— Душа моя, Владимир Иванович! – всплёскивая пухлыми белыми руками, причитала супруга Владимира Ивановича Даля. – Да неужто вы в такое ненастье променад изволите совершать?
— Надо! – твёрдо отвечал Владимир Иванович, надевая калоши самого большого размера, какие только можно было купить в лавке купца Тютюльникова. – Душечка моя, матерьял-то собирать надо. Вы уж не обессудьте, да только труд мой – он самоотречения требует.
Супруга Владимира Ивановича покорно кивала, вздыхала и тихонечко договаривала:
— Вы уж, голубь мой, не простудитесь, себя-то поберегите. Долго не задерживайтесь. А я уж тут к вашему возвращению и чайку горячего спроворю, и блинцов напеку…
— Благодарствую покорно, душенька, — ласково отвечал Владимир Иванович, чмокал супругу в щёчку, и удалялся на улицу, где ярился смачный ливень.
Владимир Иванович раскрывал зонт и фланировал по прешпекту, выискивая самую большую лужу. Как правило, поиски эти были недолги, так как состояние мостовых в Санкт-Петербурге завсегда оставляло желать лучшего. Найдя искомое, Владимир Иванович останавливался рядом и начинал ждать.
Ждал он, как правило, какую-нибудь большую компанию работного люда с мануфактур, альбо приехавших на заработки крестьян. Подождав, пока проходящие поравняются с ним, Владимир Иванович вежливо здоровался, а потом со всей дури сигал в лужу, стараясь вызвать изрядное количество грязных брызг. Для того и надевал он калоши на несколько размеров больше.
Жертвы его маленького перформанса на мгновение замирали, оглядывая своё замаранное платье, а затем начинали сыпать искрящимися жемчужинами великой русской словесности.
Владимир Иванович стоял посередь лужи, и лихорадочно чиркал карандашом в блокноте, пытаясь успеть записать все нюансы и тончайшие оттенки того, что ему говорили.
Так создавался «Словарь живого великорусского языка».
Ну, приходилось иногда Владимиру Ивановичу и в личность схлопотать, не без того…
© darkmeister
А ты попробуй про лохохст пошутить…