что она с тобой с первого курса… — сказать, что я удивлён его такому заявлению – не сказать ничего.
— Да пиздел я тебе, Леха… ты весь в бабах, а я по ней с ума сходил… а тут приехала, и всё, — рожа умильно-довольная. По хуй ему сейчас на такие мелочи, как то, что говорилось в прошлом. Он счастлив. У меня внутри как оборвалось. Ведь когда мы гуляли по Арбату, ещё ничего, значит, не было?? Я впервые знакомлюсь с обратной стороной своей души. Меня душит злость. Курю, слушаю в пол-уха Женькины рассказы. Сам качаю ситуацию. Ну, влюбился. В девушку друга, про которую так думал, а оказалось, что она только-только ею стала, и, значит, я имел шанс. Имел ли?? Ведь он по ней столько сох!! Мне что, баб мало??
МАЛО!!!
ДАЖЕ БОЛЬШЕ… ИХ ТЕПЕРЬ НЕТ… ЕСТЬ ОДНА… И ВСЁ.
Нет, я, конечно, понимаю, и уговариваю себя, что это блажь. Блажь детская по стоящей на витрине магазина красивой и интересной игрушке, которую мне не заполучить, даже если я начну прямо тут биться головой об пол и требовать желаемое. Успокаиваюсь внутренне, не сразу, но успокаиваюсь, и прихожу… к пустоте. Мне по фиг на отпуск и на приезд Женьки – моего лучшего друга. И тут…
— Да вон в патруль пойдём, так к ней и сорвёмся…. она живёт-то тут — полчаса езды… она о тебе спрашивала… понравилась??
Солнце опять на небе – я счастлив. Как быстро всё меняется!! Но я уже знаю, что на моём солнце есть пятна. И я… я не собираюсь их вытирать. Впервые врубаюсь, что есть вещи, которые, даже понимая, что делаешь неправильно – делаешь. Естественно, я соглашаюсь. Чтобы потом пожалеть.
Я в гостях.
Женька со Светой в обнимку. Целуются. Я сыплю анекдотами, и жду — не дождусь, когда нам надо будет в училище. Для них время летит. Для меня ползёт. Я зря сюда приехал. Водки бы жахнуть, да не берёт, и бутылку съели уже. Свалили с маршрута патрулирования к Женькиной… нашей зазнобе. Служба не убежит. Наслужимся ещё, а Света одна.
Даже не могу вспомнить, о чём говорили. Она смотрит на него. И я тут лишний. Порывался уйти было – не пустили. Счастливые. Хохочущие. А я должен научиться радоваться их радости, наплевав на свой эгоизм. Взрослею прямо у себя на глазах. Зависть – гадко-мерзкое чувство – надо вытравливать.
Знать бы ещё, как.
Она провожает нас к автобусной остановке. Она в центре, мы по бокам. Под руки. Два курсанта старшего курса (3-й за плечами, считай, если война — мы младшие лейтенанты), одетые с иголочки по всем правилам военного шика. Со стороны для многих её сверстниц – просто идиллия.
Они болтают, я молчу.
Мне хватает того, что её пальчик, незаметно для всего мира, нарезает, еле касаясь коготком, круги по моей ладони. И меня нет. Я весь там… на ладони своей левой руки. Под этим коготком. Мне окончательный пиздец, и вместе с тем я с ужасом думаю о том, что девчонки могут быть настолько коварны.
И та, которую выбрал я, явно из их числа.
Уезжаю в отпуск с тяжёлым сердцем. Пью и трахаю чёрт-те что по месту жительства, до училища. Приезжаю. Через пару-тройку дней нас должны угнать на месяц в Раменское собирать картошку. Уродилось столько, что того и гляди в полях останется – в стране развал и убирать некому. А так и на училище запасём, и на офицерский состав, и колхозу перепадёт то, что и так сгнить должно, по идее.
Всем хорошо. Перед картошкой отпускают в увольнение. Решаем нажраться по этому поводу на квартире моих родственников, от которой у меня есть ключи. Ромка с Олегом откалываются, у них планы – общага – ебля.
— Светку позовём?? – Жек.
— Жек, зови, конечно… но мы ж нажрёмся в дым…
— А-то она меня бухого не видела!!
Мы бухие. Меня водка берёт меньше. Жек напился и валит спать. Мы остаёмся вдвоём. Пьяные – целуемся. Я вижу её третий раз в жизни. Понимаю, что так нельзя, но сил сопротивляться самому себе нету. И дооооолгий разговор на балконе в августовскую ночь. Мы живём в одном мире. Наши вселенные не просто близки, а идентичны. Ей нужно крепкое плечо, а мне — вытравленная казармой нежность.
Но она девушка моего друга. Мы можем целоваться, пока он спит, но… будущего нет при таких раскладах. Надо объясняться с Женькой, и она к этому не готова. Я вижу. Значит — мне.
Еле нахожу в себе силы уйти спать.
Просыпаюсь. Утро и она.
Надо мной её лицо…единственное в мире любимое лицо. Я сплю?? Она наклоняется и, едва касаясь, целует меня в губы. И я понимаю, что я не сплю. И ещё я понимаю, что, кажется, я потеряю друга.
Она уходит. Ночью спала рядом с Женькой.
Я встаю, иду на кухню… начинаю варганить из вчерашнего стола что-то похожее на завтрак. Бодун – пиздец, но есть пиво и сигареты…. это радует.
Жек встаёт самый последний. Ему сегодня в патруль, у меня увал до восьми вечера, у него до трёх.
Похмелились. Вяло поговорили и начали собираться, утро-то у нас наступило в 12.
Электричка наша. Жек ушёл готовится в патруль.
— Свет, слушай, он предлагал тебе выйти замуж за него??
— Нет.
— А предложит, пойдёшь??
— Теперь нет.
— Почему??
Пожимает плечами.
— Потому что есть ты. Я поняла, что не люблю его.
Я опускаю голову. То, что я сейчас сделаю, называется подлостью… или инстинктом выживания нации. Борьба за существование вида, мать его.
— А за меня пойдёшь??
Изгибает бровь.
— Я серьёзно.
Смотрит. Уголки губ дрожат. Слеза. Одна. Она берёт мою морду своими нежными ладошками и целует мои глаза, потом губы. Это значит – ДА. Это значит, что я впервые принимаю решение такого масштаба. Это значит, что я не отступлюсь от своих слов. Это значит, что любовь сминает любые приличия и понятия, и меня размазало по колее её колёс, как пел Бутусов.
Какой я был наивный. Я и представить себе не мог, насколько бессмысленно вставать на пути Любви. С тем же успехом можно стоять на пути локомотива, гордо выпятив подбородок, пока он тебя не сметёт к чертям собачьим, даже не заметив помехи.
Я провожаю её. Она не просит, но и так понятно, что с Женькой говорить мне. Оставляет телефон и уезжает.
Я, счастливый, возвращаюсь в казарму и налетаю на старшину. Он тут же ставит меня в наряд из-за невернувшегося с увала Иванова. У меня никаких эмоций на это. Вместо возмущения глупо улыбаюсь… да хоть во все наряды, вместе взятые, товарищ старшина, мне по хуй все ваши военные движения. Я впервые в жизни счастлив так, как, наверное, не буду уже счастлив никогда. И это не полученная после долгих страданий игрушка. Это новая ступенька в жизни – лучшая ступенька…я так думаю.
А потом прибывает патруль…и Женька.
Идёт мимо сдавать штык, я на тумбочке.
— Жек, у меня к тебе разговор.
— У меня к тебе тоже.
Ну вот. Он всё понимает – не слепой. Проще решать будет. Я подлец, но жутко счастливый подлец.
Меняюсь с тумбочки, заходим в сортир. Никого, кроме нас.
Сразу вопрос в упор:
— Ты с ней спал??
— Нет.
— Фууух, – выдыхает – думал, тебя пиздить придётся.
— Пока не спал.
— Не понял.
— Жек, прости, я её люблю. Я ей предложил выйти за меня замуж… она согласилась.
— Ты охуел??? Тебе чо? Баб мало??
— Жек, для меня нет больше баб, есть только она.
Хрясь, я только что смотрел на него и уже смотрю в сторону. Уебал. Прав. Я не защищаюсь. Не отскакиваю, не бью, я поворачиваю голову к нему и одними губами повторяю:
— Прости, Жек.
Он не прощает. Уходит. Я выхожу из сортира с двойственным чувством. И облегчение – больше ничего не мешает нам с ней, никто и не сможет, но вместе с тем — я предал друга… впервые в жизни.
Мы не разговариваем сутки, я достаиваю наряд и валюсь спать – через день на картошку ехать.
А наутро Жек пропал. На койке осталась записка для ротного. В ней он просил прощения за то, что ушёл, и заява о том, что бросает училище. Дождался моей смены, чтобы не подставлять, и свалил.
Никогда себя так погано не чувствовал. Он отучился три года, с четвёртого курса увольняют крайне редко, и по каждому случаю такой разбор, что трещат задницы всех прямых командиров, начиная с комбата. А комбат в училище — это полковник и личность, выпустившая не одно поколение офицеров. Его выебать архисложно, но вот за такие выкрутасы рвут, невзирая на погоны и заслуги. Самовольное оставление части в училище — это нонсенс. Это не банальный самоход за юбкой или бутылкой, которые процветают на старших курсах сплошь и рядом. Это тотальный пиздец. Как допустили??
Я — его лучший друг, и меня начинают рвать сразу. Я молчу и иду в несознанку, но говорю, что найду его. Говорят — ищи.
Ищу.
Звоню Светке.
— Лёш, вы дрались? Да?? Он звонил, спрашивал, правда ли, что мы решили пожениться.
— Мы поговорили начистоту.
— С тобой всё в порядке?? Мне приехать??
— Он у тебя??
— Нет… а он что? Пропал??
— Пропал… это я пропал… с тобой…
— Я приеду.
— Не надо… я позвоню.
Но я так и не позвонил.
— Ну, и где твой друг, курсант??
— Не знаю, товарищ старший лейтенант.
— Хуёво, товарищ курсант, такой Вы, видимо, ему друг, раз не знаете, что творится в башке Вашего полоумного друга, – ст. л-т Беда зол и раздосадован, несёт чёрт-те что, как будто не видит, что я сам не свой от этой котовасии. Ну, оно и понятно, садится ему, небось, больно после общения с комбатом.
— Товарищ старший лейтенант, разрешите…я его за сутки найду…
— Чтооооо?? Крррругом, шагом марш отсюда…совсем охуел, что ли, курсант?? Домашних пирожков переел?? Я тебя быстро в чувство приведу!!! Рррразболтались, твою мать. Уррроды.
— Товарищ старший лейтенант… там из-за девушки… разрешите… он же ебанутый…
— Я вам разрешаю, товарищ курсант, очень быстро покинуть мою канцелярию, и не попадаться мне на глаза. На прямое неподчинение приказу я пока закрою глаза…пока… Марш отсюда!!!!
Нас увезли на следующий день на картошку, и вот оттуда уже чухнул я.
Ромка потом рассказывал, что, когда утром нашли мою записку на аккуратно заправленной койке, началось светопреставление местного масштаба. Сначала орал замок, потом старшина, потом ротный, а потом пришёл комбат, всех выебал и ушёл пить водку, предоставив возможность орать всем дальше. Только и сказал:
— Объявятся эти мудаки, ко мне их… подождём. — Старый воин — мудрый воин.
Записка.
Ст. л-ту Беда И. А.
Я, курсант Скворин, убыл на поиски курсанта Левачова. Обязуюсь найти и доставить в училище.
Дата, подпись.
Как бы там ни было, как только мы приехали на картошку, нас поселили в домиках, оставшихся с союзных времён и бывших когда-то трудовым лагерем. По домику на взвод. В нашем домике тут же началось празднование приезда. Дело в том, что водки было привезено немерено, так как именно на сентябрь приходился святой праздник курсанта – День Зачатия. Ровно 9 месяцев до выпуска.
Грех не отпить капельку за приезд, правда??
Все люди, как люди – пьют. У меня в горло водка не идёт. Женька мне друг, пусть я и подонок. И ломает жизнь себе из-за моего счастья. И как я после этого буду счастлив?? Короче, грыз я себя смертным поедом. Ну, накатил стакан, и, дождавшись, когда все рухнут спать, рванул прямо через поля по бездорожью к огонькам в перспективу. Огоньки – дорога. Раменское — это направление к Коломне, а там и Женька, наверное. Его посёлок-то там, где предки его живут. Под Коломной. О том, что он мог банально отсиживаться в Москве по тысяче и одному адресу, я даже не подумал. Как оказалось, всё верно рассчитал. Вышел (бог не фраер) прямо к электричке. Проезд бесплатный. Доехал с грехом пополам до его посёлка. Последнее препятствие – паром. Денег — хуй. А паромщик то ли со скуки, то ли жена ему не дала – залупился. Не повезу, говорит…сука.
Попытался объяснить – перегар. Ну, он мне конкретно ответил, что думает о будущих шакалах-алкоголиках. Да я тогда и не знал, что в армаде офицерьё шакалами прозывают, кстати. Получать в ебло от здоровенного дядьки – сомнительное удовольствие, да и вымотан. Плаваю, как топор, но не клянчить же бабло. Делать нечего. Нашёл полиэтиленовый пакет. Форму в него, перевязал туго. Сапоги приторочил – голенища связал, ну и с богом.
«Всё-таки он есть. Выловил меня паромщик на катере. До середины реки доплыл, там течение, и -«понесли ботинки Митю»…. Думал, кирдык… Хых…
Хорошо ехать в поезде на верхней полке, убираясь в гавно, вспоминая безбашенную юность. Мне 22, а было-то 20. Два года назад это было, а вспоминается, как будто давно-давно. Быстро же я повзрослел в этой Борзе».
Страшно было – жуть. Тону же. А звать на помощь бессмысленно – кто услышит?? Утро ведь раннее. И назад поворачивать уже глупо. Не дотяну – большую часть проплыл. Короче, как говорится, что есть сил – вперёд. Потом трясло, мышцы деревянные, челюсти лязгают, и хмурый взгляд дядьки-паромщика в упор.
— Дурррак молодой, – только и сказал.
«Я даже не поблагодарил его, а ведь он жизнь мою дурную спас… хм, интересно, зачем, нужен, видать, для чего-то… или кому-то»
Да такие вещи делаются не для благодарностей, наверное.
Дом нашёл сразу, хоть и один раз был всего у Женьки. У меня на имена память никуда, в лесу без компаса заблужусь, но в городе или любом населённом пункте никогда не плутал.
В 8-ом классе привозили в Москву на экскурсию. Ну, экскурсия-то по фиг была, там времена голодные были. В моём городе на полках в магазинах только турецкие дрова с надписью чай и морская капуста без боя, остальное по талонам через дикую очередь, да ещё и какую-нибудь хуйню ненужную в нагрузку бери. Не то, что в Москве. Очереди детские – человек на двадцать, да и есть всё, хошь — колбаса, хошь — сыр, хошь — масло. Шопинг (блядь, мы словов-то таковских не знали тогда, найти бы чего пожрать было) после экскурсии — неотъемлемая часть, если не главная цель поездки. До сих пор удивляюсь, как я там ещё посмертную маску Пушкина успевал разглядеть. Отстал по очередям от своих, и, тем ни менее, прибыл затареный к месту отправления нашего автобуса. Было дело. Обосрался, конечно, от страха, один в мегаполисе впервые остался тогда. Но главное — сделать первый шаг, что в драке, что в непонятках. На том и стоим.
Захожу в калитку, а эта сволочь стоит на огороде – жрёт чего-то.
Нашёл пропажу.
Там и сел.
— Лёха?!! Ты откуда??
— От верблюда… — мрачно, – нас теперь точно из училища попрут… мудак ты, Женя…
— От мудака и слышу… тебя за мной послали?? – тоже мрачнеет, – Не поеду… вали назад, я через пару дней приеду.
— Завтра поедем, устал я…
— Жрать хочешь??
— Жек. Я к тебе всю ночь ехал… я спать хочу…
— МАААА! СКВОРИН ПРИЕХАЛ… ЖРАТЬ ХОЧЕЕЕТ…
Сели кушать. Точнее, я сел жрать, а этот фантик напротив.
— Ну, что?? Выпьем??
— Дать бы те в рожу, – с набитым ртом.
— Свою береги, – лезет за бутылкой.
Выпили.
— Ну, рассказывай…
— А чо рассказывать?? Чухнул за тобой вот…
— То есть как??
Рассказал как.
— Во ты еблаааан…
— На себя посмотри, умник.
— Тебя ж вышибут…
— Нас, Жек… нас…
— Ну, я-то понятно, а ты чего??
— Жек, ты мой друг… я просил, чтобы отпустили тебя искать по-хорошему, меня не пустили…. а я… откуда я знаю, что ты там нахуевертишь в горячке-то.
— Гыгыгыгы… ты чо?? Решил, что я вскроюсь??
— А чёрт тебя знает… она ведь такая…
— Заткнись, – насупился. – Ты меня-то по себе не равняй, это ты у нас тонкая поэтическая натура… герой-любовник, блядь.
— Жек, я за тобой поехал…
— Она знает??
— Зачем ей?? И так, наверное, переживает…
— М-дааа…
— Наливай, не мычи… чо уж теперь…
— Козёл ты, Скворин…
— Знаю.
Мы вернулись в училище. День ждали комбата. Рапорта на отчисление написали вместе. Дело о нашем самовольном оставлении части дальше комбата не пошло. Матёрый человечище, как в воду глядел, что дурь молодая. Ну да насмотрелся за свою бытность в должности-то на идиотов. Пока я дотопаю до его опыта работы с подчинёнными, мне, наверное, надо будет столько говна слопать, что если за раз, то лопну раз тысячу по шву.
— Ну что, поросята… Набегались??
Молчим.
— Что вы там за бумажечки мнёте?? Давайте сюда уже. Почитать-то старику нечего, кроме ваших идиотских каракулей.
Полковник Трунин — это серьёзно. У него до нас столько народу в кабинете пообосралось, что даже с собственноручно написанным рапортом на отчисление всё равно стрёмно в его кабинете. Рапорт на четвёртом курсе. Вот и кончился мой поход в армаду. Чуть-чуть не дотянул, блядь. На хер я на первом курсе подыхал и три года грыз уставы?? Идиот.
— Таак… понятно… а помнишь, Скворин, как ты поступал??
— Так точно, товарищ полковник.
— Как ты пешком, как Ванька Жуков, из своего Мухосранска, да на дорожку к Начальнику Училища: «возьмите меня, сироту казанскую, моё место в армии законное… у меня дедушка на корабле плавал», помнишь?? Как он мне, старику, потом пенял, чтобы я, как только ты рапорт напишешь, на тот же ковёр тя поставил, про дедушку рассказывать?? И куда я теперь тебя поведу??? Начальник Училища-то сменился, так что?
— Мой дед был капитаном второго ранга…
— Ух, ты… ажно цельный подполковник… молчи уже, недоразумение, бл… Ну, а ты? Детёныш подземелья, чо скажешь?? (Жек был каптёром в роте и отвечал за подвальные помещения, где хранились всякие стройматериалы и лыжи на всю роту, ну и всякая дрянь по мелочи.)
— Прошу отчислить меня…
Комбат машет рукой, не желая слушать.
— Забубнил, мля… бу-бу-бу… водки нету… бу-бу-бу… гражданки нету… бу-бу-бу… баб тут не ебу… слышал я тебя уже, курсант… «прошу отчислить»… просители хуевы. Так. Теперь по существу давайте… в чём дело, товарищи курсанты??? Я хочу знать, с каких таких пирожков вы мне нервы мотаете и заставляете… гм, – косится на гранёный стакан, стоящий возле графина, – сердечные капли Раменского разлива больше, чем надо, пить?
Я против воли давлю лыбу.
— Скворин, я что-то смешное спросил?? – полурёвом.
— Никак нет, – вытягиваюсь – рефлекс.
— Отвечать!!
Молчу. Да пошло всё нахер, пусть Жек сам объясняет, раз заварил всё это.
— Ну, с тобой всё ясно более-менее… дружок… за компанию… светлое чистое мужское чувство…понимаю… дрючба называется… своей башки нету. Левачов??
— Я понял, что армия — это не моё, товарищ полковник, – твёрдый ответ.
— Однаааако… и что, Левачов, баба того стоит?? Ну, объясни мне, старику, что?? Баба стоит трёх…ТРЁХ, блядь, лет ни хрена не сладкой жизни?? Из-за какого-то куска пизды…
— Товарищ полковник, она — не кусок пизды, – я. Планка рушится, сминая уставы и прочие рефлексы… ответил, глядя прямо перед собой. Будь что будет.
— Шттт…?!! – комбат переводит взгляд с меня на Жеку и обратно. Матёрый волчара, прочитал и просчитал нас, щенков, в доли секунды.
— Она не заслуживает… — начинаю.
— МАЛЧААААТЬ!!!! Да вы охуели, курсанты?? Доны Жуаны, мать вашу за ногу!!! Это вы бабу не поделили, что ли?? Сгною в нарядах обоих, чтобы дурь-то выбить!!! Пьёте мне кровь три года, а потом свои засратые штаны суёте в нос?? Рожи друг другу набить уже не можете, как мужики?? Истерики закатывать решили??? Писульки свои мне тут суёте??? – аж вскочил. – Я, блядь, вас, уродов, значит, обучай, деньги, Родина, трать, а вы последнюю бабу на земле нашли и поделить не можете?? Молчать, Скворин, пока я тебя не уебал чем-нибудь тяжёлым (столько мата от комбата я не слышал за всё обучение – в училище моветон так с подчинёнными, всё на вы и через устав, но ему простительно – довели, видать, батяню).- Времени у вас до хуя, я смотрю, всякой хернёй башку забивать!! Щщщщщенки!! А ну, пошли вон отсюда, – рвёт рапорта на наших глазах.
Выскакиваем пулей, а комбат уже сам на сам чего-то обидное в дверь ревёт.
— Ну и чо теперь??
— Я новый напишу, – бычится Жек.
— Вот прав он… бу-бу-бу… не ебу, харош уже!! – повторяю комбата, — Он и новый порвёт…прав он, Жек – ведь пуд говна сожрали, пока до 4-го курса дошли.
— Да и по хуй, – бычит.
— Ладно… смотри, чо думаю… ща нас один хрен на картошку отправят. Там отмолчимся – месяц пройдёт. А приедем… хуй с тобой, – я достаю клочок бумаги с телефоном Светы и протягиваю ему. – Только прошу… сделай так, чтобы мы с ней больше никогда… короче, если будет приезжать, ты мне говори, я уёбывать куда-нибудь буду… в Электричке всё есть, там и пересекайтесь… Хорош бычить, договорились?? – протягиваю руку. Предавать и дружбу и любовь на одной неделе… какой же я всё-таки замечательный парень. Но я тогда чувствовал, что по другому не смогу. Так и болтало внутри душу, как говно в проруби.
— Ты серьёзно???
— Пошёл ты… я, может, и говно… но таким не шутил бы…ты меня знаешь…
— Я думал, знаю… а теперь вижу, что не знаю, Лёха… — улыбается.
И мы жмём лапы, исчерпывая этот инцидент. Казалось бы, исчерпывая. Без другой стороны легко решать. С глаз долой — из сердца вон, и точка. Отставить сопли.
«Месяц на картошке пролетел незаметно. Хм… ну, для нашей ситуации. Не об этом ща вспоминаем… Ух, и нажрались на День Зачатия… гыгы»
Больше мы с Женькой и не вспоминали об этом вслух. Не знаю, как он, а я через неделю уже сносно относился к своему решению. Главное, больше не видеть её.
Но месяц прошёл, и мы опять были в училище. Наш побег был перекрыт тысячей и одним подвигом однокашников. Так, что уже истёрся в памяти до тонкой плёнки. По молодости события месячной давности — это уже давно.
Жек, как каптёр (даже не сняли. Ну, так и не за что, как у каптёра у него всегда был порядок… сняли, только через полгода…то ли гражданку нашли чью-то, свою-то у меня хранил. То ли за пьянку), тащился, а нас на уборку территории кинули. За месяц горы листьев на асфальте и газонах – всё вымести и програбить. Листья сжечь, как начали с трёх дня, так и хреначили, не разгибаясь до восьми.
Холодно. Вот мы по очереди чай бегаем пить в Электричку. Первым Ромка, потом Олег, ну и завершаю я. И по-новой. Так жребий лёг. Жек там варганит чай, и рулет какой-то притаранил.
Вваливаюсь. Замёрз.
— Жек. Давай чаю… щя руки помою…
— Заебали, я вам что? Официант?? Вон кипяток, вон заварка, – отвечает с ленцой. Лежит на топчане, гитарой тренькает. Гитараст, блин.
— Имей совесть, промёрз ведь.
— Ладно… щя.
Мне не видно, но ведь, небось, даже не встал, сука.
Мою руки. Захожу в нашу комнатуху. На окнах солдатские одеяла – светомаскировка, чтобы не спалиться. Со стороны – тёмные окна. Рабочий день электриков закончен – все ушли на фронт. Дома нет никто. Только для своих, и то — на условный стук. А вот и он, кстати. Кого это там?? Жек наливает чай – открывать мне. Иду открывать.
Здраааассссти.
Она.
Сказать, что я в шоке – не сказать ничего, как прошла через КПП – загадка.
— Что?? Не рад??
— Почему?? – пропускаю, – замёрзла?? Проходи, как раз чай горячий… — я в шоке, внутри девятый вал с Армагеддоном и Рогнарёком вперемешку под острым кетчупом. Она проходит в комнатуху. Чай налит, на две персоны. Жек с полуулыбкой тренькает на гитаре. Для него её визит не удивителен. Я начинаю понимать.
— Жеээээк, это как понимать??
— Я позвал.
— Значит, не рад? Тогда я поехала, – Света разворачивается.
— Погоди… — Светке. — Жек!??
— А чо теперь Жек??? Свет, ты к кому приехала, к нему или ко мне??
— К нему.
— Ну, вот и отлично, – Жек ставит гитару на пол и спокойным шагом проходит мимо нас к двери на выход.
— Жек, стой… ты же обещал!!
— Дааа??? Когда это, и главное — ЧТО я тебе обещал?? Дурак ты, Лёха, но везучий… на поверке отмажу…
Друг.
Потом был разговор. Я нёс ей какую-то чушь о том, что я её недостоин, и что Жек в сто раз лучше меня… что я предатель и вообще дерьмо. Она слушала. Спросила только, правда ли, что я не хотел её видеть. Жек красавец, конечно, ну иначе она бы и не припылила вот так, на ночь глядя, всё побросав.
— Только скажи, что я тебе не нужна, и я уеду.
— Я тебе уеду, я же жениться обещал… помнишь??
— Я-то помню, а ты??
Обнимаю, целую, плачет.
— Я думала – всё…
— Ну что ты… просто он тебя так любил…
— Ну и что? А я тебя люблю, неужели ты не понял?? Мне не нужен он, мне нужен ты… такой, какой есть… и лучше мне не надо… я уйду, только если перестану тебе быть нужна.
— Обещаешь??
— Обещаю.
Значит, никогда.
/развод/
А потом был год счастья. Лучшее время в моей бестолковой жизни. Вне училища мы были вместе почти всё время. Блядки кончились. Только пьянки, где всегда рядом со мной была она. Красавица. Ей строили глазки мои подвыпившие однокашники, но ей всё было нипочём. Был разговор с будущим тестем о свадьбе после училища и его испуг, что она залетела. И его «против», и моё быкование, что всё равно уведу. И её твёрдый ответ – «уйду из дому». И выпуск. И свадьба в моём городе. И свадебный, он же послеучилищный, отпуск в Новосибирске у родни. Прямо перед Борзей. И первое письмо от неё, в котором она писала, что беременна и хочет всё бросить и ехать ко мне. Так бог дал.
Но Борзя… Рожать там – опасно. Растить ребёнка в тех скотских условиях, в которых я жил?? Тем более беременной, без света и воды вынашивать?? Конечно, и там люди живут. Только не моя Светочка. Ребёнок решил за нас. Ванька. Ему сейчас уже два месяца. Интересно, на кого похож. Мать сказала, на тестя. Бабушка сказала, на тёщу. Посмотрим.
Перед Москвой трезвею, болею, моюсь, бреюсь, обнаруживаю, что ехал не один в купе. Две попутчицы и попутчик, когда зашли?? Сколько я с ними ехал?? Вот ведь провал… А пью-то я уже всерьёз, и это в 22 – нормально?? Надо завязывать, на хер.
Ну, вот и заветная дверь. А позвонить не решаюсь.
/развод/
Стою, курю. На лестнечной клетке. Выходит сосед, покурить.
— Ого… приехал што ль, служивый?? Здоров!!
— Здрасти, дядь Володь.
— Чо домой-то не идёшь, заждались наверняка.
— Да вот докурил и пойду… — тушу полсигареты в банку из-под кофе.
— Ну, удачи… давненько тя не было…
Заебись, напутствие.
Звоню. Открывает тёща. Вроде бы рада. Светка в ванной. Тесть жмёт руку. Размундериваюсь и иду к кроватке. Кроватка стоит в Светкиной комнатухе, а в ней… вот он. Красавец мой. Не спит. Вааанька. Папа приехал. На руки не взять – грязные. Тёща с тестем рядышком – реакцию смотрят. Только я их не вижу. Я с сыном. Он смотрит настороженно на незнакомого дядьку, ручонками двигает, а я разглядываю его и, наконец-то, меня отпускает казарма. Безмерно Нежное, То, чего я в себе и не встречал ещё, лезет наружу. Это Любовь. Но какая-то другая. Я такую в себе и не подозревал. Не было её, и — хлобысь, появилась. Как та искра на платформе Выхино. Ванька, сынок. Мой сын.
Сзади сгущается атмосфера. Тёща уже давно упылила колотить в ванну. Что я приехал. Краем уха слышал. Оборачиваюсь. Стоит моя Света. Тесть выходит и прикрывает дверь.
/развод/
— Ну, здравствуй… — делаю шаг вперёд. Ошибка. Она шаг назад.
— Здравствуй.
— Не рада??
— А как ты думаешь?? Тебя год не было. Я и забыла, как выглядишь.
— Фотографии есть.
— Скворин… не смешно.
Моя и не моя.
— Я собрала твои вещи в сумки. Уходи.
Приплыли.
— Что, и чаю не попью??
Ванька начинает хныкать. Света тут же несётся к кроватке и берёт его на руки.
— Иди на кухню.
День позиционных боёв окончился окончательным разгромом лейтенанта Скворина. Мне не прощают года одиночества, и то, что из роддома забирал тесть. Как безотцовщину. И это только начало списка обид переродившейся после рождения ребёнка в женщину девочки. Не действует ничего. То, что я могу забрать её с собой в Читу, ей по барабану…никуда она не собирается, хотя готова была ехать ко мне в Борзю беременная. Теперь ей это не нужно, потому что не нужен я. Ну, а её родители, как только врубаются, что я собираюсь увезти только что рожденного внука в тьмутаракань, тоже встают горой против таких действий. Что-то доказывать бесполезно, потому что слишком поздно. Я могу теперь стать хоть генералиссимусом или… действительно Министром Обороны… это ничего не изменит. Я перестал быть её Любимым Мужчиной, и никакие перспективы… ничто на свете уже не вернёт меня в те времена, когда у меня ещё была возможность не заходить в казарму, бросив службу сразу же после окончания училища.
— Ты же обещала, что ты уйдёшь только тогда, когда перестанешь быть мне нужной!! Но ты мне нужна!!
— А я выполняю именно это обещание, Скворин. Я тебе не нужна. Тебе армии хватает. Ты на ней женился, а не на мне, было бы по другому — ты со мной бы этот год прожил. Ты обещал бросить армию, помнишь??
Обещал. Было дело. Но как же бросить, когда это не бросить, а испугаться того кошмара, в который попал. Бегство!! Я – Алексей Скворин, трус?? Да и не уехать оттуда было.
Но это уже никого не интересует. Ни мои оправдания, ни её обиды. Жизнь идёт дальше. И решения, принятые женщиной, ещё ни один мужчина не переиначил без катастрофических последствий. Так устроена жизнь. Кто сомневается, может сколько угодно превращать свою и жизнь близких в ад.
Я не стал.
Развод.
Вот так.
Отпуск дальше протекал уже совсем не так, как представлялось. Приехал домой. Туда, откуда в 16 лет рванул в училище, наплевав на планы матери сделать из меня учителя истории. Родные стены лечат… особенно, если рядом есть друзья детства и… да-да…теперь завязывать не к чему. Моя жена – казарма, всё стерпит.
Мать попросила помочь с ремонтом. Помог. Ободрал потолок на кухне, попутно прикладываясь к бутылке. Всё кончилось тем, что ободрал потолок и сварил в чайнике пельмени.
Светлым пятном была свадьба друга детства Димки Ш. Но и там, глядя на друга детства в его самый счастливый день в жизни, я слышал собственное пустое сердце, в котором мертвенно разливается Ничто. Пустыня, где нет ничего. И заполнять это Ничто я даже не собираюсь. Зачем?? Лучше завести собаку… по крайней мере — не предаст.
Посещаю кладбище. Некоторые из моих одноклассников и друзей детства уже тут. Кто от чего. Есть и по наркоте, есть и по пьянке или глупости. Но я приехал к одному.
Борман.
Борька – сорви голова. Столько дворовых драк прошли. Вместе в одной песочнице колупались. И вот. Четыре ножевых. Два в грудь, два в область головы. Нет больше Бормана.
За что его мочили — мне аж три версии рассказали. Как барана, на бильярдном столе в привокзальном кабаке за какие-то там бизнесовые интересы. Причём вроде бы как и не его интересы… Вписался за кого-то.
Всё, что мне дорого, рушится со временем, как карточный домик. Выпиваю на его могиле столько, что еле выбираюсь с кладбища. Всё, что я понял из этого посещения, это то, что больше не пойду никогда на кладбище. Пусто там. Я ехал к Борману, а его там и не было. Он теперь всегда со мной. Как будто во мне похоронен, и могилка всегда рядом – только руку протяни.
Прошёл какой-то сраный год, а я уже совсем в другом мире живу, и по-другому всё вижу.
Эта лирика меня убьёт. Надо валить к новому месту службы. Надо как-то жить и строить свою жизнь дальше. Только вот отсутствует ответ, который всегда был при мне, на вопрос «зачем?».
У матушки глаза тревожные, конечно, видит, что крутит меня, а чем она поможет?? Только вздыхает тяжко, видя мою пьяную рожу. Попыталась поговорить со мной, а что мне ей рассказать?? Как Примус опидорасился?? Или как недоваренную картошку люди едят, чтобы что-то хоть съесть?? Ей сразу станет легче?? Или мне станет легче от того, что она узнает, как на самом деле жил её сын?
Офицер Российской Армии. Молодой пацан с крепким характером, выбравший профессию «Родину защищать.»
Но жить дальше не просто надо – придётся. Сын будет расти, и я ему буду нужен. Вот и ответ на вопрос «зачем». Впереди новая часть, новые люди, новая работа. Глядишь, роту дадут. Ну и… Чечня?? Отмазываться не буду, пошлют – поеду.
Шоу маст гоу он, твою мать, Скворин, подрыгаемся ещё.
В Читу возвращаюсь в похуистичном настроении. Но не настолько, чтобы не купить джентльменский набор. В пакете конина, шампусик и конфеты. Направленцу, его жене, детишкам… типа… а там как распорядится, естественно. У него и без меня этих пакетов, как сельди в припортовых складах.
Штаб округа. Кадры.
— Разрешите?!!
— Оооо… явился?? – полковник Козлов. Мне бы такую память – сразу узнал.
— Так точно, товарищ полковник.
— Ну, заходи, заходи… чо там у тебя.
Отдаю пакет.
— Спасибо вам, товарищ полковник… думал, зашлёте к Магадану куда-нибудь.
— А что? Есть желание?? – смотрит в пакет мельком, потом ставит его за сейф, – ну вооот, нормальный офицер, и чего ты так долго там, в Борзе, сидел-то, надо было сразу о себе напомнить, после учений бригадных…
— Дык я, товарищ полковник, и тогда-то случайно…
— Видел я тебя… помню… нажрался в дрезину тоже случайно?? Хыхыхыхыхы…
— Да это я тогда… офигел… троллейбусы… радио… одичал…
— Понимаю, зато теперь уже навидался дыр, а за одного битого… сам знаешь. Короче так, лейтенант, у меня, куда тебя не ткни – везде молодые нужны… нету сейчас младшего командного состава… бегут сразу после училища… дармоеды… думаю тебя в Каштак отправить, в учебку.
— Товарищ полковник, мне бы в Чите остаться… или Улан-Удэ…
— Белены объелся, лейтенант?? Каштак и есть Чита, отсюда до части минут двадцать на автобусе… Хотя, конечно, могу и в Улан-Удэ…
Штаб округа тут. Значит, и вопросы все решаются тут. Не надо нам в солнечную столицу Бурятии.
— Не надо Улан-Удэ…
— Вот то-то… делай, что тебе говорят, я плохого не посоветую… даже этот год в Борзе тебе ещё послужит добром. Ты теперь в Каштак придёшь не паркетным мальчиком, а оттрубившим год в Борзе мужиком, значица, уважаемым за то, что из дыры вылез человеком.
— Спасибо, товарищ полковник.
— Да брось… я же вижу, кому помогаю… сам идёшь, хоть и в Маааскве этой долбанной учился. Направление твоё вот. Служи, сынок. Да смотри, чтобы я не пожалел, что из жопы тебя вытащил.
— Есть! Не пожалеете, товарищ полковник.
— Ну-ну.
Прибываю в учебку. Иду к командиру в штаб. Представляюсь. Оказывается, я буду служить не в учебной роте, где готовят наводчиков-операторов или механиков водителей. Я распределён в батальон по обеспечению учебного процесса. Батальон состоит из двух рот. 1-я рота стрельбовая, 2-я вожденческая. Я попадаю во 2-ю. Каждая рота насчитывает от силы двадцать человек. Зато техники, как на полк. В нашей вожденческой роте аж 64 БМП. Несколько «копеек», остальные «двушки».
Комполка говорит мне в двух словах, что да как, и приказывает зампотылу меня разместить. Тот встаёт в позу, что общага забита и надо бы мне снимать жильё в городе. У меня таких денег нет, так ему и заявляю. Он пытается давить. Я тут же заявляю, что сяду с сумками на плац, если негде жить, но ничего сам искать не буду.
Мне положено жильё, и не ебёт.
Зампотыл поорал чуть-чуть, потом понял, что посылать меня на хуй бесполезно, был уже, и не раз.
Я не отвечаю. Я уже ему сказал, что сделаю, если не разместит. Он понимает, что ему не отмазаться, и со мной надо что-то решать.
Ждал в курилке часа три. Заселяет меня зампотыл в клуб.
Держите меня сорок человек – начинается сказка.
Как входишь в клуб – сразу попадаешь в большой зал. Вестибюль, типа. Направо, от входа в клуб, вверх уходит лестница на второй этаж. Налево — зрительный зал со сценой и т.д., а чуть правее входа в зал дверь в моё будущее жильё. Это помещение, предусмотренное под раздевалку. Оно получается аккурат под зрительскими местами в зрительном зале. Помещение явно давно не используется под раздевалку. В нём какие-то банки–краски-мешки-тряпьё. Окно приёма-выдачи одежды застеклено. Получается, что из моей каморки окно смотрит на вестибюль клуба, а не на улицу. Я, конечно, охуеваю, но заодно прикидываю плюсы положения. Клуб находится прямо рядом с полковым плацем. Если пересечь плац по диагонали вправо, я попадаю в свою казарму. Мне её уже указали, но я туда ещё не ходил. То есть, мне до службы от силы минуту. Значит, времени на обед и сон больше, чем плохо??
Всё это мне показывает замполит, которому меня отдал зампотыл. Замполиту со мной возиться тоже недосуг. Не найдя начальника клуба, замполит отлавливает какого-то бойчину при клубе и вводит его в курс дела. Прямой приказ помочь обустроится молодой солдат (примерно год отслужил – такие вещи я уже секу на глаз) готов выполнять без особого рвения, видать, своих дел полно. Но ему, конечно, интересно узнать, кого это подселили в здание, за целостность которого он отвечает. Место-то блатное. Одно дело — в казарме мучиться, и совсем другое- балдеть в клубе, рулить нарядом и иметь кучу свободного времени. Как только уходит Замполит, пожелавший мне успехов в службе, беру зольдата под узцы.
— Так, родной, тя как звать?
— Олег… не родня мы вроде, тащ летенант… гыгы… — щупать начинает сразу, молодых соплежуев в лейтенантских погонах уже видел, стало быть.
— А это как сказать, Олежа, те скока служить ещё, обормот??
— 9 месяцев… я не обормот…я…
— Я – последняя буква в азбуке, солдатик. Тааак… Олежек, не залупайся… Обормот ты и есть обормот. Ремень висит – раз, подшит простынёй – два, сапоги обрезаны – три… это так у вас в части положено?? Мальчуган, я учился в Москве, а потом год в Борзе трубил…слышал о таком месте?? Ты ваще тут кто??
— Писарь… но на самом деле как завхоз, типа…
Солдат скучнеет прямо на глазах. Он начинает врубаться, что ему подкинули геморрой, а ни хуя не плюшевого мишку.
— Значица так, солдат, если не хочешь проблем, то мы быстро подружимся… причём мне твоя дружба по хуй, а вот тебе моя ещё как сказать, всасываешь?? Твоя задача — чётко и быстро решать вопросы, которыми мне заниматься некогда… Молчи уже… договорю, задашь вопросы… Усёк?? Ну и ладушки. Всё просто. Я сейчас в батальон – представляться. С сумками мне туда переться недосуг. Значит, оставляю их под твою охрану и оборону. Когда я приду — комната чистая, полы помыты, и в ней кровать, матрац, бельё… так…что ещё?? Стул, стол…можно табурет… нет… давай пару. Ща даёшь мне ключ, потом отдашь остальные…их сколько, кстати, и у кого они??
— Три, и все у меня… товарищ лейтенант, я не могу бельё…у меня нету…
— Остальное всё, значит, есть??
Солдат кивает.
— К шести успеешь??
4 часа — это за глаза. Кивает.
— Теперь главное, Олег, я сюда приехал всерьёз и надолго. Служить буду в БОУПе.
(УБВТ учебный батальон вооружения и техники – вообще-то, но по-училищному БОУП – батальон обеспечения учебного процесса… те же яйца, только в профиль),
— Человек я ооочень тяжёлый, и ссориться со мной крайне не советую, – говоря это, я кладу руку ему на плечо и, поймав взгляд, кошмарю его тихим, но злым голосом. – Если я на кого-то злюсь, то, пока не угандошу, не успокоюсь. Тебе нравится тащиться при клубе??
Кивает.
— Тогда так. О сохранности вещей я даже говорить не буду… поверь, если оттуда хоть одна звёздочка пропадёт, я тя отсюда выпру через неделю максимум, и желающих на твоё место наверно очередь выстроится…так??
Опять кивает.
— С другой стороны. Если у меня тут не будет проблем, чем смогу – помогу. Вопросы??
— Вы на роту пришли??
— Наверное. Пока не знаю.
— Вы, правда, с Борзи??
— А что??
— Да говорят, там ваще жопа, и устава нет ваще… наши все туда боятся ехать…
— Правильно делают, Олег… устава там нет… это правда.
— У нас в БОУПе тоже одни перцы…
Ухмыляюсь. Посмотрим, какие там перцы.
Я удачно, как оказалось, надавил на бойца. Самое страшное наказание для бойцов, окончивших учебку и оставшихся при ней дослуживать, это была отправка служить куда-нибудь в жопу, типа Борзи. Слухи ходили среди солдатни такие жуткие, что мне потом оставалось делать многозначительный вид, не опровергая, как, впрочем, и не подтверждая их. Люди любят себя пугать, и жанр военных ужасов тут процветал, как ни один другой. То кого-то в котельной замучили и сожгли, то вообще съели.
Рядом был дисбат. Тот самый, где продолжал службу Вадим. То, что происходило там, тоже было предметом нефигового устрашения. Я наконец-то попал в часть, где рулил Устав. При таких серьёзных рычагах устрашения с неуставняком тут сталкиваться приходилось настолько редко, что я даже научусь потом этому удивляться.
Олег, как ни странно, понял меня с первого раза. После этого разговора проблем с ним не было никаких. Я закрывал глаза на его распиздяйство и хуезабивание. Как оказалось, им реально рулил старшина оркестра. Начальник клуба – майор. Выпить любил, и вообще был творческой личностью. Всё, что касалось хозяйства, было ему мало интересно, но, закорешившись со старшиной оркестра, он решил эту проблему. Пили они вместе. Начклуба покрывал пьянки и занимался музыкой, а старшина подмял под себя клубную живность и достаточно уверенно рулил ею.
Оставив вещи и своё будущее жильё на попечение солдата, я пошёл в батальон. Требовалось представиться комбату. Меня прорубает дежа-вю. Надо ведь с первого появления в казарме ставить себя. Каждого нового офицера, пришедшего в часть, разглядывают с энтузиазмом энтомолога, нашедшего неклассифицируемую с первого взгляда козявку.
Захожу в казарму. Наш батальон занимает один этаж, потому что его численность не превышает численность полнокровной роты.
— Дежурный по батальону, на выход!!!
Боец на тумбочке подтянут и заправлен, как положено. Доебаться не до чего, осталось дождаться дежурного. Из туалета выскакивает, как чёрт из табакерки, младший сержант со значком дежурного и красной повязкой на рукаве. Внешний вид тоже удобоварим. За шаг до меня переходит на строевой.
— Дежурный по батальону младший сержант Григорьев.
Козыряю.
— А почему по батальону?? В уставе так, что ли, написано??
— У нас так положено, приказ командира батальона.
— Григорьев, кто из офицеров в роте??
— Смотря, кто тебе нужен, лейтенант, – доносится из-за спины.
Поворачиваюсь, передо мной старший прапорщик, подпитый, но соображающий.
«Тааак… и тут люди живут… разберёмся»
— Комбат мне нужен, товарищ прапорщик.
— Комбат ща занят… я за него… чего хотел то??
— Понятно, а ты кто?? – тоже перехожу на ты. Старший прапорщик явно старше меня, и чёрт его знает, кто он тут.
— Я?? Старший прапорщик!! Не видишь, что ли??? указывает на погоны, – А ты??– cтебётся явно, глаза ржут, я же вижу.
— А я командир второго взвода, второй роты вашего батальона… нашего… буду…
— Пополнение, што ли??
— Соображаешь. Значица, так, я поселен в клуб… как появится комбат, пришли посыльного, я там, на первом этаже. Лейтенанта Скворина пусть спросит. Я наряд по клубу заинструктирую.
— Хуясе… озадачил, не успев появиться… способный хлопчик… ну, давай знакомиться тогда, я Николай… фамилия Хлопячий…
— Алексей, – жму протянутую руку. Рука у него, как тиски. Жму, как могу, улыбаюсь, хоть и больно. Он видит, что мне больно – секунду держит и отпускает. Улыбается.
— А ты молоток, ну пойдём…
— Куда??
— Куда – куда…к комбату…он в каптёрке… там вообще ща все собрались, как раз и познакомишься…
Иду за ним.
— Там чо? Планёрка, что ли?? – на часах 2 дня. Ни хрена не понимаю.
Как зашёл, так чуть не сел на жопу. Зато сразу всё понял.
В каптёрке застолье. Офицеры. Все в говно. Форма одежды расхристанно-полевая.
Я, естественно, брюки об пол, фура с потолка пыль сшибает, при значках и галстуке, короче, как блондинка посередь кошмара. Дежа вю.
— Петрович, к нам пионэра прислали… борзый, — тыкает себе за спину, в меня пальцем, Николай, и присаживается. Доложился здоровенному майору во главе стола, сжимающему в руке еле видную из неё солдатскую кружку. Похоже, мы зашли как раз перед тем, как господа офицеры собирались выпить.
Делать не хрена, нужно представляться. Лапа к уху под обрез козырька, переходящего в околыш, вытягиваюсь:
— Товарищ майор, — майор встаёт, он без головного убора, поэтому воинское приветствие встречает стойкой смирно. Видно, что он бухой, но вместе с тем его глаза изучающее-внимательно сканируют меня, как рентген. За ним отрывают жопы все присутствующие, ритуал есть ритуал, и я сразу понимаю, что я среди своих. – Представляюсь по случаю назначения на должность командира второго взвода, второй роты, батальона обеспечения учебного процесса, лейтенант Скворин.
— Вольно. Товарищи офицеры, прошу садиться.
Мне стула нет. Стою.
— Налейте лейтенанту.
Справа от меня сидит старенький майор. Судя по его виду, на пенсию давно пора. Зампотех батальона майор Буц. Он наливает две трети солдатской кружки, пока комбат не кивнул, мол, хватит.
Я представляюсь явно во внеурочное время. В момент, когда в батальоне организована пьянка, в которой участвует комбат. Хочешь не хочешь, надо пить. Можно ляпнуть что-нибудь типа «я не пью». Заставлять не будут, но не дай бог потом залететь под стаканом – сгноят. И выпить надо теперь, сколько нальют. Напугали голый хуй девственницей.
Пью.
Вообще-то, секретов в этом деле мало. Перед серьёзной дозой надо выдохнуть весь воздух из лёгких, и пить большими глотками, стараясь не обращать внимания на ощущения в горле. Всё равно, пока пьешь, хапнешь воздуха, который потом, после того, как выпил, опять-таки выдыхаешь. Главное, не через нос. Откат после стакана жесткий. Следом желательно занюхать чем-нибудь с острым запахом, опять-таки, чтобы сшибить откат. Потом закусить. Запивание не приветствуется, но и не возбраняется. Кстати, о запиваниях, самое простое — это выдох-глоток сока-водка-глоток сока. Любая дрянь заходит, как к себе домой.
Пью.
Выдох. Смотрю на стол, закусить есть чем, но тянуться не буду. Хотите посмотреть, как пьёт лейтенант Скворин?? Ну, смотрите. Водка тёплая – укладываюсь в три глотка, и, перевернув кружку горловиной вниз, показываю, что выпил до дна, ставлю её вверх тормашками на стол. Медленно и аккуратно. Откат чудовищный, в горле ком, того и гляди блевану, а нельзя, блядь. Ебало крою каменное, как Чингачгук у Столба Пыток. Потом аккуратненько так выдыхаю остатки воздуха, всё-таки кривлюсь под конец, и слезу аж вышибло, но у меня туз в рукаве.
Мой наодеколоненый галстук. Вытаскиваю его, не стесняясь никого… я как выпью, так уже не хуя стесняться. Пусть остальные стесняются уже. И занюхиваю им. Потом расстегиваю китель, и только затем беру огурчик – корнюшон, и с хрустом его сжираю. Всё это в тотальной тишине. Как показательное выступление. И последний штрих.
Ровным голосом, проглотив огурчик:
— Товарищ майор, разрешите присутствовать??
— Сработаемся, – выносит он вердикт
Тут уже загомонили. Майор, наливший мне, привстав, хлопает по плечу. Одобрительно гомонят. Тут же находится табурет, и я присаживаюсь, снимая фуражку.
Моя служба начинается с пьянки. Заебиииись.
Зампотех батальона м-р Буц, уже основательно перекрытый, сначала пытается петь песню:
Господа офицеры, голубые князья
Я, конечно, не первый, и последний не я.
Комбат прерывает:
Сомненья прочь,
Уходит в ночь
Отдельный…
Все дружно подхватывают:
— Третий наш, железный батальоооон…
Я со стаканом в голове уже в круговерти пьянки. Вот Петрович (комбат) пытается расколотить
и всё? а где продолжение?
наверху, как обычно… 😐