Мама

Марина и без тестов уже всё поняла, но всё-таки проверила на всякий случай — так и есть, она беременна. Снова . Чувство светлой радости окрылило её, подняло над миром высоко-высоко в самые синие небеса. Сияющая от счастья, она вышла, на кухню, к мужу. Павел дремал перед телевизором.
— Паш, поздравляю.
Муж открыл глаза, встретился с ней взглядом, сразу всё понял и попытался сделать суровое, строгое лицо.
— Что опять?
Марина закивала…

Сначала родился Никитка, черноглазый и худощавый, он был так похож на неё, через полтора года Васька — белобрысый богатырь — Пашка под копирку. После вторых тяжелых родов Марине не то чтобы запретили, а так, настоятельно рекомендовали больше не рожать.

Когда мальчишки немного подросли, и их уже можно было оставить с бабушкой и няней, Марина с Павлом вырвались в отпуск, на неделю в Лиссабон.
Держась за руки как дети, они гуляли по улицам и площадям вымощены белым песчаником, терялись в лабиринтах улочек старинных кварталов, катались на трамвайчиках. Пили вино на набережной, целовались под дворцовыми фасадами, хохотали или просто молчали вдвоем.

После возвращения из Лиссабона Марина поняла, что беременна.
Аринка родилась такой же яркой и солнечной как весеннее португальское утро. Рыженькая кудрявая синеглазая — настоящий ребенок солнца. Когда Аришка смеялась, в комнате становилось светлее, все обиды и ссоры таяли в золоте её кудряшек, растворялись в заливистом смехе.Никита в этом году пошел в первый класс, Васька ещё год проведет в саду, Аришка, недавно вылезшая из ползунков, уже была записана в ясли. Марина собиралась выйти на работу и всерьёз заняться карьерой. В конце концов, тридцать лет — это не поздно. У неё диплом с отличием, да и стаж кое-какой есть. Она ещё сможет достичь офисных вершин. И вот снова…
-Паш, это последний раз, всё. Рожу и зашьюсь.
— Да я тебя ебать больше не буду вот и всё, — отрешенно пробурчал Павел, не глядя, переключая каналы.
На тридцать седьмой неделе Марину уложили в роддом, через десять дней назначили плановое кесарево, рожать самостоятельно ей строго настрого запретили.
В тот серый ноябрьский день Марина проснулась рано — живот мешал повернуться, лежать было неудобно, и поспать совершенно не получалось. Целый день она гуляла по коридорам, болтала по телефону с подружками и родственниками. После ужина, когда все врачи из отделения уже ушли, начало потихоньку прихватывать. Пока Марина дошла до поста, пока медсестра вызвала дежурного, пока он спустился из родблока, схватки становились всё сильней, всё чаще и вдруг чпок … лопнул пузырь. И сразу понеслось.

Жесткая острая боль пронзила Марину будто кол, это же инквизиторские пытки! Маааамааа!! Я хорошая, я не ведьма, не надо!
Молоденькая медсестра поставила клизму. А клизма на схватке это просто без комментариев.
Схватка отпустила, и Марина, придерживая необъятный живот руками, сползла с кушетки вниз, попыталась бежать по коридору, в душ. Мельком увидела своё отражение в одной из стеклянных дверей — раненый бегемот в безразмерной белой рубахе. Пол как назло только что помыли, она боялась упасть и боялась не успеть до схватки, на пороге её накрыло снова.
Пузастые соседки по боксу в милых розовых и голубых халатиках боязливо выглядывали из-за дверей.
Марина, не глядя на них, ввалилась в ванную и, стараясь не делать резких движений, опустилась на кафельный пол. Ей хотелось отгрызть кусок пластмассового стульчака … Боже, неужели ничто в мире не может её спасти? Это пиздец. И на хрена мне всё это надо?! За две минуты, между схватками, она успела облиться водой и влезть в казенную рубаху больше напоминавшую гигантскую наволочку, чем одежду.
По стенке поползла в палату. Толкнула дверь, соседка посмотрела на неё как на привидение. Да, милая, да, тебя ждет то же самое, и не надо делать такие круглые глаза.
Сколько там прошло минут не важно, ещё схваток пять -шесть, когда дверь палаты распахнулась — подали транспорт. Ехать, лежа на каталке, неудобно, неприятно и страшно — ориентация в пространстве, как и контроль за происходящим ускользает, создавая ощущение катастрофической беспомощности.

Потолок, лампы, дверные проемы…. Лифт, снова дверные проемы, операционная, яркие лампы, очкастый врач в зеленом костюме, садистически улыбаясь, потирает руки. Они решили кесарить, они не желают рисковать . Щас её усыпят и вскроют.
Акушерка стянула с Марины рубаху, обошла кругом…
— Да тут полное раскрытие, голова торчит!
Каталку резко развернули и выкатили вон. Новая схватка разрезала пополам .
-Ааааааааааа ебаааать
— Госсподи, как орет-то, кати её скорей, — подгоняла кого-то пожилая дородная медсестра.
— Дыши как собачка, — подсказал молодой веселый врач неожиданно оказавшийся рядом.
Марина дышала старательно, высунув язык — эхеэхеэхе. Помогло, боже ну конечно, помогло и как это она снова всё забыла. Каталка разгонялась сильней, сильней…
Картина маслом — голая растрепанная баба с огромадным животом мчится на каталке по коридорам родцентра и матерится во всё горло, от души.
Впереди показалась надпись крупными буквами «РОДБЛОК», для тех, видимо, кто чего-то где-то недопонял.
Закатывают в зал. На белой кафельной стене напротив кресла роженицы висят часы, как бы напоминая — не задерживай, давай, давай.
Большой белый циферблат, черные стрелки. Девять часов, начало десятого…

Уставший дежурный акушер посмотрел Марине прямо в глаза:
— Четвертые роды, милая, ты тут будешь из себя девочку ломать? Раздувай живот. ..
Марина тужилась честно, не стесняясь….

— Аааааааааеее !!
Недовольный, громкий крик, надорвал белое полотно происходящего…
Ребенок. Закричал. Значит, дышит, значит, живой.
— Мальчик!
Его сразу подхватили и унесли вглубь зала. Марина успела увидеть только влажные волосики на затылке и нежную спинку.
— Богатыря родила, мамочка, четыре семьсот, пятьдесят семь сантиметров. Поздравляем!
Марине показалось, будто божья благодать посыпалась хрустальными крупными каплями прямо ей на макушку, и такая любовь охватила её, такая безграничная нежность … Ей захотелось плакать, но она почему-то тихонько засмеялась. Как хорошо, боже как же хорошо… что Паша никогда не узнает, что этот ребенок не от него. Да и Аринка тоже.