Всё было в порядке. Огромные котлы привычно и монотонно гудели, ни утечек, ни пробоев. Ни один аппарат не пищал в тревоге: «SOS!! Беги скорее, оператор! Тревога! Беда!» Газ смиренно поступал по трубам куда надо, грел воду, отапливал район. Спокойно, ну и хорошо, что спокойно. Было бы даже скучно, если бы не сварщик, от рассказов которого большие пушистые глаза Славика, сидевшего в своей операторской будке, становились всё больше и больше. Старые спецовки, сапоги, фуфайки, у каждого на голове – по шапочке. К этим двоим подошло бы слово «чувырлы», если бы не умное, худое лицо оператора.
– До котельной я работал на мясокомбинате, – говорил сварщик, и широко улыбался, отчего на его круглую, блестящую и гладкую рожицу падали металлические отблески с железных зубов. – Там ИХ было – тьма! Травить-то нельзя было, мало ли…
Сварщик мечтательно вздохнул, вспоминая сладкие мясокомбинатские дни, сложил губы трубочкой и вставил в эту трубочку сигарету без фильтра – он был экономным.
– Бывало, зимой вечером выходишь с работы, – продолжал он, – фонари светят, морозец, и кругом снег блестит… А они бегут по снегу, разные-разные! Рябые, чёрные, рыжие, пятнистые! Прыг! Прыг! Прыг! Краси-и-иво бегут!
Славик, вечно страдающий из-за развитого воображения, потрясённо молчал – сварщик восхищался крысами.
– Бывало, заходишь тихонько в цех, чтобы не спугнуть, а они по всей давилке рассредоточены, остатки мяса выбирают. Там огромный такой конвейер, знаешь? С гусеницами, как у трактора. Вот они по этим гусеницам и суетятся туда-сюда. Ты подкрадываешься тихо-о-о-онечко…- голос сварщика стал вкрадчивым, он прищурил круглые голубые глазки и сморщил лоб, чтобы показать Славику, как тихо он умел подкрадываться к доверчивым и мирно пасущимся животным. – Подкрадываешься, подкрадываешься, раз! И нажимаешь на кнопку. Визг, лязг, грохот! Только самые последние и успевали спрыгнуть, всех остальных перетирало конвейером в фарш. В любую колбасу они шли обязательно. И в дорогую, и в дешёвую, но, особенно, в первую колбасу, которая выпускалась в понедельник. Их за выходные в конвейер столько набегало, что едва ли не пол колбасы получалось из крысиного мяса, герсти и костей. Я после того, как уволился, совсем колбасу есть перестал. Ты думаешь, это только на одном мясокомбинате такое творится? Да везде! На каждом! Бороться с ними нереально. Пищи – валом, плодятся молниеносно. Чем больше их истребляешь – тем интенсивнее плодятся, даже учёные это подметили. Интересные, знаешь ли, твари. А какие умные! Нашёл ты, допустим, нору, и лезешь туда рукояткой от лопаты, или даже железным ломом, ну, чтоб забить. А они и по деревяшке и по железу выскочат и уйдут у тебя из-под носа! Только проволокой её в норе забить и можно.
Сварщик говорил с уверенностью и большим знанием дела, отчего невольно вызывал уважение. Сразу становилось понятно, что человек старался, пробовал, экспериментировал…И лопатой пробовал, и ломиком, и проволокой…
Славик продолжал молча смотреть на Сашу. В животе у него родилось и утвердилось неприятное чувство. Он вспомнил о бутербродах, которые заботливо завернула в целлофановый кулёчек его жена, и поёжился.
– Как-то раз я свиснул хороший кусок говяжьей вырезки и палку колбасы, – продолжал сварщик, – положил повыше, после смены прихожу забрать – а от мяса одна тоненькая отбивная осталась. Представляешь? А колбасу даже не тронули. Чтят память умерших родственников, гады.
С каждой минутой беседы Славик всё больше впадал в прострацию от рассказа. Сварщик явно был доволен произведённым впечатлением, и залихватски сдвинул на затылок свою шапочку, сделанную из обрезанной и завязанной узлом старой колготины его жены.
– А был там у меня ящик для отходов. Стружку металлическую сбрасывал в него и всё такое. Они сбоку прогрызли дыру, и наделали в нём гнёзд. Я месяцок – другой выжидаю, потом затыкаю дыру покрепче, выкидываю стружку, залезаю в ящик, а там их… Так и кишат! Так и кишат! И какие хочешь! Больши-ие, жи-и-и-ирные, блестящие, и всех цветов! Я их хватаю – и в мешок! Хватаю – и в мешок!
В этом месте Славик не выдержал.
– Саша! – сдавленно сказал он. – Они ведь кусаются!
– Что? – переспросил сварщик, и отмахнулся рукой. – А, да, кусаются. Но это всё ерунда. Нужно знать, как её схватить. Так вот, смотрю, а там по ящику одна мечется. Огрооомная! Жирная! Чёрная, с белым галстуком на шее. Красотища! Я её беру в руку, кулаком по морде набил-набил, чтобы не бесилась, а потом на ошейник с поводком, и иду гулять по комбинату!
– На ошейник? – вялыми губами спросил Славик, и попытался представить, что бы могло его заставить взять в руки живую, дикую крысу.
– Ну да. Я сделал для них специальный маленький ошейничек. Иду с нею по цехам, а она нормально не бежит, как собака, а цыбает. Цыб! Цыб! Бабы визжат, мужики хохочут, мне, конечно, приятно. И была там у нас одна девка, до смерти их боялась, ну, я прямо к ней иду, чтобы впечатление произвести. Она нас с этой белогрудкой как увидит… Да как закричит! И по лестнице в сушилку залезла. Я, конечно, подошёл, стал внизу и начал крысой хвалиться, а эта дура наверху орёт и кидается чем попало. Ну, мне по голове и попало. Я обиделся, крысу к лестнице привязал и ушёл. Девка в сушилке до вечера сидела, так ей и надо, нечего кидаться. А потом крыса пришла в себя, поводок перегрызла и убежала. Как мне ошейник этот жалко было, передать тебе не могу, я его целый вечер дома делал.
Сварщик сделал небольшую паузу для новой сигареты и продолжил.
– Ну, мясокомбинат, сам понимаешь, – продолжал он. – Взял я как-то раз бычий хуй…
– Что ты взял?! – поразился Славик.
– Да ты слушай. Зацепил его за крюк под потолком, привесил груз, он и растянулся на два метра. Висел так, висел, и высох. Стал… ух!! Как железо. Нет. Как металлопластик. Жёсткий. Хлёсткий. И гнётся хорошо. Прихожу домой, ложу его на стол. Спрашиваю жену и тёщу, вот скажите, что это такое? Те посмотрели, понюхали, говорят, не знаем! Я им объяснил, что это бычий хуй. Они давай визжать, чтобы я эту гадость убрал немедленно, ну, я его вынес и в сенях поставил. Чего так кричать? Хорошая вещица получилась! Полезная. А потом, как-то раз, мужик знакомый шёл с деревенскими драться, так с собой забрал. До сих пор жалею, что с мясокомбината уволился, хорошо там было.
Сварщик горестно вздохнул и замолчал.
Славик вышел посмотреть на котлы, записать показания, и пока ходил, всё время думал про сварщика.
Однажды поехал Саша со слесарем заделывать пробой в подвале пятиэтажки. Лёг на землю под трубой, варит, а ему под затылок какой-то камушек попал и причиняет дискомфорт. Саша оглянулся по сторонам, смотрит – чья-то старая шапка валяется. Он её под голову себе подгрёб, варит дальше, как тут слесарь, всё время светивший ему, выронил фонарь, побежал куда-то в сторону и начал громко чистить желудок. Саша встал, поднял фонарик, оказалось, что это была не шапка, а всего-навсего дохлая кошка. Чего так нервничать, собственно говоря?
Всякой ерундой Сашу не испугать. Когда замученная общекотельная собачка залезла под цистерну с известью, имея цель тихо сдохнуть от чумки, сварщик был единственным, кто не поленился туда полезть вслед за нею, чтобы извлечь и предать земле тело.
В общем, личность удивительная во всех отношениях, начиная от шапочки, сделанной из колготки жены, и заканчивая солидолом, который он втирает в руки, чтобы руки были нежными и жена не ругалась. Саша заботливый.
Саша большой молодец. Кроме регулярных сварщицких халтур он подрабатывал сбором металла, при чём, за один заход сдавал чуть ли не по двести килограмм. Можете, конечно, не верить, если хотите. Груз он привозил в пункт приёма металла на своём стареньком велосипедике, делать ему нечего, нанимать машину из-за какой-то ерунды…
Если при сварке искра падает Саше в сапог или в какое-то другое место, он терпит и не дёргается, чтобы его организм испортился только в одном месте, а не в десяти. Ведь если поплясать на месте, то кусочек раскалённого металла внутри одежды обязательно попляшет вместе с тобой. Однажды искра попала ему туда. Да-да! Пря-ми-ком. Саша это стоически перенёс, ведь он, в конце-концов, мужик, а не цацки-пецки. В качестве медицинской помощи Саша перевязал своё достоинство изолентой, и так ходил дня два – три, пока жена, ради которой он мажет руки солидолом, не изъявила желания совокупиться. Саша изоленту снял, попробовал исполнить супружеский долг, залил кровью всю постель, после чего снова намотал изоленту, а перед женой извинился: пардон, милая, чуть попозже.
Вот так… А ещё некоторые говорят, что перевелись настоящие мужики в наше время. Ничего не перевелись! Просто некоторые женщины не знают, где искать…
Славик вернулся в операторскую, записал в журнал показания, заварил чаю на двоих, и наконец-то решился на вопрос.
– Саша, скажи пожалуйста, – тактично начал он, – А зачем ты крыс ловил в мешок?
– А крысолова делать, – весело пояснил сварщик и снова блеснул железными зубами. – Берёшь кучу крыс. Садишь их в бочку. И не даёшь им ничего жрать. Понял?
Славик всё понял. В конце-концов остаётся одна-единственная крыса, канибалл. Она так привыкает к мясу сородичей, что больше уже ничего другого не хочет. Выпускаешь её на волю, и она для тебя работает. Трудится. Старается. Славику снова стало дурно.
– И как, помогало? – спросил он.
– Да нет, какое там. Мяса ведь навалом, они и плодятся со страшной скоростью. Никакой крысолов не поможет, – махнул рукой сварщик.
Слава сдал смену и пошёл домой.
Шёл и думал о крысах, которые сидят в бочке. Сидят, сидят, а потом начинают жрать друг друга, начиная с самого слабого.
Чем не модель человеческого общества?
© Мари Пяткина