«Лёлик, солнце, я тебя люблю, но замуж не пойду…» – запел мой телефон, и я нажала на зелёную кнопку:
– Ну что, опять код домофона забыл?
– А я его и не помнил никогда.
– Даже так? Тогда пиздуй домой. Ты должен его знать как номер своего паспорта.
– А я и номер паспорта своего не знаю.
– Это меняет дело. Нажимай двадцать шесть…
– Нажал.
– Гы, я тебя наебала. Сбрось двадцать шесть, нажимай четырнадцать, потом ключик, потом… Ты нажимаешь?
– Нет. Ты ж глумишься, сука такая.
– Блять… Послал Бог мудака на мою голову… Не глумлюсь я уже. Нажимай четырнадцать…
– Я уже в лифте, гы.
– Один-ноль в твою пользу, Боков.
Нажимаю на красную телефонную кнопку, и иду открывать дверь.
– Припёрся? – риторически спрашиваю я у четырёх пакетов с рекламой супермаркета «Седьмой континент»
– Не припёрся, а честь тебе оказал великую, дура. Подвинься, я войду… Слушай, ты когда этот сиротский коврик выбросишь, а? Каждый раз как захожу, и его вижу – мне плакать хочется. Тебе новый подарить?
– Подари. А чо ты мне принёс?
Четыре пакета опускаются на пол, и за ними появляется красное лицо Бокова.
– Нихуя и луку мешок. Всё, что просила – то и принёс.
– А почему так много?
– А потому что я не первый год тебя знаю. Щас половина в помойку уйдёт, кулинар, блин.
Хмурюсь.
– А хули тогда ко мне пришёл? Шёл бы в ресторан.
– Знаешь, после двух тортов с кремовыми розочками потом непременно тянет на Бородинский хлебушек.
– Говнюк.
– Я тебя тоже люблю. Иди, пакеты разбирай.
Пока Боков моет руки, я разбираю пакеты. Сметана, масло, сгущёнка, консервированные персики…
– Боков! – Ору куда-то, – Боков! А соду купил?
Слышен звук воды, спускаемой в унитаз, и голос Бокова:
– Блять, у тебя хоть что-нибудь дома есть, а? Муки нету, масла нету, соды, блять – и той нету!
– У меня есть на жопе шерсть. А соды нету. Зачем она мне?
– Действительно. Зачем она тебе? От водянки мозга сода, по-моему, не помогает.
– Это точно. Как вспомню, сколько я на тебя тогда соды перевела – и всё зря…
– А по жопе?
– А по яйцам?
– А поцеловать?
Целую розовую Боковскую щёку, и командую:
– Так, открой мне вон ту банку… Нет, не персики, сначала сгущёнку. Ага… Потом масло возьми, и сунь на десять секунд в микроволновку. Только фольгу сними. И миску вон ту дай.
Энергично взбиваю миксером в миске ингридиенты.
– Боков?
– Что ещё?
– Слушай, у меня мужик новый…
– Ёбаная тётя, как ты исхудала… Кто на этот раз? Где откопала?
– Боков, это любовь. Точно. Я прям уверена. Зовут Петей, познакомились в метро. Там какой-то упырь мне на ногу чуть не нассал, а Петя ему дал…
– В жопу?
– По себе не суди. В гычу.
– Романтично. Уже романтично. Продолжай.
– Не буду. Ты глумишься.
– Держи персики… Блин, ну куда ты грязными лапами за банку, а? Руки вытри… Вот… Да не глумлюсь я. Просто про твоих Петь я восемь лет слышу. И вечно у тебя любовь до гроба.
– Миску возьми. Ага… Вон туда её… Теперь муку отмерь, два стакана. Фартук напяль, испачкаешься… Боков, у тебя чёрствое сердце. И души нет. Я влюбилась.
– Хуй большой?
– Хуй большой. Тьфу, блять… Не знаю я, какой у него хуй. Дай сметану.
– На. Всё с тобой понятно.
Отворачиваюсь, и наливаю жидкое тесто в форму.
– Ничего тебе не понятно. Я – баба. Я имею право…
– Да ты всё подряд имеешь.
– А вот и нет!
– А вот и да!
С грохотом захлопываю дверцу духовки.
– Вот нахуя ты пришёл, спрашивается?
– На тортик.
– Вот сиди, и жди свой тортик, понял? Зараза…
Вытираю руки о полотенце, и прикуриваю сигарету:
– Форточку открой, и сними фартук. Поварёнок, блять.
– Тебе соку налить?
– Налей. Вот почему ты, Боков, такая циничная тварь, а? Скажи мне!
– Нет, Лидка. Я не тварь. Я – твоя совесть.
– Ебала я такую совесть.
– Это точно. Я же сказал, что ты всё подряд…
– Три раза по пьяни нещитово.
– Двадцать четыре. И по трезвому.
– Считал?
– А то ж… Это тебе как жопу вытереть, а вот я…
– Ненавижу.
– И я тебя. Тортик не сгорит?
Выбрасываю окурок в форточку, и бегу к плите.
– Дай прихватку. Да не эту, а вон ту, толстую. Жёлтая у меня для красоты тут висит.
Отворачивая лицо от духовки, вытаскиваю противень.
– Сгорел? – интересуется Боков.
– Хуй тебе. Дай доску разделочную. И нож.
Вываливаю круглый толстый корж на доску, и начинаю осторожно разрезать его на два тонких пласта.
– Лидк…
Молчу.
– Лидосина…
Молчу.
– Ладно, извини. Хуйню сморозил.
Молчу. Снова молчу. Опираюсь двумя руками на стол, и поворачиваюсь к Бокову:
– В том-то и дело, что не хуйню…
– Брось, Лидк. Нормальная ты баба. Петя у тебя? Замечательно. Наверняка Петя этот хороший мужик. Ты меня не слушай, я ж из ревности всё.
Тупо смотрю на пар, поднимающийся из разрезанного коржа…
– Боков, он безработный алкаш…
– Преувеличиваешь небось. Наверное, пиво пьёт по пятницам?
– И по субботам. И водку в воскресенье.
– Ну и я пью. И пиво люблю. И водку по воскресеньям. Сегодня у нас что? Воскресенье? Слушай, у тебя водка есть?
– Не надо, Боков. Я дура. Я знаю…
Тёплые руки на моих плечах. Носом почти ткнулась в остывшее тесто.
– Не плачь. Ты пойми, я ж добра тебе хочу. Я ж сам за тебя в огонь и воду, знаешь ведь…
Шмыгаю носом.
– Добра… А кто в пятом класе мне чуть череп арматурой не проломил, а?
– Опять двадцать пять… Сто раз тебе говорил: я тебя со Скотниковой перепутал!
– Врёшь ты всё, и ссышь ты в тумбу. Скотникова выше меня ростом! И жопа у неё была метр на метр! Как ты нас перепутать мог?
– Ой, не надо ля-ля… Жопа у Ирки была что надо. И сиськи уже тогда клёвые. А у тебя их до сих пор нету.
– Есть!
– Нету!
– Есть!
Злюсь уже.
– Есть. И красивые…
Улыбнулась.
– Боков, и не думай даже…
– Я и не думаю. Я уже пять лет ни о чём таком не думаю.
Поворачиваюсь к нему лицом, и смотрю прямо в глаза:
– Динька… Ты на меня не обижаешься?
– Корж остыл? Давай крем намазывай. Я персики порезал, щас дам.
– Динь, ты не обижаешься?
– Нет.
– Боков… Ты… Ты мой лучший друг. Даже больше. Ты мой брат. У тебя даже улыбка как у меня…
– Это у тебя, как у меня. Я тебя старше на полтора месяца.
– Пусть так. Я люблю тебя. Я очень сильно тебя люблю. Вот скажут мне: «Сдохнешь за него?» – я отвечу: «Как нехуй срать!»
– Ну и дура. У тебя ребёнок же.
– Не дура. Вот именно потому ты и не умрёшь. Никогда-никогда. Чтобы я дышала этим говённым московским воздухом, и спокойно растила сына… Я тебя люблю..
– Но замуж не пойду?
Засмеялась, и прижалась к Бокову:
– Знал бы ты, какая песня у меня на телефона на тебя выставлена…
– Догадываюсь. Делай торт. Я сюда жрать пришёл вообще-то.
Быстро размазываю деревянной ложкой крем по коржу, и начинаю выкладывать на него персики.
– Динь, у меня конфорка не фурычит.
– Какая?
– Вот эта, крайняя…
– Отдойди, посмотрю.
Выкладываю второй слой персиков, и, скосив глаза в сторону, наблюдаю за Боковым.
– Отвёртка есть?
– Какая?
– Крестовая.
– Есть.
– Давай. Хотя не лезь, делай торт. Сам возьму. Боже мой, Лида… Я завтра к тебе приду, и подарю тебе набор отвёрток.
– Подари. И коврик.
– Хуй тебе. Отвёртками обойдёшься.
Начинаю украшать торт ананасами.
– Боков…
– Что?
Возится в плите, и на меня не смотрит. Ну и хорошо.
– Боков, а знаешь почему у нас никогда ничего не получилось бы?
– Знаю. Потому что если бы у тебя был хуй – ты была бы Боковым.
– Точно. Мы одинаковые, Динь. Под копирку, блять…
– Хорош оправдывться. Скажи ты прямо: у меня хуй кривой, да?
Роняю на пол кусок ананаса, и смотрю на Боковскую спину:
– Ёбу дался?! Кто тебе такое сказал?!
– Катька моя…
– Плюнь ей в рожу. Охуела она у тебя совсем. Распустил бабу свою, Боков! Хуй ей твой, блять, кривой… Она на себя в зеркало смотрела, чмо тамбовское?!
– Таганрогское.. И она не чмо! Ты базар-то фильтруй.
– Да пошёл ты со своей Катей! Я сразу тебе сказала: мне она не нравится! А ты-то развонялся: «Я её люблю, она пиздатая…» Вот живи теперь со своей лимитой, и не жалуйся!
– Да лучше с лимитой, чем с…
– Чем с кем?!
Боков осёкся, и повернулся ко мне лицом.
– Чем с кем?! Отвечай!
– Лид…
– Заткнись. Ты мне ответь: ты на кого намекал, а? Димы нет уже! Умер Димка мой! Ну, давай, скажи! Скажи, с кем я жила? От чего он умер? Ты же знаешь!
Боков кидает на пол отвёртку, и одним рывком хватает меня за руки.
– Успокойся, дурочка. У меня и в мыслях ничего такого не было, ты что?!
– Я что? Я ничего! А вот ты…
И разревелась.
– Тихо-тихо… Шшшшшш… Тихо, родная, успокойся… Господи, за что мне это всё? Успокойся, маленькая…
– Боков… – Всхлипываю, – Боков, тебе-то хорошо… У тебя Катюха есть… А я…
– Ну и у тебя будет. Всё у тебя будет. Не разменивайся ты по мелочам. И не ищи. Само всё придёт.
– После Димки?
– После Димки. Он, вот, смотрит на тебя сверху, и думает: «Какая же у меня жена дура… Её такой хороший мужик тут утешает и любит между прочим, а она ревёт… А Бокову доверять можно, он Лидку не обидит никогда. Никогда-никогда». Вот что он щас думает. А ты плачешь…
– Я не могу, Динь…
– А я знаю. Зато ты плакать перестала.
Вытираю нос салфеткой.
– А я тортик уже сделала.
– Отлично! Ух, щас наебну Лидкиного фирменного тортика… Давай сюда нож! Так, я себе сразу половину отчекрыжу, ладно? Я ещё папе отнесу.
– Отнеси. Как он там, кстати?
– Да как всегда. То дома, то по блядям.
– Всегда по-хорошему охуеваю с твоего папы. Столько лет мужику, а всё по бабам…
– А я с твоего папы охуеваю. Такой мужик, а женился, блять, на твоей маме…
– Это точно. Ешь, давай.
– Ем. Спасибо, торт – отпад. Жалко, редко его печёшь.
– Только для тебя, кстати.
– Знаю. И горжусь этим шопесдец.
Собираю по кухне грязную посуду, подметаю крошки с пола, подливаю Диньке чаю…
– Вот и воскресенье прошло…
– И что? Отличное было воскресенье, кстати. Тортик опять же…
– Динь..
– Аюшки?
– А я тебе всё снюсь, да?
Динька наклоняется над чашкой, и долго-долго пьёт.
Я терпеливо жду.
– Да. Знаешь, мне вот сон вчера опять приснился. Прям кино снимать можно. Снится, что мне двести лет. Прикинь? Все уже забыли об этом, естественно, и вот иду я к тебе в гости. Подхожу к твоему подъезду, и подбираю флешку, на которой твой код домофона записан, чтоб в голову её засунуть. И тут из подъезда выскакивает парнишка. Меня увидел, глазки опустил. «Здрасьте» говорит. Я ему: «Сынок, ты от бабы Лиды, поди?» Да, говорит, от неё… А лет тебе, спрашиваю, сколько? – «Тридцать семь…» И вот стою я, и думаю: «Вот нихуя, сцуко, ничего не изменилось. И Лидка всё так же по молодняку, и я к ней с пивом в гости..» Как в той песне: «И нисколько мы с тобой не постарели, только волосы немного поседели…» И почему-то я весь сон шатался по Москве с авоськой. С натуральной такой авоськой-сеточкой… Вот такой сон, да…
Вожу ладонью по скатерти, и смотрю на свои руки.
– Не постарела?
– Ни капли.
– Дураки мы с тобой, Боков… Ведь всё могло быть по-другому…
– Не знаю. Не думаю об этом. Но, знаешь что?
– Что?
Оторвала взгляд от своих рук, и посмотрела Диньке в лицо.
– Если Катька меня выгонит… Если вдруг она меня выгонит…
Пауза. Я жду, и не тороплю его.
– Я приду к тебе. Жить. Примешь?
Проглатываю ком в горле, и киваю:
– Приму. Но жить ты будешь у меня в кладовке. Идёт?
– Идёт.
Встаю, и начинаю упаковывать в пластиковый контейнер остатки торта. Для Боковского папы.
Упаковала, и торжественно вручила пакет Бокову:
– Контейнер потом верни.
– Обязательно.
– Когда теперь приедешь?
– А когда нужно?
– Всегда.
– Тогда я остаюсь.
– Хуй тебе. Иди к папе. Давай через недельку приезжай, а?
– На тортик?
– Да размечтался. На пиво. Пиво с тебя, хата с меня.
– А ночевать оставишь?
– В маленькой комнате, с собакой. Будешь там спать?
– Буду. Мы с ним давно подружились.
– Ну, тогда дай я тебя хоть поцелую…
Едва касаюсь губами Динькиных губ, задерживаюсь ровно настолько, чтоб успеть отпрянуть в тот момент, когда Динькины губы начнут приоткрываться, и распахиваю дверь.
– Домой придёшь – позвони.
– Хорошо.
– Я люблю тебя, Боков…
– И я тебя. Не скучай.
Я закрываю дверь, и возвращаюсь на кухню.
Я мою посуду и плиту.
Я подбираю с пола обрывки изоленты и отвёртки.
Я вытираю стол.
И почему-то плачу…
Мама Стифлера (с)
класс
Женская натура- ни хера сами не знают что им надо… 😐
Нереально здорово.
Мама Стифлера форева!.. Лидия Вячеславовна, преклоняюсь перед Вашим талантом)
Кого втыкнуло –
http://www.litprom.ru/list….