ЗабВО (окончание послесловия 2)

— Господа офицеры, нам по 16, мы к ребятам пришли… правда, не хотели задерживаться… не надо милицию…и родителей…давайте… договоримся…
— Во как… договариваться одна будет, или обе??
Рыжая опять поднимает на меня глаза и выдавливает:
— Обе.
-Ну, воооот, – веселеет Димка, – а-то ломались…делов то… раз, два и всё… Леха, у тя гондоны есть??
— Неа… откуда??
— Бля, и у меня нету, а у вас есть??
Девки отрицательно машут головами.
— Ого, а откуда же мы знаем, больные вы или нет?
— Я чистая, – рыжая уже в упор смотрит на меня, – я проверялась недавно, честное слово…
— Пиздец ваще… — только и нахожу, что сказать.
— А ты думал, гыгыгы, – ржёт Дима, – Читаго, бля… тут в 15 проверятся начинают, если не раньше, так, девки??
— Я тоже чистая, – говорит Чёрная. – А не верите — можно ведь и это… миньетик.
— Минет, дура… он без мягкого знака произносится, как же ты сосешь, если даже не знаешь, как правильно отсос называется??? Детский сад, бля…
Раздаётся стук в канцелярию.

— Да.
В канцелярию входит Човганин.
— Это ко мне пришли, – говорит.
— Пиздишь ты, Човганин, потому что пришли они к кому-то из первой роты,…а ты припёрся на себя брать, потому что все знают, что я тебя в армаду не выпру… уебаны… завтра с утра мне объяснительные любвеобильных… если нет, будете разговаривать с Самосиным, а Самоса точно кого-нибудь выпрет в армаду, предварительно вывернув наизнанку, вы его знаете… батальон, отбой.
Попасть служить из Учебки в армию — жопа. Батальон обеспечения учебного процесса в Учебке — это перцы среди молодняка… во всём полку старослужащих только этот батальон и сержанты в учебных ротах… если из этой малины попадаешь в реальную армию, то даже твой призыв будет готов тебя сожрать за то, что ты тащился, пока они «летали».
Човганин съёбывает, а Дима опять мне моргает:
— Объяснительные на слонов первой роты штука полезная, их за яйца, как и наших, лучше заранее держать… Ладно… — опять к девкам, – Вы, сцыкухи, совсем охуели, – он встаёт, и я вижу, что он перестал шутить, добродушия как ни бывало, маски сняты, – если решили, что я, офицер Российской армии, буду ебать двух малолетних шлюх, наматывая всякую дрянь на свой хуй… да ещё и после своих бойцов. Быстро мне фамилии и адреса сюда, если хоть одна из моих обезьян себе трипак намотала, я вас из-под земли достану. Если нет, то забуду о вас,… но…если вы, сучки, ещё раз…хоть где-нибудь … хоть на КПП, хоть где…попадётесь…я вас родителям с рук на руки сдам, и ещё по месту учёбы вас, как блядей казарменных, выставлю… Быстро, фамилии и адреса, суки!!!! – на последней фразе он уже полуорёт, да так, что меня пробирает, представляю, как же им страшно.
Девки ломаются сразу. Правду они нам отписали или нет, уже не важно. Если бойцы намотали, то их всё равно лечить, а эти ссыкухи тут не появятся больше.

Для закрепления отвращения к посещению казармы в ночное время Дима выбрал самый действенный способ – пока мы допивали водовку, девки отпидарасили взлётку с мылом, под присмотром Волкогонова.
Развлекалась, по сути, вся казарма. Мыть взлётку в мини-юбке, наверное, жутко неудобно, зато весьма дрочибельно для всего батальона. Больше я их не видел.
Хорошо, что у меня сын, я точно застрахован от блядства дочери.
И все-таки рыжая была ничего…хых.

Как ни странно, бойчины очень быстро поняли, с кем имеют дело, и я практически не встречаю залупающихся. В парке учусь у них, в казарме строю как положено, но уже гораздо мягче разговаривать научился. Другое дело, как и говорил Дима, если не можешь спросить, не знаешь, как поставить грамотно задачу – схалявят, как пить дать. Но я учусь…и быстро.
Работать — это посложнее, чем матюгать, бить и сбивать в строй. Когда этот строй стоит и готов работать, нужно с ним что-то делать, и вот тут уже вопрос твоего профессионализма. Знаешь БМП? Нет?? А как тогда ты проконтролируешь ремонт? Должный ремонт??
И приходится учиться… У кого?? Да у солдат, если в училище эти лекции проспал. Одеваем комбез и идём в парк… на столько, сколько потребуется. Если завтра занятия, и должно выйти семь машин, то, пока все семь не заведутся, пока ты это не проверил и не уверился лично в выполнении задачи, выходить оттуда просто не резон. Срыв занятий по вине тех. обеспечения — это пиздец батальонного масштаба, могущий повлечь проверку тех. состояния батальона, а у нас что?? правильно… у нас половина техники находится в полной жопе. И знает об этом комполка – не мальчик же. Но!!! Но ткнуть носом в это командиров всех мастей — его прямая обязанность, и это значит — аврал и куча дополнительной работы по восстановлению гробов с непременным докладом о победе над техникой. Простой вопрос – оно нам надо??? Нет, конечно. Значит, работаем так, чтобы не обосраться.
А Дима не всегда рядом. У нас начался Красный Яр. Это полигон с танкодромом километров за 30 от зимних квартир. Клыков там обеспечивает занятия, а я остался в Чите, потом смена будет.

Обычный мой рабочий день начинается в 9-00 на разводе полка. Развод полка — это громко сказано. В 9-00 строятся офицеры полка. Начштаба докладывает комполка, тот здоровается, доводит основные задачи и новости, потом — все по батальонам. Это когда я не в наряде или не в парке на выгоне техники для занятий. Хорошо хоть, дали нам в роту старшину. Новоиспечённый прапорщик. Голенков Рома. Жилья ему не нашлось – поселили в казарме, в каптёрке. Вопросы с назначением ответственного по батальону отпали сами собой. Прапор оказался вменяемым – бойцов разруливает грамотно. Только неопытный, ну да его отрабатывать кусок хлеба учит Хлопячий. Этот в армаде уже пуд соли сожрал и знает, где надо контролировать, а где можно и подзабить на задачу.

Вообще, в армаде прапорщики — отдельная статья.
Как правило, это начальники складов, всевозможных столовых и прочих хоз. объектов. Вместе с тем это — люди без высшего образования, как правило, воспитанные из вчерашних солдат, которые прижились в армии и не хотят в родной Мухосранск, а то и в деревню Трипердяево, где кроме самогона и старухи, что его гонит, нету ни черта. Сословие пьющее, как правило, и эрудицией не блещущее, но хитрожопое, оборотистое и отнюдь не анекдотично-тупое. Изредка, в отдельных батальонах, таких как наш, прапоры стоят на должностях старшин рот. Тот же Коля Хлопячий – зрелый 36-летний дядька, опытный и повидавший жизнь – просто золото, а не старшина. Он материально ответственное лицо и мой Борзинский Егор ему в подмётки не годится по ведению дел. Всё всегда на месте, в порядке, и с запасом.

Основное время рабочего дня отдаю парку. Техника и ещё раз техника. Иногда приходится задерживаться до упора. Бросишь бойцов в парке – забьют и ни хрена не сделают… или сделают на соплях, чтоб завелось-выкатилось за ворота парка, а там трава не расти. Сломалось, и не ебёт. Хоть убей его потом – толку-то. Так что контроль требуется постоянный.
Пару раз наплываю на выговорешники от Петровича.
— Ёб твою мамашу, лейтенант!!! Хули ты мне тут губами шевелишь??? Проверять надо было!!!! Дал бы кружок по парку, чтобы проверить!! А у тебя, как в хуёвой военной сказке про приказ-колобок… полковник ставит задачу майору, майор – лейтенанту, лейтенант – сержанту, сержант — солдату, солдат – бушлату, бушлат спиздили. Выговор, блядь, вам, товарищ лейтенант, 15 минут на устранение…а-то на загривке ща катать курсантов будешь!!! (обучаемые механики – курсанты)

Но нет худа без добра.
Время где-то 11 вечера. Темно. В парке горят фонари, но видно уже плохо. Трахаемся с 37-й. Номера на бортах обычно трёхзначные, но для удобства сокращаем меж собой до двух цифр. Проблемы почти все порешали – остался масляный патрубок. Травит, сука. Ну, так там давление-то — ого-го. Лезу смотреть, как его затянули. Техника-то старая. Патрубки уже то там, то сям лопнувшие. Ну и хомутами да резиновыми трубками латаются.
Полез, как знал, что косяк. Один хомут, уже, видать, негодный, ибо тоже б/у – срывает, и я получаю в бубен некислую порцию масла. Обычно я в парке хожу по технике в комбезе, а тут, как на зло, был в бушлате (холодать стало уже не по-детски) и в чистой хэбэшке. Естественно, лицо и форма в масле.
— Тттвою мммать!!! — тут же суюсь в люк механа и колочу туда пару плюх. Небольно, в целом, но за дело. Мне таких сюрпризов на утро не надо. Плюс — форма уделанная. Сменка-то есть, но теперь лишний геморрой со стиркой этой. А масло — это не грязь, просто так не отстираешь. И стиральная машинка для меня — вещь недоступная, всё на руках. То ещё удовольствие.
Спрыгиваю, поливая округу матюгами вперемешку с угрозами, и затыкаюсь. Передо мной УАЗик командира полка. Возле него стоит п-к Колодченко собственной персоной. О его злоебучести ходят легенды, но вроде бы как справедливый. Однако это залёт.
Я колотил механа на его глазах – так нельзя.
Я работаю в парке во время отбоя – это нарушение распорядка дня, нужно успевать в дневное время решать поставленные задачи.
Я работаю в парке, а это пост номер 4 для караула, и он стопудово сдан начкару под охрану и оборону. Следовательно, часовой имеет право лупить по нам короткими и длинными очередями, зарабатывая отпуск. Это уже подстава, как караула, так и Дежурного по парку.
Короче, меня можно смело тянуть на несоответствие, драть службу войск во все щели и начинать проверку батальонной техники.
Вытираю с морды лица масло, подбегаю к Ком.полка, прикладываю масляную руку к масляной роже и чётко рапортую:
— Товарищ полковник, заканчиваю подготовку техники к завтрашнему занятию по вождению. Командир второго взвода второй роты лейтенант Скворин.
Командир козыряет и… тянет руку к рукопажатию. Я, тяну было руку в ответное, но она в масле. Занятная ситуация…
— Давай-давай руку-то… руки и бушлат… хм, и лицо — отмыть можно. Это не страшно. – жмёт мою руку. – Чего так поздно в парке??
— Да… завтра занятия, виноват, не успели… но там патрубок только подтянуть, товарищ полковник.
— Ну и подтягивал бы завтра после занятий, взял бы другую машину, у вас их в роте с полсотни, кажется, – играет свою партию Комполка. Ему не хуже меня известно состояние техники. Ну, если только капельку… машин в пять.
— Так лучшие машины с Клыковым в Красном Яру, там же марш отрабатывают, а я катаю на том, что осталось… плюс консервированные… с запчастями напряг, бережём то, что есть.
— Понятно. Завтра комбата ко мне…
— Есть! – лапа опять к уху.
«Мне пиздец, дослужился.»
— Пора заняться этим беспределом…
«Точно, пиздец.»
— Всё на соплях, блядь… зампотех пусть готовит заявку… будем склады трясти. Объявляю вам, товарищ лейтенант, благодарность. Комбату доложи. Через полчаса люди должны спать. Вопросы???
— Никак нет.
— Скворин, ты же с МосВОКУ?
— Так точно.
— Да брось ты такточнять… чего это тебя в ЗабВО-то упекли?? Залётчик??
— Ну, это как сказать… должен был в СКВО ехать… да там история дурацкая вышла с порванным футбольным мячом. Ну, я на ножи с ротным встал прямо перед выпуском. По дурости. Ну, вот и…
— СКВО?? – Комполка смотрит мне в глаза пристально, свет фонаря отражается в его воспалённых от недосыпа глазах масляными отсверками. – Ну, ЗабВО-то получше Чечни, всё-таки.
— Получше… но похуже Краснодарского края… да и потом… я ж на это и учился… чего от судьбы-то бегать?? Придёт время – поеду.
— И впрямь — дурак… надо было тебя вообще на Дальний Восток… — поворачивается и садится в УАЗик. – Если завтра хоть одна машина на занятиях встанет, я те, лейтенант, прямо здесь Чечню устрою… тебе полк спичечным коробком покажется… — и уже водиле, – Поехали!!
Техника не подвела. Петрович поулыбался, зампотех пожал руку и побежал составлять список длинною с полное собрание сочинений Льва Толстого. Дали потом запчастей… правда, на неполное собрание Ваньки Жукова… ну хоть что-то. И благодарность в личное дело опять-таки. Живём.

Прикатил Дима Клыков, довольный донельзя. Красный Яр — не сахар, а тут цивилизация. Я покатил на смену через неделю. Дима приволок с собой поломанную технику, а то, что доремонтировалось за время его отсутствия, едет маршем в Красный Яр. Только отъехали от Читы, и начинается лес. Да не лес, а Лес. Тайга. На первом же привале обалдеваю от количества грибов прямо у дороги. Собирай – не хочу, да некому.
Вообще, по совести сказать, не представляю, как столько непользованной и никому не нужной земли нам удастся сохранить от перенаселённого Китая, только если чисто по-русски – взорвать к чертям собачьим вместе с захватчиками. А ведь Китай свою доктрину на расширение не отменял, и не собирается. Наша задача — обучать бойцов ремеслу, а в Борзе-то задача была — стоять любой ценой два часа, против китайцев, естественно. Бригада. 2 часа. Если сможет. Китайцам народу не жалко. Весь мир воюет 6 к 1. То есть, на взвод идут в атаку две роты. Мы воюем 3 к 1 (по уставу). Китайцы атакуют 12 к 1 по их уставу. Перегрев стволов в таком соотношении обеспечен. Хотя всё это лирика, если есть задача, то её будешь выполнять хоть с сапёрной лопаткой в руках… сапёрная лопатка не перегреется… затупится малость…. если успеет, конечно.

В Красном Яру два взвода, приехавших на обучение под руководством… а это сюрприз… выпускник моего Училища Роман К.. Ромка, учился курсом младше. Мы выясняем, что являемся однокашниками, через три минуты знакомства – ощущение, что брата родного встретил. Суббота. Конечно, оба затарены водкой. Пьём. У него командуют сержанты. Мои спят отдельно, у меня тихо. А у него ловим движняк. Я не суюсь – не мои подчинённые. Рома в итоге даёт пиздюлей одному из своих сержантов, решившему воспитывать молодняк ночью. Воспитание у нас-то одно. Хотя, конечно, надо было убедится, что спят, и тогда уж пить, но всё правильно только в кино бывает.
В воскресенье у Ромки свои дела, у меня — свои. Техника заправлена и готова, механы поднимают с колен сообща две машины, на которые приволокли запчасти с собой. Техника у меня с запасом в две машины аж, это с учётом ремонтируемых. Курорт почти.
Неделя проходит махом. Занятия угробили мне только одну бэху. Молодой бмпводитель загнал её в противотанковый ров и там разул… еле вытащили. А потом она же встаёт намертво со сцеплением. Рабочий момент – бывает. Это поправимо, а вот водки нет, и опять суббота. Занятий нет. Надо что-то думать.
Достали у местного лесника, благо недалеко жил. Съездили к нему на БМП. Он ругал нас, но на тушняк выменяли литр. Ругался за то, что гусянкой дороги ему разбиваем, мол, запрещено, и всё такое.
Выпили литр под картофан с грибами и тушонкой. Показалось мало. Время — 12 ночи. До ближайшей деревни километров 15. Пустяки для двух ужаленных белой водой безголовых лейтенантов. И мы, конечно, поехали. Карта района у Ромки была. Запасливый.
В итоге заломились в какую-то деревню. Нашли самогон и поехали назад. Ночь. Ни хрена не видно. Прожектора-то у меня мощные, только заплутали мы плотно. В итоге самогон пошёл уже без закуси, для сугрева. Я в зюзю кривой, как турецкая сабля, на штурвале по-походному – башка из люка торчит. Ромка, так тот вообще песни орёт и карту в свете прожектора пытается втыкать. Рулит, навигатор хренов. Нарулил он единственный выход. Едем до асфальта, а там разберёмся. Разобрались в итоге так, что соляры хватило в аккурат до расположения добраться. Причём парадной дорогой, о которой лесник и упреждал. Там было три моста через меленькие речушки метров в десять в ширину. Два мосточка по габаритам БМП. Днём то ехать – стрёмно. Но пьяному сам чёрт не брат – проскочил ровнёхонько. А вот третий мост, там и две БМП разъехались бы. Я же чётко залезаю правой гусянкой на перилки и сминаю их к чёртовой матери.
На утро воскресенья в весьма грустном настроении иду смотреть, что я ночью накуролесил. Мосток высотой метра полтора, как мы не кувыркнулись не понимаю. Кто из нас с Ромкой такой везучий – не знаю, но если бы упали, то на этом бы и была точка моей безбашенности. В прямом и переносном смысле. Да и Ромка опять-таки.
А перилкам-то пиздец полный. Полые трубы диаметром в хуй приварены к рельсе. Сварка нужна и трубы. Благо полигон рядом. Договорился с прапорами, даже сварку нашёл. Самогоном и расплатился, да остатками тушёнки. На картошке и грибах протяну – фигня. Только вот не бывает, чтобы после таких похождений было всё гладко.
Перилки варят, я сижу на бережку – отхожу под уже неласковым осеннее-холодным солнышком, смолю какую-то дрянь типа «Луч».
Сзади властно:
— Лейтенант, ко мне!!
— Лейтенант Скворин, – подбегаю, докладываю, стараясь дышать и говорить носом. Какое там… выхлоп от местного самогона, смешавшись с ещё более убогой водкой, даже когда я не дышу, убивает всё живое в радиусе метра. Полковник, что меня подозвал, морщится. Он грузен и усат. Красный нос сливой выдаёт стойкого бойца с алкоголизмом в рядах ВС и вне рядов, наверное, тоже.
— Твоя работа?? – кивает на мост.
— Так точно, – а чего, собственно, отмазываться?? Вон и лесник, падла, невдалеке маячит.
— По асфальту и дорогам подъездным, стало быть, ты катался??
— Я.
— Понятно. За водкой??
— За самогоном.
— За рычагами кто??
— Я.
— Один??
— Один.
— Мдааа, – полковник видит, что я не отпираюсь, и расслабляется.
— Товарищ полковник, я перилки исправлю, – тоже киваю на мост.
— Вижу. Лейтенант, это хорошо, что ты приучен убирать за собой своё говно, но вот жопу тебе теперь вытрет лично командир полка. Лесник звонил напрямую оперативному дежурному. Я, п-к Горлов – замкомандующего по боевой, вместо того, чтобы заниматься своими делами, в воскресенье вынужден тут с тобой разбираться. Усвоил уровень??
— Так точно.
— Ну, поехали смотреть твоё хозяйство.
Смотреть-то, в общем, было нечего. Всё завелось и поехало, кроме той, у которой сгорело сцепление. Ромка устроил своим оболтусам спортпраздник, и п-к Горлов, удостоверившись, что мои люди и техника в наличии и в нормальном состоянии, только и ограничился напоследок саркастическим замечанием:
— Ювелир ты, лейтенант… два таких мостика прошёл, а на этом, поперёк себя шире, чуть шею не свернул… пить в дороге начал??
Молчу. Киваю. Чего тут скажешь??
Петровичу, приехавшему следом, точно так же доложил. Бойцам своим сказал только, чтоб о Ромке молчали. Те понятливо протрясли хоботами, да и какой им резон в это дело соваться??
Поехал в Читу. Клыков опять в Яр. Благо, разминулись… я б себя на его месте грохнул прямо там на этом мосту в той самой бэхе. Так и спихнул бы на хрен, как оно должно было быть.
Командиру полка пошёл докладывать лично.

— Скворин, ты алкаш, что ли?? – П-к Колодченко.
— Никак нет.
— А чего попёрся за самогоном??
Молчу.
— С однокашником жрал??
Молчу.
— Ездили вместе??
— Никак нет. У него молодняк же.
— Врёшь.
Молчу.
— Всё-таки не зря тебя сюда отправили с Москвы, надо было дальше…. Я, по-твоему,должен за твои подвиги в штабе выслушивать??
Молчу.
— Ну, что молчишь??
— Виноват, вот и молчу.
— Пить ещё будешь??
— Буду… в меру…и подальше от техники…я там чуть шею не свернул…
— Да знаю я… Шумахер хренов…. Первые мостки на какой скорости шёл??
— На 4-й.
— У тебя совсем головы нет, как я посмотрю. Только у зелёных дураков страха нет. А ты — командир взвода. Офицер. Такие, как ты, бараны тупоголовые, и себя, и людей губят. Всё у вас на 4-й. Кроме мыслей. Ты когда голову-то с нейтралки снимешь?? Понаберут детей в армию, чтобы они пузом ДОТы затыкали, блядь. Увижу нетрезвым около техники — отправлю назад в Борзю…

Служить после такого залёта по-первости, конечно, сложновато. Каждая собака в части знает. Подъёбы неизбежны. Приходится не пить. Петрович грузит работой так, что разогнуться некогда. Да ещё и стрельбы ночные назначили батальону, а у нас механы только водить умеют. Стреляем офицерским составом. Зима уже вовсю.
Странно. В училище стрелял на 3 – 4, а тут за роту отбарабанил на пять. Прыгая с машины на машину. Меж направлениями не так и далеко бежать, проверяющим глаза стаканом закрывают. Им какая разница, кто стреляет, механик или лейтенант, ужаленный задачей, чтобы рота отстрелялась? И надо же, чтобы в момент моей ковбойской стрельбы ночной, Горлов (знакомец мой) на вышку зарулил. Естественно, с комполка. Увидев результаты и разнобой по времени в залпах, скомандовал героя стрельб на вышку.
Захожу.
— Товарищ полковник, лейтенант Скворин, по вашему приказанию … — докладываю Командиру полка.
Откуда-то справа, что-то каракулевое, вдруг, удивлённо басит:
— Тыыыы???!!!
Поворачиваюсь. Бегать-то заебался, да и в полумраке вышки плохо видать. Мать честная, Горлов!
— Я, товарищ полковник.
— Ну, я, блядь, удивлен, что ты последним выстрелом вышку не расхуячил… Ты бы смог – верю. К утру бы отстроил, как новенькую.
Секундное молчание… потом начинает ржать комполка, Горлов подхватывает… мне не до юмора, и я гыгыкаю пару раз чисто за компанию, раз начальство шутит – не плакать же, и вот только тут до меня доходит, что он мне третий мост припомнил. Шутник, блядь.
— Ну что, Колодченко, как служит??
— Да нормально, по службе войск соображает…. С техникой бывают косяки… стреляет, как видите, неплохо… в целом — толковый офицер.
— Пьёт??
— Ну, а кто не пьёт? Пьёт, поди, собака, чего ему в выходные тут ещё делать??
Говорят так, как будто меня нет.
— Ладно, хрен с ним, раз уж сказал — досрочно звание, так готовьте… какая хрен разница… через полгода всё равно дырку проколол бы. Но вот то, что у тебя механики не стреляют, это плохо. Очень плохо.
— Скворин – свободен, – это мне п-к Колодченко, а сам Горлову, – Ну так, а когда им?? Всё время в парке, техника бегать должна, а она соплями этих механиков чинится…
— Вот заладил… да дам я тебе и запчасти, и хуясти… Ты вот когда мне результаты дашь нормальные??
Дальнейшего разговора двух отцов-командиров я не слышал.
Чита. Округ. Все бумаги идут быстро. По плану какой-нибудь отличник боевой и политической подготовки должен досрочно схватить звезду. Чтобы доложить наверх, мол -де, растут кадры. Есть, кому передать знамя, так сказать. Через месяц я пил стакан с тремя звёздами на дне.
Вот так. Старший лейтенант Скворин. Пора мне роту, наверное.
Кадровик Юра Золотых так и сказал:
— Роту пора. Только вот по очереди, вроде как, пора тебе в командировку по весне будет.
— Какую командировку??
Юра молчит и пристально смотрит на меня.
— Аааа, – понимающе тяну я.
— Хуй наааа, вот скатаешься… а там и роту дадут… дикорастущий ты, Скворин… глядишь, МО станешь…
— Я им был, спасибо…хватит…
— Не понял???
— Да проехали, товарищ майор… шутка такая… дурацкая…
— Ну-ну… гуляй пока…шутник.

Вызывает к себе комбат. Ну, хули, иду. Как будто дел у меня в парке нет, ссука. Слушать очередную задачу, с вероятностью в 50% тупую и на хуй не нужную, а-то я не знаю, чем заняться. Почти вышел из парка… постоял. Вот ведь вернусь сейчас, хуй там кто работает. Слоны — странные птички…не пнёшь — не полетят, как говорится.
До бокса ускоренным шагом возвращаюсь, ибо бегущий офицер – паника у подчинённых. Захожу в бокс, ну, так и есть – штыки в землю, перекур. Долбоёб всё-таки этот Обручев. Сержант, блядь, хоть бы фишку выставил, чтоб не запалиться. Снимать надо, хуёвый сержант, сам не думает, и подчинённых подставил.
— Я не понял!!! – реву на весь бокс, эхо пустого пространства (потолки высокие) разносит моё командирское неудовольствие, и, размазывая его о стены, лупит бойцам, собравшимся в кружок покурить, по ушам.
– Чё за хуйня? Обручев, у нас что? время перекуров? Какого хуя? Я что, над вами, блядь, мамкой стоять должен? Или всей ротой со стартерами по парку бегать решили?
Бойцы стоят в ожидании моего произвола, понурив головы.
— Обручев, я прихожу через два часа и охуеваю от удивления. Весь шанцевый инструмент на штатных местах, а у тебя в руках бумажка с цифрами, что осталось в закромах родины в виде излишков, не уложитесь — забег вокруг парка со стартерами. Перекуры отменяются. Кстати, а где положено курить в парке? А? Товарищи зольдаты? Давно под руководством Зампотеха территорию парка не убирали? Дебилы, бля. Мусор вынести не забудьте. Почему ветошь валяется?

Заебался я уже объяснять, что в армии можно всё, но залетать с этим всем нельзя. Ну да ладно, меня ждёт комбат. А Обручева сниму к хуям, не сержант он ни хуя, не думает о своих сейчас – не будет думать и после, значит, до неуставняка один шаг. Фёдор бы (сколько в армаде Фёдоров?? Хрен сосчитаешь) хуй вот так запалился бы. Но вменяемые все в карауле, кстати, их ещё проверить надо сходить. Комбат, как всегда, пиздец как вовремя решил пообщаться.

— Почему так долго я вынужден ждать? – Петрович рычит. Ну хули, он майор, я старлей, он комбат, я ротный, он начальник, я дурак. Лирику не слушаем, главное «чё ему надо?» уловить.
— В парке задачу ставил.
— Кровлин в карауле у тебя?
— Да, – толковый у меня взводный (Клыков в отпуске, я опять за ротного), гоняют его в караулы почём зря, как будто в роте работы нет.
— Значит, так, надо ехать старшим на разгрузку угля. Лянченко, козёл… второй день где-то в общаге за сиську зацепился… или пьёт, блядь… больше некому, Алексей, так что ты либо этого урода оттуда вытащи, либо сам поедешь. И не хуй мне тут бровями играть, я, что ли, туда поеду?
— Во сколько время «ч»?
— К 16 нолям быть на КПП в парке. Всё, иди.
— А если он с запахом? – старшим машины как-никак ехать, проблемы с ВАИ не нужны. Это уж точно.
— Главное, чтобы на ногах стоял.
Из казармы слышен вопль дневального «Смирно!!!». Кто-то из начальства припёрся.
Выхожу от комбата, сталкиваясь в дверях с багровым замполитом полка, не успеваю отойти, и уже слышу: «Петрович, ну ёб твою мать, ну, блядь, когда у вас во 2-ой роте уже ленинскую комнату доделают? Я что, блядь, мальчик, что ли, чтоб меня там в этого облупленного Ленина, блядь, носом тыкали? Выкиньте его, на хуй… Жукова нарисуйте…. Ну, ёбаный в рот, блядь, и где твои офицеры? Расползаетесь по щелям, как тар….» Остальное уже не слышно, я ушёл.

Иду в общагу. Офицерская общага — это, конечно, то ещё заведение. Место отдыха уставшего офицера. А этаж для несемейных — это вообще вертеп, ну оно и понятно. Денег у молодых лейтенантов хуй, баба по случаю, зато работы — хоть отбавляй. С утра до ночи. Настоебёт – пьют. Сам таким был, да и сейчас нет-нет, а бывают заплывы. Меж нами разница только в мере ответственности. Нахожу комнату, где живёт Лянченко. Он живёт в комнатухе, которую делит ещё с тремя такими же опездалами.
Сейчас в комнате только он сам, остальные, видимо, всё-таки нашли в себе силы отнести свои тушки на службу после вчерашней пьянки, следы которой даже не пытались убрать со стола. Окно распахнуто настежь, открывая вид на голые февральские деревья и автобусную остановку. Сто к одному, что вчера тут можно было топор вешать. Лянченко лежит на кровати в бушлате и берцах. В целом, готов к выдвижению… ну, вот и славно… «хуй вам, товарищ майор, а не я старшим на уголь». Настроение улучшается. Лянченко, завидев меня, присаживается. У меня репутация слегка ёбнутого на службе, ссориться со мной хуёво.
— Андрюха, ты вот скажи мне, с хуя ли я должен заниматься тобой? Ты что? Боец моей роты? Чтобы я тебя отлавливал по закоулкам?
— Алексей…
— Нет, ты мне скажи, мне делать больше нехуя, как вместо тя на уголь ехать? Я ведь съезжу, только тогда пиздуй в парк, к слонам, и рули ими… годится?
Хуй он согласится, одно дело пинать в парке бойцов, зная, что я проверю исполнение задачи, другое — читать книжку в кабине ЗИЛка, пока бойцы грузят машину углём. Зимой бойчишки это и так расторопно делают, чтобы скорее оттуда убраться. Если быть честным, то это, конечно, полная хуйня, вместо боевой подготовки заниматься выживанием. Не будет угля – перемёрзнем к хуям, но ведь не бойцы должны этим заниматься. А кто? Да хуй знает, но всё равно через жопу как-то. Чтоб был уголь, отрывать бойцов от распорядка, или чтобы был хлеб, вообще сдавать их в рабство на пекарню. Блядь, этот барадак в стране, наверное, навечно.
— Алексей, я знаю, что в четыре надо быть в парке, – оправдывается Лянченко, – да я уже уходить хотел, но, понимаешь, тараканы заебали… решил их грохнуть и выходить.
— Ты чо, бля? Допился? Какие тараканы?
— Да обычные… — Лянченко встаёт, – щя сам увидишь, – смотрит на открытое окно, в котором показывают февраль, на улице где-то минус 20-25, холодновато, я бы сказал, затем закрывает окно и направляется мимо охуевшего меня к электрической плитке.
В основном на таких плитках готовят жратву… прямо в комнате, но в зимние месяцы это ещё и дополнительный обогреватель комнатухи. Сейчас эта плитка стоит почему-то на полу, а не на тумбочке с продуктами и остатками офицерского пайка. Лянченко берёт с этой тумбочки заранее приготовленный скотч, и, задумчиво разматывая широкую ленту, смотрит на здоровый постер Джей Ло, висящий аккурат над стоящей внизу плиткой.
Джэй Ло, маняще облизывающей губы и обещающей подарить незабываемое, если вдруг чудом шагнёшь к ней из забайкальской действительности в сказку, где есть пальмы и синее-пресинее небо, где живут такие красавицы, где нет тараканов и угольной команды, где нет ебанутого на службе старлея и конченого на этой же службе комбата.
Где живут, а не выживают.
Он смотрит секунду, потом начинает быстро приклеивать скотчем постер к стене по всем краям, отрывая, когда нужно, ленту зубами. Скорость приклеивания говорит о достаточной сноровке в этом деле. Отбросив ленту, он выключает плитку. Потом берёт баклажку из-под лимонада, наполненную водой, с плотно закрученной крышкой, стоящую рядом на той же тумбе, и начинает раскатывать ею приклеенную улыбку заграничной жопдивы, так, как мама на моих глазах раскатывала тесто, готовя пельмени.
Комнату наполняет мерзкий звук чего-то потрескивающелопающегося. Звук омерзителен до ломоты в зубах, настолько, что я невольно морщусь.
Раскатав приклеенный плакат, Лянченко констатирует:
— Пиздец.
— И что это было?
Лянченко смотрит на меня, потом ставит баклажку и берёт нож для бумаги. Ловко срезает по краям плакат, поясняя свои действия:
— Понимаешь, тараканов развелось… заебали… я комнату выстудил, заодно проветрил. Ну, а плитка воздух тёплый гонит под плакат… — Говоря это, он начинает аккуратно снимать плакат со стены, – ну, и тараканы все сюда съёбывают, как на юг, – сняв плакат, он демонстрирует мне его обратную сторону…
Я не настолько брезглив, чтобы блевануть от увиденного. Но зрелище не для слабонервных, это точно. Столько тараканов, превращённых в общую лепёшку, я не видел никогда. Надеюсь, что и не увижу. Лянченко бесстрастно подытоживает:
— Н-дааа… Мадонна собрала больше, — скатывает это безобразие в трубочку и суёт в здоровый мешок с мусором.
— Ну, всё вроде… Пошли?

Не доходя до КПП, встречаем Юру Золотых. Он у нас кадровик. На обед, видать, чешет. В руках пакет с какой-то снедью.
— Опа, Лёха!! Ну, на ловца и зверь… Помнишь наш разговор?
— Какой?
— Разнарядка пришла… «за речку»…нужен ротный и взводёныш, — Юра переводит взгляд на Лянченко, потом на меня. – Так что думай… Думайте, мужики. После обеда зайдёшь, окей?- Юра воевал в Афгане когда-то… немного. Идиомы впечатались в сознание навечно.
— Окей, бля.
Юра проходит мимо, я смотрю на его пакет и вижу в нём баклажку с кока-колой.
— Юр, тоже, что ли, тараканов давишь?– ляпаю ему в спину.
Он оборачивается с непонимающей улыбкой:
— А?
— Да это я так… проехали… к пяти зайду.
— Ага… давай.

Юра уходит, Лянченко смотрит на меня. Ну что? Вроде наша очередь. Отчего-то заломило зубы.
— Андрюх, ты как вчера погулял?
— Нормуль, а чо?
— Давай-ка вечерком я к тебе зайду… тараканов помянем…
— Чего? Ааа… конечно.. тока это…
— Водяра моя, приедешь — закусь готовь… всё… пиздуй, мне ещё караул проверять.
Я смотрю ему в спину и впервые за месяцы не думаю о службе. Я думаю о том, что мы для государства просто тараканы. Которых сгоняют туда, куда хотят, уже готовя пресс. А может, и по-другому. Может, просто дошла очередь поучаствовать в давке паразитов и до меня? Кто-то же должен делать эту неприятную работу.

Весна.
Прилетели в Моздок. Ёбаный самолёт. Пить устал. Состояние такое, что не на войну, а в госпиталь надо сдаваться.
Аэродром, около которого палаточный городок и небольшой посёлок. Здания двух-трёх этажные. Первое, что увидел, как в хуёвом голливудском боевике, погрузку «двухсотых» в транспортник. Цинки. Пилот сплёвывает и отворачивается. Дурной знак?? Я — «свежее мясо», это нормально. У Родины завидный аппетит на свежие продукты, однако. Хотя я тут по своей воле. Всё по плану.

В палаточном городке, где меня поселили, тотальная круглосуточная пьянка. Тут можно. Тут войны ещё нет. Перевалочный пункт же. Кто в горы – кто с гор. Трёп. Истории. Стаканы. Изредка знакомцы пересекаются. Кто-то отсыпается, не реагируя ни на что. Таких — не трогают. В целом скучно, потому что по мере ужирания истории становятся более кровавыми и фантастичными.
Капитан, что разместился напротив меня, молча наливает себе в кружку из фляги – косится на шестерых «контрабасов» (контрактники), сожравших литра три и громко обсуждающих какой-то прорыв под Ведено. Выдыхает и пьёт. Как минимум сто пятьдесят – определяю на глаз. Силён, бля.
— Нас чо-то сорок осталось, а то и меньше…и чехов (боевиков) сто-сто двадцать… хули… лезут… а нам куда?? Андрюху в живот ранило… он мне — Серёга… типа… не ссы, Серёга – дальше хуже будет… щя попрут… дай, говорит, хоть гранату… а мне чо? У меня пол-б/к (боекомплект) уже как хуем сбрило… в общем, подыхаем… и тут «крокодилы» (вертолёты МИ-24 – злая штука, если лупит по земле, лучше зарыться и не отсвечивать… а по возможности и вообще валить из района, где они работают)… звено …
— Эт вам повезло… а вот на нас когда под Итум-Кале…

Капитан едва заметно качает головой и занюхивает куском хлеба с салом, затем отворачивается от этих вояк, явно демонстрируя откровенное презрение. Видать, пиздёж.

И такие разговоры без передыху.

Кормёжка — говно. Сидим на своих консервах. Срём домашними пирожками. Ждём отправки в Ханкалу. Должны отправить вертолётом, только хер его знает, когда. Внятного ответа от коменданта не добились. Наша бригада, в которую мы пылим менять тех, кому отпуска положены, вообще-то под Шатоем встала. Район держит. Нам туда – в бригаду «Бешеных Собак». Сибирячки, сдобренные забайкальцами. Прокатились по Терскому хребту, сметая всю мразоту, и осели там. Оно и понятно. Аргунское ущелье, по которому неплохая дорога с гор ведёт, её надо держать. Стратегическая трасса. Подвоз боеприпасов и гуманитарки именно по ней и идёт. Эти караваны, ясен хуй, периодически пытаются расстрелять и ограбить. У нохчей (чеченцы) тактика боевых действий и принципы жизни всю дорогу одни и те же. Найти, что спиздить, или отнять, а дальше -либо продать, либо вернуть за выкуп. Рабами тут всю жизнь занимались. По мнениям всех бухающих и не бухающих в нашей палатке за неделю ожидания, все сходятся в одном – вырезать всех под корень, и не мучиться. Жути, конечно, нагоняют, но в основном запомнился майор, который не столько ругал продавшихся бизнесу политиков и ублюдка президента…

«охуеть… ведь он главнокомандующий… мы на войне, а солдат такого мнения о командирах… вопрос — мы победим?? Мы можем победить врага, на стороне которого наше командование??»

….сколько рассказывал, как русские бежали из Чечни в 94-м. И почему бежали. Если ему поверить хотя бы на тридцать процентов и примерить на себя и свою семью, то… я… я, наверное, тоже готов этих уродов под корень… ведь младенцев с балконов вышвыривали, баб ебли на глазах мужей, и тут же бошки резали… где-то соседи укрывали, только соседей до хуя и сдавали… и своих же казнили… зверьки ёбаные… и много чего другого творили.

Неделя ожидания и скучно-дремотного состояния, наконец, прошла, и нам дают борт. Пересылка остаётся за плечами. Мы уходим, и никто не знает, вернётся ли сюда. Многие оглядываются… я тоже… Странно… за неделю эта долбанная палатка опостылела, а сейчас почему-то кажется не таким уж и противно-скучным местом. Я вернусь. Я обязательно вернусь. Потому что у меня есть жена и сын, и я им всё равно нужен. И если я не вернусь, то они никому уже не будут нужны. Тем более — моей стране, интересы которой я обязался защищать. А вот Родина ни мне, ни моей семье присяги как и не давала… много нас, таких, у Родины. Родина, она считать нас не привыкла.

Что я здесь делаю?? Лично я – старший лейтенант Алексей Скворин!? Я дал присягу, я этому обучался и обучал солдат. Это мой долг. Это моя практика. Это то, для чего я на самом деле учился. Закончится эта клоунада – начнётся другая, но уметь воевать — необходимое условие выживания нации. У меня сын. И у него должна быть возможность жить и любить. И воевать за свою землю… коли доведётся.
А ведь доведётся.
Не дадут нам тут доделать дело. Значит, детям доделывать.

На душе скребут кошки, винт молотит, нарезая ломтями синеву над головой. Гул внутри вертолёта такой, что рядом сидящего можно услышать и понять, только если он будет орать дурниной и помогать себе жестами. Идём низко… над верхушками деревьев. Давешний капитан смотрит на меня, потом кивает, приглашая что-то услышать. Еле разбираю:
— Как звать??
(нашёл время знакомиться, твою мать)
— Алексей..
— Впервые??
— Да…
— Страшно??
— Да…
— Молодец, всем страшно… тех, кому не страшно – током лечить надо… а лучше сразу стрелять (ржёт).
Я вежливо улыбаюсь.
— Знаешь, почему низко летим??
Вертолёт идёт над кромкой «зеленки», то поднимаясь, то опускаясь, повторяя рельеф верхушек деревьев. Ощущение, что тебя мчат по колдоёбинам на санях.
Я мотаю головой в отрицании.
Не знаю.
— Шоб не сшибли чехи… месяц назад вертолёт опять сбили… какая-то блядь им ракеты поставляет… говорят, кто-то из наших… извне каравана два, что ли, не пустили…а больше и неоткуда..
Я молчу. Мне сказать нечего. Я ничего не знаю и только начинаю соображать, что тут к чему. На ненависть к генералитету я тут и не рассчитывал наткнуться, не думал, что армейские низы и середняк будут так же люто ненавидеть высоких начальников, как и самих боевиков. Капитан понимает, что я ему не собеседник, и отстаёт. Лететь-то недолго. Вот и Ханкала. Считай — пригород Грозного.

Грозный. Город, напившийся крови, и лежащий в развалинах после затянувшихся боёв. Город вроде бы взят… днём… а вот ночью… ночью он до сих пор не наш. Его, конечно, отстроят. Восстановят административные здания и инфраструктуру. Вдохнут жизнь в эти кровавые развалины, видевшие всё, на что способен самый страшный и бездумно жестокий хищник на планете.
Сколько ещё придётся пролить в нём крови, пока он не насытится и не смешает в себе русскую и нерусскую кровь в достаточной пропорции, чтобы успокоится?? Хрен его знает. Сделаю, что смогу.

Ханкала — это огромное поле, заставленное кунгами (машина с будкой, где можно жить и работать) и палатками. С кучей вертолётных площадок. Всё командование контр-террористической операции идёт отсюда. Здесь госпиталь, и связь. Здесь огромное скопление жирных штабистов, которые «воюют», и уже давно, то со сном, то с теми, кто воюет. Но за «боевыми» и отметкой об участии в боевых действиях средь них съездить — святое. Здесь самая главная перевалочная база. Она защищена и прикрыта отовсюду кучей блокпостов и всевозможных частей. Здесь, наверное, самое безопасное место в Чечне, а то и в России. Отсюда бортом — в горы, или куда послали. Как автобусом. Борт на Шатой завтра, поэтому нам предложено ночевать в плацкартном вагоне, невесть кем притащеном сюда к вертолётной площадке, и служащим чем-то вроде гостиницы.

Ночью начинают лупить. Что и где стреляет, не понятно, я смотрю, как мимо по проходу выбегает молодой длинноволосый малый, подгоняя средних лет коротышку с видеокамерой:
— Живее, Андреич.
За ними бегут двое из моей партии. Рожи, по ходу, как и у меня – недоумённо-непонимающе-тревожные. Я за ними. Сидеть в вагончике, когда стреляют, неуютно, хотя, выбираясь по проходу, вижу трёх-четырёх безмятежно спящих с автоматами в охапку. У меня пока ствола нет, и я дергаюсь, а эти спят. Странно. Хоть бы башку подняли.

Спрыгиваю на землю. Бухает где-то справа. Далековато. Что-то артиллерийское. Похоже, плановая стрельба по квадратам, или чо. Около вагончика спокойно курит тот самый капитан, и выбежавшие точно следуют его примеру, изображая вселенское спокойствие и бывалость.
— Ночной салют… плановые, похоже, – подтверждает, ни к кому не обращаясь, мою догадку кэп.
Все смотрят на суету журналистов.
— Андреич, готов?? Дима, давай ракету и потом ещё одну… пока говорить буду… первую запускаешь на три, после того, как я начну… готовы? Поехали.
Зажигается фонарь камеры, освещая бледное и взволнованное лицо журналиста, выражающее одновременно как мужество и уверенность, так и прямо плещущее Переживание Близкой Опасности. Вслушиваюсь, глядя на шипящую в воздухе сигналку.
— … в 22-35 начался сильный обстрел, пока нам неизвестно точное количество погибших и раненых, но, судя по канонаде, идёт сильный бой на подступах к Ханкале, напомню, что за последние сутки это вторая попытка прорыва боевиков к Грозному с этого направления…
За спиной журналиста лейтенант Дима пускает вторую ракету… я представляю себя сидящим в Чите и смотрящим ящик… сколько я таких репортажей видел?? Да каждый второй… Журналист, взволнованно говорящий в камеру на фоне ночи с явно стрельбовыми звуками со стороны, а тут ещё и фейерверк для пущего антуражу…круто, мать их за ногу… Профессионалы хуевы. А ведь мои это смотреть будут. Им от таких репортажей ждать легче будет…угу. Ссука. Внутри начинает закипать. Но я не властен над этой сволочью. Только если в бубен стукнуть. Инфовойна, как она есть. Бьющая по населению хлеще пуль и снарядов.
… напоминаю, что только за этот месяц в районе ведения контртеррористической операции погибло 39 и ранено 56 военнослужащих Федеральных войск. По официальным данным. По некоторым сведениям, это количество сильно занижено, но более точной информацией мы пока, к сожалению, не располагаем…специально для НТВ — Игорь Строев.
Андреич выключил камеру, и Игорь у него интересуется:
— Ну, как???
— Хуёво, Игорёк, – бычок капитана летит в темноту.
— Простите!? – журналист поворачивается к капитану.
— Не прощу… бог простит… ты молодой русский малый, а работаешь на всякую шваль… да ещё и падалью питаешься. Родня вот этих мужиков смотрит твои репортажи и глотает валерьянку…рейтинг растёт… свою армию народ ненавидит… зато ты — профессионал… хуёво, Игорёк. Я не удивлюсь, если тебя в горах потеряют без вести… я бы потерял.
— Не понял…
— А это хуёвей всего… наверно, и не поймёшь, – капитан сплёвывает под ноги журналисту и лезет в вагон. Стрельба прекратилась. Цирк окончен. Я думаю над словами капитана. Бить морду этой слякоти расхотелось, лезу в вагон. Он, по ходу, молоток, этот капитан. Только я… я не хочу стать таким. По нему чувствуется, что жизнь для него, что чужая, что своя, не дороже жизни козявки. Если я так эволюционирую, я ж в казарме своих полудурков двухгодовалых точно зашибу когда-нибудь. Не хотел бы я у этого кэпа на дороге оказаться. А вот воевать с ним… надеюсь, те, с кем мне там бок о бок придётся быть, такие же волчары с мёртвыми глазами.
— У каждого своя работа… у вас своя, у меня своя… — несётся в спину взволнованный голос Игорька.

Ночью стреляли ещё пару раз. Сквозь дрёму видел, как опять куда-то нёсся журналист Игорёк. Что поделать… работа у него такая… сучья… дать бы ему в морду, да бессмысленно. Этих Игорьков, как и нас…как тараканов…и их тоже никто не считает.

Наконец-то борт. Грузимся в восьмёрку и летим. Всё-таки не верится даже, я — на войне. Да и какая это, по сути, война?? Тот самый капитан утром на перекуре на вопрос «Сколько ты тут на войне??», ответил « А я на войне?? Вот дед у меня… тот на войне был…. Они там как сходились лупиться, так через месяц только расходились, а тут встретились, постреляли — и в разные стороны, раны зализывать. Кто ж тут воевать-то нам даст, если дадут, так вся эта война в месяц кончится, эшелонами в Забайкалье зверей вывезти, и пусть там китайцам на границе мозг ебут. Да только не надо это никому. Неденежно, да и жвачку про демократию просто так изо рта народа доставать никто не собирается, вот мы и бегаем по горам… реалити- шоу, мать их кремлёвскую Басаеву в жопу плашмя. Детский сад, 7-ой месяц, бля»
Ободрил, ни хуя не скажешь. И улетел на Ведено куда-то.
Долетели нормально. Только выскочил с борта и, пригнувшись, отбежал, как попал в объятия Мишки Хотысенова. Он у нас ротным, а тут, вишь, борта принимает – авианаводчик. Я его менять-то и прилетел. Ему в отпуск, а мне на время отпуска, якобы, подменять. Рад мне, как выпивке, ну и выпивке, которую я приволок, само собой, тоже рад. Кто ж без бутылки сюда с большой земли-то полезет.
Нас, вновь прибывших, строят у штаба и быстренько раскидывают по направлениям. Мне ехать никуда не надо. Я уже приехал – при штабе подъедаться буду. Помощник начальника оперативного отделения я теперь. Начопер, даже особо не взглянув – некогда ему, сдаёт меня Мишке на инструктаж.
— Ты не ссы, Лёха, главное. Тут, около штаба, всё ровно. Вокруг три кольца обороны – Шатой контролируем и подходы к нему… ну, в смысле, через него. В колонны пойдёшь, там, может, и постреляешь. Да и то, хуй тебе пострелять дадут, твоё дело — воздух. Колонны ща тока под вертушками ходят. Как лупить начинают, главное, целеуказание дать, откуда бьют по вам. Ракету красного даёшь туда и смотри, как мясо рубят в винегрет. А так-то тут сидеть будешь. Связь со штабом авиации на тебе… ну, там, борт для эвакуации трёхсотых, или двухсотых, или комбригу куда завздопица лететь. Живи себе с летунами мирно, и будешь кум королю. Вся водяра и грев с большой земли через тебя, считай. Сам понимаешь – дооолжность, – многозначительность пальца, вздёрнутого вверх.

Влился нормально. Пьют тут так же, как и везде.
Мишка улетает, передав мне дела и позывной. Я теперь в эфире Хоровой-90.
Начопер попытался заставить меня рисовать карты в моменты дежурств ночных при штабе. Кто-то от нашего отдела всегда там быть должен. Я, по совету всё того же Мишки, запоганил две секретные карты, и от меня отъебались. В отместку, правда, заставили вертолётную площадку оборудовать под ночной приём вертушек… делов-то… по углам гильзы от снарядов вкопал, солярой заполнил, да обозначил камнями границы площадки самой.

Прилетал главный мозг нашей войны начгенштаба Квашин. Не знаю, чего он там, в картах, понимает, если ему битый час рассказывали об организации обороны и контроля, в карту тыкали, а он, выйдя из палатки и уставившись на эту самую гору Ламамаисти, заминированную вдоль и поперёк, выдал:
— Да у вас тут курорт лыжный можно открывать, красотища-то какая!!! Вот прям на этой горе.
Комбри,г я думаю, не против был бы прямо сразу этого Квашина на санках с этой горы спустить, первопроходцем и разминирующим средством заодно – так он на этого мудака в больших погонах посмотрел.

Периодически эвакуирую двухсотых и трёхсотых, как наших, так и чехов. Хотя кого там только нету… и арабы, и негры, и даже наши славяне.
Поймали подпола нашего ФСБэшного, пытался вывезти трёх раненых арабов. Арабов кончили прямо сразу, а этого козла до прихода вертушки чуть ли не всё командование бригады охраняло, а-то бы порвали на клочья. Ненависть к наживающимся на войне тут зашкаливает. Да и правильно. Одно дело враг, другое — крыса.

И вообще, днём тут спокойно, а вот ночью…
Один солдат, упившись в хлам и вылезши из палатки, дал очередь… по лагерю. Два двухсотых. Один контрактник – первую прошёл, чтобы вот так, от пьяного, не соображающего мурла пулю точно в голову выхватить, второй сопляк совсем.

Вызывают в штаб.
— Скворин, давай любой мимо идущий борт… у нас тут трёхсотый тяжёлый.
Это святое. Если летуны такое слышат, то садятся обязательно. Скорая по горам не ездит. А трёхсотый, ставший двухсотым, если ты не сел – куда бы ты ни летел – это чья-то душа на тебе.
— Я Хоровой-90, кто мимо?
— 35-й мимо, буду через минут 10, чо хотел.
— Трёхсотый.
— Места нету… не подождёт??
— Да он у меня щя на площадке в двести уйдёт.
— Понял… дым дай.
Дым показывает направление ветра и ориентирует летчика, с какой стороны заходить на посадку.
Мне на площадку приносят носилки. Молодой пацан – его трясёт даже под лошадиной дозой успокоительного.
— Что с ним??
— Да на блокпосту пьянка. Их замкомбата спалил, а этот ведь бухой… за автомат и очередь, да бухой ведь. В упор не попал. Зато замкомбат попал… дрыном каким-то… сломал ему шею… щас отпаивают самого.
Борт сел. Забрали героя. Доложили, как о вступившем в схватку рукопашную. Чехи-каратисты рвались через блок-пост, но не прошли.

Был в Ханкале на курсах авианаводчиков пару дней. Летуны, оказывается, ходят по картам с другим обозначением квадратов, а я обязан уметь навести по квадрату. Туда летели вместе с какой-то бабкой. Комбриг её приказал в Ханкалу везти. Бабка была с козой. Натуральной такой козой. Взлетели и пошли над деревьями, как на санках. Как яма, так коза глаза выпучивает и блеет дурниной.
— Беееееееее.
И срёт, падла. Сколько в ней этого гороха — хрен его знает, но на каждой яме сыплется из неё. Того и гляди, кишки высрет. Всё, естественно, на полборта. Бортинженер, как увидел, кричит:
— Я тя щ вместе с этой козой не довезу, сволочь старая, – и двери порывается открыть, оскальзываясь на козьем говне.
Бабка начинает пучить глаза пуще своей козы, только что не блеет с ней напару, и подол ей под жопу подставляет. Кричу:
— Вася, оставь её, а-то она ща сама тебе всё тут загадит!
— Ненавижу этих, блядь, нохчей… больше к тебе не сяду, – обиделся, наверное.

Видел в Ханкале Дмитриева Серёгу. Накоротке поговорили. В Грозном, в Ленинском районе, в комендантской роте он сейчас. Вот как судьба свела, думал, потерялись. Жаль, толком и поговорить не успели – спешил он.

Прилетала спецура, с ней Гриша Вахнаков. В одной роте учились. Тоже накоротке поговорили, и они в горы ушли. Позывной «Амур».
Ночью выходит на нас «Амур», я помощником Дежурного стою.
— Арбалет, я Амур, приём.
— Здесь Арбалет.
— Квадрат 43-12, по улитке 1-2…. Наблюдаю группу боевиков. Прошу огня.
Вызвали комбрига и начальника артиллерии, через пять минут дежурное огневое средство начало отстрел.
— Амур Арбалету.
Молчание.
— Амур Арбалету.
Молчание.
— Амур Арбалету!!!!!
Молчание.
Через минут пятнадцать.
— Здесь Амур. Уроды, дали бы съебаться хоть.
И молчок. Попали … не попали?? Хрен его знает. Главное, хоть своих не положили.

Прибегает местный аксакал. Лопочет чего-то на полурусском. Корову у него замочили. «2-ой бат отличился. Корова приблудила, якобы, к сигнальной мине, и получила в бочину дежурным огневым средством (пулемётом)… задняя нога вдребезги… даже костей не осталось. Жаль, что не обе, мяса бы больше заслали в штаб.
А вообще-то, мы с ними мирно живём. Кто им, кроме нас, огороды разминировать будет? За это схроны сдают даже. Предпочитает договариваться мирное население с нами… уж им-то эта война ещё больше обрыдла. Ночью нохчи мозг ебут, а днём мы…вот и живи, как хочешь. А вот нехуй было занозиться в 94-ом.

Борты водку возят исправно. Полбригады у меня в добрых знакомых. Народу-то тьма, а тут — у кого днюха, у кого детё родилось. Пить водку местного разлива стрёмно – травануть могут. Да и есть, за что. С третьего бата контрабасы отличились. Семь уродов ночью на бэхе ворвались в Шатой, геройски набрали водки и жратвы у одного из местных торгашей. Разбили ему морду, дали по голове верещавшей жене и попылили восвояси. По пути зачем-то лупанули с двух стволов по нашему же блокпосту.
К утру все семеро лежат мордой в грязь перед кунгом комбрига… мне приказано ждать п-ка Шилова и сдать ему. Ради интереса подхожу к крайнему. Легонько пинаю в бок, чтобы привлечь внимание.
— Фамилия?
— Сержант Замятин.
— Возраст?
— 33.
— Откуда??
— С под Читы.
— Женат??
Поднимает разбитую морду.
— Да… двое детей.
Урод. О детях вспомнил, а ночью и не думал о чужих детях, сидящих на блокпосту и мечтающих вернуться домой. Жалости к нему ни на грош. Вот из-за таких нас свиньями считают. Тут же вспоминаю свой вояж по мосту в Красном Яре. Пытаюсь себя успокоить, что это другое. Кого угодно успокоил бы… но не себя. Я-то знаю, что не другое.

Ночь. Опять-таки я при штабе Помощником. 11 раз смотрю по видаку «Моонзунд» по Пикулю с Олегом Меньшиковым и Гостюхиным. Сильная вещь, о чести русского офицера царской армии, выбравшего в смутное время самоубийственную драку с внешним врагом вместо того, чтобы погрязнуть во междоусобных дрязгах, приспосабливаясь к новым порядкам и наплевав на присягу.
Остальные кассеты — вообще полное дерьмо типа совковых комедий с Крачковской.
Прибегает бойчина-связист.
— Там майор Копылов чеченца пополз взрывать.
Пиздец. Ничего не понимаю. Оперативным п-к Шилов.
— Опять?? Третий раз уже, блядь… комендантский взвод, в ружьё!!!
У нас на отшибе вырыта яма метра три глубиной. Аккурат возле сортира. Там переодически держат пленных нохчей, отловленных в горах. На них ссут и срут, пока их на большую землю не увезут, все, кому не лень. Обычно дня два-три держат. А м-р Копылов — начальник связи. Очень толковый связист, надо сказать. Связь в бригаде, как часики. На большую землю связь — тоже, пожалуйста. Год, как в Чечне он. Но как набухается, так рвётся воевать. Да кто ж ему даст?? Он в качестве начальника связи гораздо полезнее и нужнее. Вот так и воюет без соприкосновения с противником. Но соприкосновение с бутылкой превращает его в нинзю и народного мстителя. Это — третья попытка грохнуть хотя бы пленного, бросив ему в яму гранату. На самом деле, хотел бы взорвать – взорвал бы. Но это, скорее, форма истерики. Крыша течёт. Успели поймать с выдранной чекой и эфкой в руке метров за пятьдесят до ямы. Полз, как на танк. Брали вчетвером, прижав конечности. Потом под фонарем чеку вставляли. Вот такой героизм. Рвануло бы — и пиздец как минимум пятерым, включая меня.
Кстати, о связи. Звонил домой. Связь военная. Жесть полная. Все слова тянутся так, что ощущение такое, словно на том конце провода полностью невменяемый человек. Предупреждали, чтобы я говорил медленно, иначе вместо моих слов там услышат только бульканье. Я начал говорить медленно. Трубку сняла бабушка, решила, что пьяный. Я её тоже слышал. Прикольно, с одной стороны… я ведь её тоже, как пьяную слышу. Но в целом, конечно, плохо – бросила трубку в итоге. Что она обо мне подумала и что матери сказала, лучше и не думать.

Приходит старлей Тополев с 3-его бата. Просит трихопол. Только с отпуска припылил. Намотал, видать, там. Ну, заказываю. Летуны поуссывались, спросили, где я тут умудрился. Пытаюсь объяснить, что не мне. Ржут.
Прилетают на следующий день. Специально ко мне сели, а так-то мимо шли. Дают кулёк с лекарством и…
— А это лично Хоровому-90 от нашего экипажа, и будь осторожен при выборе местных коз… они после нохчей все нехорошие… – ржут, протягивают коробочку с гандонами.
Суки. А Тополеву теперь водка только за платину, блядь.
А с еблей тут и впрямь глухо. У всех в кунгах постеры блядей развешены. Бригада дрочит напропалую. Бегать к бабам в Шатой – чревато. Можно проснуться, обнимая рабство. А-то и не проснуться. У них законы строгие в этом плане.
Хотяааа….

С этим же п-ком Шиловым едем блокпосты проверять, и выковыриваем на ближайшем к Шатою двух чеченок. Я-то не при делах, считай, а Шилову, видать, не впервой. Начинает с места в карьер пиздюлины раздавать. Потом выволок обеих чеченок на воздух, и там уже ногами. Одна-то драпанула, а вот вторая взмолилась, чтоб не били.
— А хули ты припёрлась сюда?? За патроны ебаться??
Так и есть…за патроны. Это контрактники подтвердили, ещё пять минут назад опиздюливаясь.
— А што мне делаааать??!!! – воет баба, – мужа убилииии, всю семью побилииии… мне говорят, иди, патроны неси… родишь сына – кормить будем, а нет, так опять пойдёоооошь…
Вот так. И кем воспитают её сына те, кто её послал?? Что в голову ему вложат?? Кого он ненавидеть будет за долю своей матери, у которой русские истребили семью?? Как ему, полукровке, придётся доказывать своё право на полноценную жизнь в их обществе с их то законами?? Я думаю, что за такое он не только папашу своего тупорылого, но и весь род этого папаши под корень вынести готов будет. Не говоря уж о патронах. И так навалом этого добра по схронам, так нет… нужно ещё. Русских много ещё, всем хватить должно. И наши хороши, и их, а правда тут вместе со справедливостью уже давно в крови захлебнулась, причём — в смешанной крови. Глядя на это, трудно себе представить, что для меня это — командировка, а для неё — реальная жизнь, из которой уже никуда не деться.

В 1-ом бате сгорела палатка. Кто там умудрился запустить в неё ракету осветительную, непонятно. Но факт, что сгорела, с матрацами и по мелочи там. Пьянка, по ходу, виной, как всегда. И порешили отцы командиры списать под это дело одну из клинанувших бэх. Ночью дали море огня, а утром отправили донесение, мол, так и так…ночью был бой. Подорвана БМП-2 номер такой-то. Механик машину покинуть успел. Наводчик с командиром машины сесть не успели. В машине была палатка инвентарный номер такой-то и по мелочи списочек. Список мелочи к полудню распух до половины имущества батальона, причём в этой БМП были и радиостанции, и обмундирование, и химзащита, и масксети. Всё сжег безжалостный враг. Но мы не сдаёмся, и будем биться голой жопой, пока вы нам новое не пришлёте. «Цылаваем, вечно ваши — командование бригады» – типа.
Замкомбрига, как эту бумажку увидел, так чуть тапочки не откинул. Поорал чуть-чуть. Потом так устало на комбрига смотрит и говорит с безнадёгой в голосе:
— Может, у нас ещё одна БМП в пропасть упала?? Зампотех поддержит. А-то эта лопнула уже раз пять. В ней только что проёбаного оружия нету… а вот в пропасть, – и мечтательно так глаза закатил.
— Лёня, у нас пехота или десантура?? У меня, блядь, уже полбригады в пропасть ёбнулось…. С вами сам тут скоро парашют из матраца кроить начнёшь… Чего тебе?? – Это комбриг начфизу, мнущему какую-то бумажонку в руках и перетаптывающемуся в нерешительности возле их стола. Тот решается и подаёт бумагу комбригу.
— Это чего???
— Список.
— Какой список??
— Ну, этааа… сгоревшего имущества… я слышал, что тут можно списать…
Комбриг пробегает глазами строчки и, передав бумажку Заму, устало закрывает голову руками, упираясь локтями в стол.
— Когдаааа вы уже перестанете из меня мою генеральскую (получил генерала и уходил наверх куда-то… вроде бы комдивом, толковый мужик – грамотный командир, уважаемый всеми) кровь пить-тааа?? – нараспев выводит из-под рук комбриг. – Вот скажи мне, майор, как у тебя там могли, блядь, сгореть восемь 32-ух киллограмов