Инквизитор

Я никогда особо религиозным не был. Родители у меня нормальные современные люди. Вполне адекватные. Я, конечно, крещеный. Это бабушка настояла. Вот она человек набожный, но опять-таки без фанатизма. А сам я разве что с семьей раз в год в церковь зайду на пасху, свечку поставить и все. Над божьим величием и собственной ролью в его замыслах не задумывался. Что я, ущербный! В четырнадцать лет голова занята совсем другими вещами.
У нас в классе тогда новенькая появилась. Симпатичная. С мамой переехала откуда-то с севера. То ли с Новосибирска, то ли с Новокузнецка. Тихая такая, скромная. Глазищи огромные, будто испугали ее. И фигурка такая, аппетитная. Инна.
Ну, само собой, у нас в классе началось. Бабы, что не страшные, все тут же усмотрели в ней конкурентку и давай травить. Страшные ее к себе в общество квазимод тянут. А мы, пацаны, ясен пень, давай под нее клинья подбивать. У меня шансов больше сразу оказалась. Ангелина наша новенькую сразу со мной посадила. Ну, правильно. Я-то у нее на хорошем счету. Спортсмен, почти отличник, плюс бесплатный сисадмин школы. К тому же Антоха уже вторую неделю в гипсе лежит. Экстремал долбанный. Так что сижу я в одиночестве. Правильно. Пусть девочка лучше хорошему набирается со мной, чем портится с остальными. Одобряю.

Не знаю как другие, а у меня к тому времени кое-какой опыт общения с девками уже имелся. Так что как себя вести, какой мёд в уши заливать уже знал.
Гляжу, а Инночка что-то не особо на контакт идет. То есть со всеми общается, мило улыбается, не дерзит, конфликтов грамотно избегает, но держит всех нас на расстоянии. И со мной так же. Ну, думаю, детка, не иначе как интересничаешь, цену себе набиваешь. Напор свой ослабил, но отпускать и не думал. И следил, чтобы кто другой кобылку из стойла не увел.
Пара недель прошла, народ как-то угомонился. Инна заняла свою ячейку в нашем маленьком социуме. Заработала статус тихони с прибабахом, и от нее все отстали. Кроме меня. Я человек терпеливый. И привык как-то добиваться поставленных целей. Так что отношения я продолжал поддерживать, добиваясь постепенной оттепели. Ну и наблюдал за ней. Присматривался.Вот тут-то я странности и начал замечать такие, какие другим не видны были.
Таскала она постоянно с собой какую-то книгу. Без обложки, без тиснения, без заголовка. В кожаном таком переплете. Явно не новая, скорее даже антикварная такая книга. Ну, мало ли. Таскала — и таскала. У нас что только не таскают в школу, чтобы выделиться. А эта наоборот, книгу свою старательно прятала. И вот как-то раз, когда Инны в классе не было, попытался наш оболтус Илюха в книгу эту заглянуть, посмотреть, что там наша тихоня за тайны скрывает. Так сколько не пыжился, а раскрыть книжку так и не смог. Словно листы все склеены намертво. Причем ни застежек, ни еще чего там не было. Книжка как книжка. Тут Инна в класс входит. Илюха книгу обратно в сумку сунул и сидит, как ни в чем не бывало. А Инна за парту села, книгу достала, раскрыла так запросто, будто это учебник какой, потом нахмурилась, повернулась к Илье и говорит:
— Зачем ты мою книгу трогал?
А тот, естественно, в несознанку. Мол, знать не знаю, ведать не ведаю. И нагрубил на всякий случай. Инна головой покачала и отвернулась. А я смотрю, она что-то беззвучно так, одними губами шепчет и браслетик на левой руке с фенечками перебирает. Очень мне тогда не понравился этот шепоток. Не похож он был на ругань или еще что-либо эмоциональное. Да как-то потом забылось про все это. У нас тогда страшная контрольная по математике начиналась.
А на следующий день на заднем дворе школы жгли листья, а заодно сжигали всякий старый хлам. Мелель поломанную, ящики всякие. И Илюха наш крайне неудачно споткнулся и упал руками прямо в костер. Обе ладони насквозь раскаленными гвоздями пропорол и ожоги по локоть заработал. Вот тут-то я и вспомнил про вчерашнюю книжку. Головой завертел, смотрю — Инночка из окна второго этажа за всем этим наблюдает, а выражение на личике такое, что… Короче, нехорошее такое выражение было. Правда, только секунду. Потом она меня увидела и от окна отошла. Но случай этот с Илюхой я уже с нашей тихоней связал. Но одними догадками оперировать нельзя. Сейчас у нас не сталинские времена. Досье на Инну собирать я, конечно, не стал, но если случай прижать появится, решил его не упускать.
Потом еще один инцидент произошел. Ларка наша, красотка, что-то как-то невзлюбила Инну. Хотя той до Ларочки с ее фотомодельной внешностью как до луны, но все равно не заладилось. Без открытых конфронтаций, так, поплевывание через забор. Колкость отпустить, под дежурство подставить и прочая гадость. А тут на волейболе их в одну команду поставили. Инна-то в плане спорта слабенькая, а вот Лариса со своим фитнесом на физ-ре как рыба в воде себя чувствовала. В общем, толкнула она Инну так, что та аж к скамейкам отлетела. Обошлось, слава богу, без перелома, но ушибы были основательные. Так вот, когда покореженную Инну под руки повели к раздевалке, она опять что-то шептала.
Я уже догадывался, чем это чревато, поэтому решил Ларочку подстраховать. И как в воду глядел. После уроков девки вместе с Ларой поперлись в скверик. А я за ними, как извращенец, по кустам прячусь. У одной из них днюха была, так они решили на скамеечке шампусика дернуть. А так как руки у них у всех совсем не под то заточены, натрясли эту чертову бутылку, а открыть не могут. Освобожденная от хомутика бутылка, как мина замедленного действия, стоит на скамейке, а вокруг стояли озадаченные кобылки, пытаясь понять, что делать дальше. Под конец Лара решила еще раз попробовать и не придумала ничего умнее, чем потянуть пробку зубами. Когда я сообразил, чем это чревато и бросился к ним, было поздно. Бутылка оглушительно хлопнула, и пробка пулей выстрелила в горло этой красивой дуре, изодрав всю гортань и намертво закупорив дыхательное горло. Я распихал визжащих подруг и попытался ей помочь, как это делали в американских фильмах с подавившимся. Там пострадавшего обхватывали сзади и трясли на весу. И через пару таких встряхиваний изо рта вылетало то, чем он подавился. В жизни ничего подобного не произошло. Остальные девки даже перестали визжать, наблюдая за моими действиями, которые наверняка со стороны выглядели похабненько. А Лариска уже начала синеть. Глаза закатились. Рот был полон пеной.И тут произошло чудо. Невесть откуда появился взрослый мужик в спортивном костюме. Обычно, что бы ни происходило на улице, прохожие либо делали вид, что ничего не происходит, либо, в лучшем случае, вызывают милицию. Что такое оказание помощи постороннему в наше время уже не знают. А этот тип явно был исключением.
Подлетев к нам, он отобрал Лару у меня и положил на залитую шампанским скамейку.
— Что у нее? — коротко спросил он.
Девки молчали, поэтому ответить пришлось мне.
— Она подавилась…
— Это я и так вижу, идиот! Я спрашиваю — что у нее в горле?
— Пробка. Пробка от шампанского! — подала голос одна из подруг, — ей шампанское выстрелило прямо…
— Держи ей голову! — сказал он мне, снимая с руки часы. Эта уверенность и четкие движения выдавали в нем человека, знакомого с медициной. По крайней мере, мне так хотелось думать.
Рука у него была неширокой, но все равно не детской. Он запихнул ее Ларе в рот чуть ли не по локоть. Я еще тогда, совсем не к месту подумал, какой рабочий у моей одноклассницы рот. Наконец, он потянул руку обратно. На полпути Лара уже сама вытолкнула помеху, забрызгав все вокруг розовыми от крови слюнями. Ее тут же начало тошнить.
— Тупые малолетки, — ворчал мужик отряхивая изгаженную руку, — Что уставились? Ловите тачку и в травматологию эту дуру. Срочно!
Девки бестолковым скопом побежали к проезжей части.
— Надо же, шампанское… Кто додумался-то до такого? — спросил спортсмен, одевая часы.
Я ему не ответил.
Лара надолго слегла в больницу с травмами гортани. А ведь, если бы не этот неизвестный мужик, который к приезду машины уже бесследно исчез, слегла бы она совсем в другое место. А причина этого сидела за партой рядом со мной. Доказательств я по-прежнему никаких не имел, да и сам до конца не был уверен. Но слишком уж нереальные совпадения. Поэтому я решил приложить все силы, чтобы вывести ее на чистую воду, а потом…

2.
Где Инна живет, я выяснил в первый же день. Обычная девятиэтажка, обычная двухкомнатная квартирка на четвертом этаже. На этом информация кончается. Кикс, мой дворовый приятель, который живет в том же подъезде, пытался что-то разнюхать, но все без толку. Инна с мамой жили обособленно, по гостям не ходили, у себя гостей не принимали и вообще никого внутрь не пускали. Окна всегда были плотно занавешены, так что и тут глухо.
Мама Инны, Анна Игнатовна работала парикмахером в мужском зале. В плане общения и получения информации дочка была точной копией мамы. Как, собственно, и в плане внешности. Мама устроилась в парикмахерской и сразу стала объектом пристального внимания мужской половины персонала и посетителей. Впрочем, убедившись в бесплодности всех попыток, от нее отстали. Все как с Инной. Что, кстати, выглядело довольно странным. Взрослые мужики, в отличие от нас, народ упертый и отказами да неприступностью их не остановишь. А тут даже самые махровые наши ловеласы позорно отступили. Видно, был у Анны Игнатовны какой-то суперметод по отшиванию мужиков. В любом случае, попытки разнюхать чего на стороне окончились, не начавшись.
Так что оставалось только одно. Активировать все свои скромные чары, дабы проникнуть во вражеский стан на стреле амура.
Ну, я и насел на нее как Иван Грозный на Казань. Моя задача теперь была посерьезней, чем просто девку закадрить. Я чувствовал, что ввязался в довольно опасную аферу. Но игра с огнем в моем возрасте, особенно когда опасность неявная, расплывчатая, только затягивает, заманивает. И остановиться уже невозможно.
Тем временем в школе народ упорно продолжал наступать на те же грабли. Похоже, вывод из недавних событий сделал только я. А уследить за всеми попросту не мог.
Десятиклассник Дэн Макаркин был излишне настойчив в своих приставаниях к понравившейся ему Инне, распускал руки и в результате был избит какими-то пьяными бомжами. После чего прекратил все свои амурные похождения занятый исключительно сломанной челюстью и отбитой мошонкой.
Физкультурник Сережа Витальевич замучил девочек на занятиях повышенными нагрузками. Через три дня вступил в полемику с остановившими его ментами, те подкинули ему наркоту в карман, отбили в отделении почки и повесили статью.
Маша Коновалова, активистка и заслуженная стукачка стала проявлять усиленный интерес к новенькой, ковыряться в раздевалке в ее вещах и искать компромат. Но тут в интернете на местной новостной ленте появилась скандальная статья про детскую порнографию. На одном из примеров фото была изображена девочка невероятно похожая на Машеньку. Попытки оправдаться лишь усилили подозрения и ей срочно пришлось переводиться в другую школу. Это был самый безболезненный случай, поэтому допускаю, что тут, действительно, было совпадение.
Помимо этого я обнаружил еще несколько мелких странностей.
Когда Инночке было надо, вокруг нее создавалось что-то вроде зоны отчуждения. То есть она могла идти по коридору полному бесящихся школьников, но ни один из них не только не толкал ее, но и вообще не приближался ближе тридцати сантиметров. То же происходило на улице с назойливыми собаками, любительницами всех обнюхивать.
Я пытался раз поделиться своими наблюдениями с тем же Киксом, но он назвал меня параноиком и влюбленным идиотом и не пожелал прислушиваться ко мне. Поэтому я шел по этому пути в одиночестве. И был намерен идти до конца.
Недаром древние твердили, что капля камень точит. Прошло не так уж и много времени, а Инна уже позволяла мне провожать ее до дома. Это была странная картина. Я кружил вокруг нее как шмель вокруг букета и так же беспрестанно жужжал. Рассказывал случаи из жизни, делился «сокровенными» мыслями, сыпал анекдотами, веселился, грустил, злился, дерзил, загружал и бредил. А рядом шла молчаливая Инна. Невозмутимая и замкнутая. Разговорить ее было невозможно. Но я не сдавался. И не зря.
Где-то в конце октября свершилось невозможное. Меня пригласили в гости. Инна сказала, что ей нужно помочь выкинуть кое-что тяжелое. Еще бы. Просто так я бы такой чести не удостоился.
Увы, посещения квартиры только напустило дыму. Все в доме было старательно занавешено, закрыто, спрятано и задвинуто. Меня провели в маленькую комнат. Двери на кухню и во вторую комнату были тщательно закрыты. В комнате явно видно было, что из нее убрана большая часть содержимого. На темно-красных стареньких обоях угадывались светлые пятна то ли от полок то ли от картин, на полу тоже зияли плеши пустоты отсутствия предметов мебели. Вообще, создавалось впечатление, что отсюда убрали все вещи, по которым можно было получить хоть какое-нибудь представление о хозяевах. Осталась только бутафория. Бездушные декорации.
Но вот запах спрятать гораздо сложнее. Порой нос может рассказать тебе больше чем глаза и уши вместе взятые.Так учил меня мой дядька контрразведчик. Запахов тут было предостаточно. Главное это сосредоточиться и систематизировать их. Расчленить на составляющие.
Мы сидели в комнатке втроем, я, Инна и ее мама, пили обычный магазинный чай в пакетиках и разговаривали ни о чем. Мило так, по-свойски. А я, в это же время в буквальном смысле разнюхивал обстановку.
Так. Главным что заслоняло все мыл запах сеновала. Дурманящий запах сушеных трав. Мята есть, ромашка, чабрец. Остальные не знаю. Еще дерево, опилки березовые или дубовые. Дальше. Воск. Плавленый пчелиный воск. Как в церкви. Значит, свечи. И еще что-то церковное. Ладан? Может быть. Или это какие-то восточные курения. И плюс горелый оттенок паленого волоса. Что еще? Земля. Запах сырого перегноя и плесени как в грибном лесу. Вроде бы, это все, что я смог распознать. Хотя был еще один запах. Знакомый, но вот вспомнить его никак не мог.
А мне тем временем стали намекать, что не пора ли вам, молодой человек заняться делом и проваливать отсюда. Инна вышла куда-то из квартиры и, спустя пятнадцать минут вернулась. В прихожей меня уже ждали два клетчатых одноразовых баула, популярных среди бомжей и челноков. Они были щедро обмотаны скотчем, а внутри было нечто мягкое, бесформенное и невероятно тяжелое. Я попытался взять их под мышку, обхватив за дно, но Анна Игнатовна настояла, чтобы я нес их только за ручки. «Они грязные, да и удобнее будет» Насчет удобства, это конечно было остроумно, потому что волочь за ручки приходилось на полусогнутых руках.
Инна пошла меня провожать, а ее мама, сухо попрощавшись, поскорее захлопнула дверь. Вот и все гостеприимство.
На улице Инна повела мен к мусорным контейнерам, за которыми пылал неслабый костер. Стоит ли говорить, что она настояла, чтобы сумки я бросил именно в огонь.
— Что в сумках-то? — поинтересовался я.
— Всякое старье, огрызки, мусор, бумажки. Давно на балконе стояло, загнить уже успело.
— А почему не в контейнер, все-таки?
— Мама говорит, лучше сжечь, чтобы заразы никакой не плодить. И не спорь, пожалуйста.
Я пожал плечами и кинул сумки в огонь. Пламя набросилось на них, будто они были щедро политы бензином. Хотя ничем таким от сумок не пахло.
Инна не менее сухо поблагодарила меня и попрощалась. При таких раскладах не остается ничего другого, как убираться восвояси.
Я неторопливо шел домой и пытался понять, узнал я сегодня что-то новое про эту семейку или нет. Пальцы руки были неприятно липкими. Я поднял руку. Ладонь была измазана какой-то бурой дрянью. Испачкался все-таки! И лишь понюхав руку, я понял что за запах я не мог вспомнить у них в квартире. Какой же я идиот!
Так пахнет на колхозных рынках в мясных отделах. Пальцы пахли кровью.

3.
Я шел по промозглым улицам и громко материл себя на чем свет стоит. Прохожие шарахались от меня в стороны.
Идиот! Какой же я наивный и тупой кретин! Сам же видел, что ничем хорошим в этой чертовой семейке не занимаются. Сам же понимал, что играю в опасную игру. Еще гордился собой, своим бесстрашием, своей отвагой и благородством. Ну, вот и получай теперь по полной, возвышенный баран! Тебя элементарно подставили. Увидели, что суюсь не в свое дело, и подставили как лоха. Теперь, даже если я каким-то невероятным образом смогу нарыть что-то на нашу Инночку или ее мамочку, то и свою жопу под трамвай подставлю. Ведь мог же запросто догадаться, от чего можно избавляться в таких сумках. Любой младенец допер бы, что надо сначала убедиться в отсутствии какого-либо криминала, а потом уж выполнять чьи-то просьбы. Где моя голова была? Я теперь, получается, в одной с ними связке. Сообщник. Не отмажешься. Весь двор видел, как я от трупа избавлялся. И отпечатков своих в квартире оставил предостаточно. И даже тортик ножом резал. Еще ведь подумал, какой странный нож для тортика-то. Дебил! Натуральный дебил! Куда мои глаза смотрели! Или, может, они меня опоили чем? Да нет, чай как чай. Пачку при мне распечатывали. И сами пили. Нет. Я попросту позорно ступил. И винить в этом надо только себя. И свою раздутую самоуверенность.
Хотелось просто выть от досады. И тут меня как током ударило. О чем я думаю! О чем убиваюсь! Жалею себя, а ведь они убили кого-то. Человека убили. И сожгли тело. Вот чем заняться надо. И пусть я сам под статью попаду, но этих зверей надо остановить. Ну, Инночка! Завтра же вытрясу из тебя всю правду. И никуда ты не денешься. Со мной эти шутки не пройдут. Мне теперь уже все равно.
— Ну что, пацаненок, вляпался? — ворвался в мои мысли насмешливый голос. Я поднял голову и увидел, что в своих терзаниях забрел на бульвар, а на спинке ближайшей скамейки сидит тот самый спортсмен, который из Ларисы пробку вытаскивал. Опа! Вот так встреча.
Был он уже не в спортивном костюме, а в коротком кожане. Вообще-то было в нем что-то такое приблатненно-уркаганское. Залысины, сухощавость, небритось, тлеющая в углу рта сигарета, манера одеваться, печатка золотая. Типичный такой фартовый субъект. Как я первый-то раз этого не заметил? Или он тогда не был таким… Хотя мне тогда не до разглядывания было. Сумбур и паника. Странно это все. Второй раз встречаюсь с ним в не слишком спокойных эпизодах своей жизни.
— Что застыл, молодой? Присаживайся, побалакаем.
Я чуть подумал и сказал
— Спасибо, что-то не хочется.
Мужик ухмыльнулся так кривенько и спросил
— Типа, с незнакомцами не знакомлюсь? Мама не разрешает? Да ты не тушуйся. Не съем. Во-первых, мы с тобой уже слегка знакомы, если не забыл. Во-вторых, у меня к тебе есть пара вопросов, а в-третьих, я кое-что знаю, что может тебя заинтересовать. Ну что, я тебя заинтересовал, пацан?
— Давайте лучше я тут послушаю, стоя, а потом решу.
— О как! Решительный. И осторожный. Я таких люблю.
-Стоп! Любить только меня не надо!
Мужик захохотал так громко, что с ближайшего дерева сорвалась перепуганная стая птиц.
-Нет, пацан, ты не понял… Я не по этим делам. Пацанята меня не прельщают… Но ты, молодец. Держишь ухо в остро. Только, вижу я, не всегда тебя это выручает. Да?
— Не пойму, о чем это вы.
— Так. Давай-ка по порядку. Тебя как звать?
— Саша.
— Санек, значит. А меня Георгием кличут. Можно Жорой и на «ты». Это, по типу, сближает.
— Ну и чего тебе надо-то от меня, дядя Жора?
— Короче, хочешь, угадаю, чего ты такой кислый идешь?
— Знаешь что, дядя Жора, иди ты с ясновидением своим в цирк. Или еще куда подальше.
Сказал я так и уже приготовился делать ноги по-шустрому, потому как типы вроде этого не переносят подобных речей. Но уж больно выбесил он меня своей лажей, козел. А я когда расстроен, смущен или раздражен, всегда огрызаться начинаю. Тактика у меня такая. Нападение — лучшая защита. Только он, почему-то, не бросился за мной, не начал возбухать и даже не заржал своим идиотским смехом. Он докурил свой бычок, ловко запульнул его в урну и серьезно так посмотрел на меня.
— Из гостей ты у нас идешь. Хотел разобраться, наверное, что за бабы такие мутные завелись. Выяснить не выяснил, а вот в дерьмо какое-нибудь вляпался по их милости. Это уж верняк.
Вот теперь уже мое решение свалить отсюда несколько поменялось.
— То есть, выходит, ты, дядя Жора, их знаешь? — я как-то сразу не стал уточнять, про каких баб он говорит. И так было понятно.
— Я, молодой, за ними уже десять лет гоняюсь по белу свету.
— И кто они? И чего за ними гоняться?
— Это, братан, так в двух словах не объяснишь. Да и если я сейчас начну — не поверишь ты, — он взглянул на часы, — ты лучше домой иди, поужинай там, с родителями пообщайся. А в полдвенадцатого сюда подходи. Я тебя отведу, сам все увидишь.
— А может, попробуешь все-таки словами как-нибудь, а? Что-то не особо привлекает меня среди ночи ходить с тобой куда-либо.
— Да мне с тобой, кутенком, возиться тоже не слишком охота. Да вот приходится. Так что решай сам. Или пересекаются дорожки наши или можешь дальше увязать в той заднице, в которую тебя засунули.
Ну, я дома подумал-подумал, прихватил на всякий пожарный электрошокер, да и пришел в указанное время на бульвар. Точнее не совсем в указанное время. Я после визита к Инночке стал весьма щепетильным в плане спасения собственной драгоценной шкуры от всяческих неприятностей. Поэтому пришел в одиннадцать и полчаса незаметно наблюдал за бульваром из-за афишных стоек у противоположной стороны улицы. Но, вроде, все было тихо.
В двадцать пять минут двенадцатого появился дядя Жора. Пружинистой походкой подошел к скамейке, уселся, закурил. Я подождал еще пять минут и выбрался из своего укрытия. Он сидел ко мне спиной, но услышал мои шаги и, не оборачиваясь, спросил:
— Ну что, Штирлиц, хвоста не обнаружил?
Заметил-таки меня за афишами! Вот, черт! Я обошел скамейку и встал перед ним. Все-таки он крайне неприятный тип.
— Ничего, пацан, не расстраивайся. Ты все правильно делаешь. Просто опыта тебе не хватает. А соображалка есть. Это очень хорошо. И хватка имеется.
— Может обойдемся без дифирамбов, дядя? — пошел я в атаку.
— Ладно, малец. Пошли.
И мы отправились крутиться по району. Петляли пока не пробрались на задний двор НИИ. Есть у нас на районе такой пятнадцатиэтажный уродец отвратительного грязно-фиолетового цвета. В былые времена там действительно располагался какой-то исследовательский институт какого-то политического маразма-дебилизма. А сейчас нижнюю часть занимают офисы, а верхняя пустует.
Жора отодвинул от стены плесневелые щиты, за которыми обнаружилась облупленная дверь. Замок в двери был аккуратно выбит внутрь.
— Эй, эй! — остановился я, — Ты, дядя Жора, часом не офисы чистить собрался? А меня в подельники взять хочешь? Э, нет. Так дело не пойдет.
— Да не дрейфь, пацан. Никакие офисы мне не нужны. За кого ты меня принимаешь! Никакого криминала, зуб даю. Пошли, только тихо. А то охрану переполошим, и впрямь подумают, что мы грабители.
Дверь вела в какую-то подсобку, из которой мы вышли в пыльный темный коридор. Не видно было ни черта, и я невольно вцепился в куртку Жоры, который здесь прекрасно ориентировался и без света. Коридор привел нас к лифтам. Это я понял по загоревшемуся под пальцем моего проводника огоньку вызова и по характерному звуку приближающейся кабины лифта. Лифт оказался грузовым. Мы поднялись на самый верх. На пятнадцатом этаже тускло горело аварийное освещение, но это было лучше, чем ничего. Жора открыл еще одну дверь с выдавленным замком, за которой была короткая лестница, упирающаяся в металлический люк с засовом. Как я и предполагал, за люком была крыша. Крыши я всегда любил, но сейчас никаких положительных эмоций не испытывал. Оказаться здесь среди ночи в компании с типом с рожей преступника отнюдь не предел моих мечтаний. Я обратил внимание, что уже полчаса судорожно сжимаю в кармане шокер, и что ладонь уже вся вспотела.
— Теперь ползком вон к тому углу, — скомандовал Жора.
Крыша была покрыта грязной кашей из мокрого снега и скопившегося здесь мусора. Однако упираться и отступать теперь было уже глупо да и поздно. Поэтому, мысленно проклиная погоду, грязь, Жору и самого себя, я пополз по этому дерьму за этим аферистом. Когда добрались до бортика крыши, я был грязным как свинья.
Жора перевернулся на спину, достал какую-то коробочку, открыл ее и долго вглядывался в содержимое, мне, естественно ничего не объясняя. Потом закрыл, убрал обратно в карман, взглянул на часы, перевернулся и осторожно выглянул наружу. После чего устроился поудобнее и достал из-за пазухи отличный армейский бинокль.
— Гляди, пацан, только не высовывайся, у них чутье как у зверей, — и он протянул окуляры мне.
Я приподнялся, взял бинокль и взглянул куда мне указывал Жора. Крыша института с этой стороны выходила аккурат на девятиэтажку Инны, чему я совершенно не удивился. Вся крыша девятиэтажки была как на ладони. И на крыше этой стояли Инна и ее мама. Разглядеть их я смог только благодаря биноклю, но лучше бы не разглядывал.
В крышу был воткнут черный шест, на вершине которого был какой-то сложный символ, трудно различимый в темноте. С символа этого свисали темные ленты, перья и еще какая-то дрянь. Сам шест тоже был обмотан чем-то меховым. Все это развевалось на ветру, создавая эффект мерзкого шевеления. А вокруг него стояли две фигуры. Она были в черных длинных то ли платьях то ли ночных рубашках. Волосы распущены, глаза, кажется, закрыты. Стояли они неподвижно. Двигались только руки. И от этого было особенно жутко. Руки их жили отдельной бешенной жизнью. Они мелькали, изгибаясь под невероятными, невозможными для человеческих конечностей углами. Они исполняли какой-то дикий яростный танец. И ничего человеческого в этой неистовой пляске не было. Это была пляска из другого свирепого и беспощадного мира.
— Смотри, сынок, смотри. Вот к кому в гнездо ты пытался сунуться. Вот с кем тягаться вздумал. Смотри!
Видеть это было невероятно жутко. Волосы зашевелились на моей голове. Я почувствовал, что еще немного и мое сознание не выдержит этой леденящей картины. Я оторвал взгляд от бинокля и в бессилии повалился на грязную, но такую обыкновенную крышу.

4.
— Ну что, отошел? — Жора подмигнул мне и закурил. Мы сидели в круглосуточной забегаловке, и я давился третьим стаканом дрянного пакетированного чая. Видок у нас у обоих был живописный. С ног до головы вымазанные в грязи, а у меня в добавок весь бок в побелке. Это меня на обратном пути мотало. И плюс стакан в руках трясется. В общем, картина маслом. Впрочем, в подобных заведениях к такому давно привыкли и не обращали на нас особого внимания.
— Нет, так дело не пойдет, — глядя на мои трясущиеся, руки сказал Жора и плеснул мне в чай из плоской фляжки, — Давай, не бойся. Это коньяк. Поможет. Да не нюхай ты его. Пей, как лекарство.
Коньяк придал чаю странный микстурный привкус, но, действительно, помог. Жар чая не исчез, как обычно, в районе пищевода, а растекся по всему телу, успокаивая нервную дрожь и наводя порядок в голове.
— А теперь, когда ты в теме, давай все-таки поговорим, — он внимательно взглянул мне в глаза, — Сейчас ты честно и искренне ответишь на мои вопросы, а потом и я отвечу на твои. И помни, от того насколько мы с тобой будем честными друг с другом зависит очень многое. Возможно даже наша с тобой жизнь. Понимаешь, что это не порожняк?
Я, молча, кивнул. Да уж, какие тут порожняки.
— Итак. Ты, я так понял, клеишься к младшей. Как давно ты с ней общаешься?
— Да я уже и не клеюсь к ней. Я хотел только…
— Пацан, не надо фуфла. Неважно, что ты хотел, когда ты что решил. Просто ответь — как давно ты с ней общаешься?
— Ну, месяца два.
— Две луны, значит. Это хорошо. Верховную сколько раз видел?
— Кого?
— Ну, маму твоей подруги. Кстати, как подруга назвалась?
— Инна
— Ты смотри, почти не врет, сучка!… А маму как звать?
— Анна Игнатовна.
— Ну и сколько раз виделся с Анной Игнатовной?
— Один раз. Вчера. Точнее я ее и до этого видел пару раз, но общался только вчера… Ну как, общался…
— Ясно. Отношение с Инной как? Только не юли, я тебя не из праздного любопытства спрашиваю.
— Да никак. Она к себе близко не подпускает. Я только и смог добиться, что провожаю ее теперь из школы, а она в основном молчит как истукан.
— А теперь вспомни очень внимательно — когда ты был у них в гостях, ты там ничего не мог оставить из своих вещей? Что угодно, расческу, перчатки, шапку?
— Да нет. Ничего.
— Уверен?
— Да я без ничего приходил.
— Тогда постарайся вспомнить, а за время твоего знакомства с Инной, ты ей что-нибудь из личных вещей отдавал? Там, ручку, которой постоянно пишешь, те же перчатки, чтоб не замерзла по дороге, носовой платок?
— Нет. Она и не взяла бы.
— А одежда у тебя какая-нибудь за последнее время пропадала? Или обувь? Типа, носишь, носишь, а потом оп! — и делось куда-то?
— Неа. Я бы запомнил.
— Ну, тогда у нас неплохие шансы, сынок, — улыбнулся Жора и сделал глоток из фляжки, — а теперь расскажи в подробностях о своем визите в их дом.
И я, во всех деталях, ничего не пропуская, рассказал про эту занавешенную квартирку. Рассказал и сам содрогнулся от мысли, в КАКОМ логове побывал. Жора слушал очень внимательно и не перебивал. Только кивал иногда, словно получая подтверждение каких-то своих догадок.
— Тебе, Санек, на самом деле, повезло. Не хотели они от тебя избавляться. Перестраховались, чтобы ты не рыпался — это да. Значит, ты им в будущем еще понадобишься. Какие-то у них задумки есть насчет тебя.
— Да кто они такие, в конце-то концов!
— Ну, слушай. Это, малец, не люди. Это ламии. Мерзкие бессердечные твари у которых цель одна — сеять болезни, хаос и смерть. Они жрицы темной богини ночи Никты. Их истинные имена Аннорх и Иннорх. Они даже не мать и дочь. Аннорх слепила себе помощницу из себя. Это такой отвратительный гнусный процесс, не имеющий ничего общего с рождением. Твоя Инна — отпавший от Аннорх нарост, который теперь живет своей жизнью. Вкурил? Я понимаю, тебе, выросшему в материальном мире, это понять непросто. Но понять придется. Понять и поверить. Потому что они уже здесь, и помочь мне избавиться от них можешь только ты. Я гоняюсь за этими созданиями уже десять лет. Они перебираются из города в город, творя свои гнусные дела. А я иду по следу. Раньше было три воплощения верховной жрицы, но мне удалось прикончить одну из них. Теперь осталось две твари. И я не успокоюсь, пока не очищу землю от этих двух сук.
— А что, их много?
— Раньше было завались, продыху не было, но благодаря стараниям святой инквизиции ламий почти не осталось. Инквизиторов считают маньяками и религиозными фанатиками, а ведь если бы не они, человечество было бы давно уничтожено. Почему-то считается, что инквизиция посылала на костер только невинных. Фрайера! Да если на сотню невинно сожженных найдется хоть одна ламия — эти жертвы, без базара, оправданы. В древней Сирии, если в городе появлялась ламия — всех женщин города сжигали к чертям. Всех, включая старух и младенцев. Заценил? А знаешь почему такие крайняки? Потому что эти исчадия страшнее любой чумы. Они могут овладевать как душой, так и разумом человека. Ты будешь уверен, что поступаешь по своему разумению, а на самом деле будешь делать то, что они прикажут. Им ничего не стоит превратить десятки людей в марионеток. Если человек слаб духом — его разум лакомая добыча ламии. Наверняка они уже активно готовят почву для своих бесовских целей. И, никому, кроме нас с тобой, не остановить этих чудовищ.
— Так значит, ты, дядя Жора, инквизитор?
— Хочешь верь, хочешь не верь. Без балды. Один из немногих. К счастью сейчас в нас почти отпала необходимость. Да и силы уже не те. Я, как порешу этих двух, вряд ли смогу повторить такое снова. Но уверяю тебя, везде, где появится ламия, обязательно, рано или поздно возникнет инквизитор. Что так глядишь, пацан? Не похож я на священника, да? Правильно. Какой из уголовника священник… Я же раньше таким не был. Жил как все, работал. Звезд с неба не хватал, но жизнью своей был доволен. Жена была, ребенок. А потом появились эти три твари и сгубили мою семью. На корню. Под чистую, — Жора запрокинул фляжку и сделал пару судорожных глотков, — Вот тогда-то меня и разыскал старик один, который научил меня, кто виноват в смерти моих родных, и как с ними надо бороться. Сам-то он уже не мог продолжать эту войну, старый стал совсем. А я как понял, в чем дело, так забыл про осторожность. Одну из этой троицы завалил, и меня повязали. Хорошо хоть всего пять лет получил. А ведь мог загреметь на всю катушку. Отсидел всего три, но мне и этих трех с лихвой хватило… А как вышел, так и продолжил начатое. Вот так, Санек.
— А как же я могу тебе помочь?
— Если они тебя не тронули до сих пор, не иначе, как проводника будут использовать. Через тебя на других порчу наводить или сознание подчинять. Не важно. Главное — они на тебя канал навесили. А через него не только они, но и на них действовать можно. Я к ним приблизиться не могу. Они на меня тогда еще печать свою поставили. Учуют меня, и хана мне. А ты здешний, к тому же они уверены, что ты на поводке.
— Но я же не знаю, что делать надо!
— А я через тебя сам действовать буду. Понимаешь? Ты станешь руками и глазами моими. А я — духом и разумом твоим. Помоги мне, и мы сможем раскрыть людям глаза на эту нежить. Ты ведь этого хотел когда-то?
— Ну не знаю. Я просто хотел узнать, что она такое…
— Пойми, лопух! Они не остановятся сами. Никогда. Их надо остановить! И кроме тебя мне не к кому обратиться. В твоих руках судьбы и даже жизни сотен невинных людей. Твоих близких и знакомых. Твоих родных. Тех, кого ты знаешь и любишь. Тех, кто тебе дорог и многих других. Ну же, малец! Будь же мужчиной! Стань десницей божьей! Отбрось сомнения. Ты же до меня сам пытался противиться этим тварям, я же помню там, на скамейке в сквере. Встань же на пути древнего зла, Саша! Смелее. Ты сможешь!
Я, вдруг, почувствовал, что прямо сейчас, здесь, в этой заплеванной кафешке происходит то, ради чего я появился на этот свет. То, к чему я готовился все это годы. То, что я смутно чувствовал, ощущал, но не мог распознать. Голова моя словно наполнилась ярким солнечным светом. Наконец-то, все встало на свои места!
— Я согласен, — произнес я, и откуда-то из глубины сознания всплыли и проявились незнакомые разуму, но такие близкие сердцу слова, — и пусть Господь направляет руку мою и укрепит дух мой, дабы не убоялся я сил тьмы в час испытаний.
— Священный орден Великой Инквизиции приветствует своего нового брата, — усталым голосом с улыбкой произнес Жора.
«Куда ж меня несет! Неужели это все происходит со мной?» — тихо-тихо промелькнуло у меня где-то в подсознании…

5.
На следующий день по дороге в школу, я, признаться, ужасно нервничал. А как бы вы себя вели, зная, что придется сидеть за одной партой с монстром, выдающим себя за человека? Я боялся, что мои мысли выдадут меня с головой, и она сразу догадается, что мы задумали. И тогда все пропало. Но все обошлось, слава Господу. Именно в этот день в класс вернулся мой дружбан-экстремал Антоха. Наконец-то у него все что нужно срослось достаточно, чтобы он смог ходить в школу, как и все остальные придурки. Инночку пересадили к бедняге Илье. Ничего, денек, может два помучается, все равно скоро все это кончится. Вела себя Инна как ни в чем ни бывало. Очевидно, сжигать во дворе расчлененные трупы для нее дело привычное. Ну, мерзость темная, погоди.
Первый, с кем я решил поговорить, стал, конечно, свежевыздоровивший Антон. Он свой в доску и поймет. А если что-то пойдет не так, психушку вызывать не станет. На перемене я утянул его в сторону и спросил в лоб:
— Как тебе наша новенькая?
— Инна?
— А ты у нас в классе знаешь других новеньких?
— Ну, ничего. Телка как телка. Мутная недотрога.
— Тогда, Антоха, слушай! Только не перебивай.
И я начал рассказывать. Всё, начиная с того момента, как этот монстр появился в нашем классе. В глазах Антона я сразу увидел недоверие, медленно перетекающее в изумление вперемешку с иронией. Все как и предупреждал Жора. Тогда я на секунду закрыл глаза и мысленно произнес заготовленное «услышь меня, брат мой, поддержи меня, мое сердце, мой разум, душа моя открыта для тебя» И тут случилось невероятное. В голове будто включился приемник. Вся неуверенность куда-то пропала. Голос обрел силу и убедительность. Слова подбирались емкие и бьющие точно в цель. Я просто ощущал, как от меня исходят волны убеждения. Недоверие испарилось из глаз моего друга. Теперь в них светилась вера. Сердце мое ликовало. Теперь я был уже не один. Значит, все действует. Значит, брат мой через меня действительно сможет открыть глаза людям на притаившееся зло. И все получится.
В школе мы с Антохой поговорили еще с пятерыми пацанами. А уж после школы, на заднем дворе мы устроили целое собрание. Я работал не покладая рук. Пот катился с меня градом. Я испытывал нечеловеческую усталость, но брат мой поддерживал меня изнутри. Наша армия насчитывала уже шестьдесят человек. Поразительно, как угроза общей беды объединяет людей. В школе мы такие разные, непохожие, кто-то вместе, кто-то врозь. А сейчас мы все как единое сплоченное целое.
Правда несколько покоробила одна мелочь. Перед собранием мы поручили Генке, одному из младшеклассников, следить за Инной. Вскоре прибежал другой салажонок и передал доклад разведчика Гены (ох уж эта малышня!). Инна вышла из школы в сопровождении Ильи (нашего обалдуя Илюхи!) и малой скоростью направились в парк, ведя увлеченную беседу и держа друг друга за руки. В этом парке они и находятся на данный момент, а отважный разведчик Генка незримой тенью бесшумно скользит в чаще леса, продолжая преследовать противника.
Вот так вот. На следующий же день эта мутная тихоня охмурила Илью. И ведь со мной молчала, а тут «увлеченно беседуют». Мало ей того, что она с его руками сделала, она хочет и душу с разумом исковеркать. Я почувствовал как зашевелилось что-то под сердцем. Что это? Неужто ревность? Вот так цирк. Все-таки человек остается человеком всегда. Даже когда выходит на бой со злом. Ладно. Все это мы обдумаем позже. Сейчас — дело.
Мы обсудили с пацанами и девчонками наши дальнейшие действия, и я пообещал с каждым связаться сразу же, как уточню все детали, и станет ясно, когда наступит время действовать. Все разошлись по домам, а я направился на встречу с Жорой.
— Здравствуй, брат мой, — улыбнулся он, — судя по твоему лучащемуся виду, ты блестяще выполнил возложенную на тебя миссию.
— Да, брат. Все прошло идеально. И в наших рядах шестьдесят прозревших. Как ты просил, только мои сверстники.
— Прекрасно, мой мальчик, прекрасно! Не будем медлить. Надо все сделать сегодня. Пока луна ущербна. Чем быстрее мы все сделаем, тем больше у нас шансов на успех. Тем меньше у них возможности что-либо предпринять. Я чувствую, как они набирают силы. Этой ночью, брат мой. Предупреди всех. А у меня есть еще кое-какие дела.

В час ночи во дворе перед домом ламий собрались шестьдесят одна молчаливая тень. Самая высокая тень жестом разделила собравшихся на две части, после чего коротко, еле слышно прозвучали сухие указания. Большая половина во главе с высокой тенью покинула двор. А меньшая, в количестве двадцати человек направилась к подъезду. Дверь была заблаговременно распахнута.
На нужной площадке их уже ждал Кикс. Он дождался, когда на площадке соберутся все, а потом зазвонил, забарабанил в дверь.
— Алле, хозяева, вы чего там совсем опухли! Вы нас заливаете. Подъем!
Дверь приоткрылась на цепочке, в темноте мелькнуло лицо Анны Игнатовны, и сейчас же в открывшуюся щель обрушился принесенный с пожарного щита тяжелый багор. Слабенькая цепочка отлетела, и в квартиру, не произнося ни звука, ворвались те, кто еще днем были милыми мальчиками и девочками, а сейчас превратились в непреклонных воинов добра. Я, как глава отряда, вошел последним и огляделся. Четверо остались стечь снаружи.
Да, теперь они попрятать все не сумели. На стенах висели какие-то мерзкие маски, медальоны, отталкивающие фрески, десятки, сотни свечных огарков повсюду тянули к полу застывшие струйки воска, с потолка свисали пучки трав, сушеные куриные лапки, какие-то лохмотья и прочая дрянь. Кухня была завалена баночками, колбочками, мисками и мензурками. Большая комната, куда в прошлый раз меня не пустили (подумать только, ведь это было только вчера!), была центром всей этой богомерзкой гадости. Здесь стояло подобие алтаря, заваленное бесовской атрибутикой. На полу, уже крепко скрученные, с заклеенными ртами, удерживаемые ребятами, лежали поверженные ламии. Я откинул капюшон, склонился над ними и торжественно произнес:
— Аннорх и порождение ее Иннорх! Как представитель Великой Инквизиции, я объявляю вам, творения тьмы, что вы арестованы за причинение вреда роду человеческому, а также за измышление причинения вреда еще большего. Вы будете осуждены и наказаны. Да свершится божий суд!
Аннорх смотрела на меня исподлобья и только часто дышала. Из рассеченной брови медленно стекала струйка крови. Во взгляде не было ни ожидаемой ярости, ни ненависти, только угрюмая решительность. А вот глаза Иннорх были наполнены слезами. В них читалась целая буря эмоций. Тут был и страх, и боль, и отчаяние, и паника, и мольба, и много чего еще. Я подумал, что вот теперь-то я смог расшевелить эту вареную рыбу. Теперь-то я вытряс из нее нормальные эмоции. Да уж, невесело ухмыльнулся я, я всегда добиваюсь своего. Даже от ламий.
Пацаны надели им на головы какие-то мешки, подняли и понесли наружу. На улице было тихо и пусто. Чего нам и требовалось.
— Сладкие бабенки, — сказал задумчиво идущий рядом со мной Кикс, глядя на замершие в руках ребят фигуры, — Санек, может, перед тем как … мы их немного попользуем, а?
Кикс был на год старше меня, и половой вопрос стоял у него особо остро.
— Кикс, братан, тогда мы будем не лучше их. Мы ведь не криминал тут творим, чтобы беспредел устраивать. Мы санитары человечества. Мы избавляем людей от заразы. А ты ее плодить хочешь. Давай, пользуй! Но тогда встанешь вместе с ними.
— Да ладно тебе, — плохо скрывая испуг, ответил Кикс, — это же я так, развеять мрачняк хотел.
И он побежал вперед, стараясь больше не попадаться мне на глаза.
Вскоре мы достигли нашей цели.
Посреди старой заброшенной стройки была расчищена площадка. Площадка была окружена кольцом ребят. Каждый держал в руке по факелу. В центре площадки торчали два бетонных столба с небольшим утолщением у основания.
Ламий поставили на эти утолщения, ловко и споро накрепко привязали их медной проволокой к столбам, сняли с них мешки и разлепили рты. Иннорх тут же разрыдалась в голос. Аннорх только молча озиралась, сверкая белками глаз. Ребята слажено, без суеты сложили у подножия заранее приготовленные связки веток, разломанные ящики, обломки деревянного строительного мусора и старой мебели. Вскоре бетонное у