Люська и в детстве-то была не ахти, а к тридцати годам, порядком разъевшись на холявном парном молоке, — работала Люська дояркой, — она стала
полным уже страшилищем. Встанет утром, глянет на себя в треснутое облезлое зеркало, — Гос-с-сподя… В общем, после тридцати трех лет проживания в
закромах родины Люська зеркало покрасила масляной краской, на чём и успокоилась. Завела себе пластиковые сапоги-«луноходы» ядовито-фиолетового
цвета, зато сухие, голову стала платком заматывать, — дура дурой, зато не дует. Шансы Люськи на красивую любовь чем дальше, тем увереннее
стремились к нулю. И жизнь её проходила размеренно, между коровником и телевизором, и прошла бы совсем, если бы не вмешался в неё сам Президент.
Случилось всё вечером уже, часов в семь. По ящику показывали сериал про ментов, в плите с шипением разгоралось недосушенное берёзовое полено, и на
чёрной чугунной сковородке лежал, словно маленький жёлтый айсберг, крупчатый кусок топлёного масла. Люська сидела на табурете около плиты,
смотрела в экран телевизора, а руки её на ощупь, вполне себе самостоятельно чистили картошку. Стук в дверь оказался полной неожиданностью: сукин
сын Полкан, который исправно облаивал соседских бабок, собак и кошек даже в два часа ночи, молчал, как вяленая рыба. «Не иначе, Митрофановну опять
черти принесли, — подумала Люська, уже идя к двери,- Типа соли у неё нету, или луковицы…» Но это была не Митрофановна.
На пороге воздвигся импозантный мужчина в костюме, летних туфлях с длинными носами и,- невероятно! — в белой рубашке и при галстуке в
красно-зелёный узорчик. В руках у него был букетик в три гвоздики и объёмистый кейс. Молодым человеком его назвать было невозможно, ибо
чувствовалась в нём некая матёрость, однако прочих признаков возраста не наблюдалось. Мощнейший аромат некоего парфюма наводил на мысли о
замаскированном перегаре от портвейна, но признаков действия алкоголя Люське уловить не удалось, и…
— А… Здрасьте, — хрипло каркнула Люська. Ей стало стыдно из-за драной кофты и картофельной шелухи на мокрых пальцах.
— Здравствуйте, Людмила Сергеевна, — с достоинством произнёс неожиданный гость,- Это вам.
— Ой… Да вы проходите, — вконец смешалась Люська, не зная, куда девать неведомо как очутившиеся у неё в руках гвоздики.
Гражданин прошествовал на кухню, поставил кейс на пол и уселся на Люськин табурет. В его движениях, равно как и в голосе, сквозила абсолютная
уверенность, и карие глаза его вдохновенно блестели.
— Уважаемая Людмила Сергеевна, — проговорил гость, — Я — государственный служащий, эксперт 1-го класса, член комиссии по демографии министерства
здравоохранения, Ирмелдаев Сергей Лукич. В рамках президентской приоритетной программы нами проводится работа с населением отдалённых и
малодоступных областей. Меня направили к вам, в село Малые Дуни, для обеспечения устойчивого (эксперт поднял указательный палец и со значением
покачал им в воздухе) прироста населения на местах.
Эксперт открыл свой чемодан и по очереди извлёк оттуда пухлую папку-скоросшиватель с нарисованным на ней симпатичным зайчиком, палку сырокопчёной
колбасы, банку красной икры, а также бутылку шампанского и два пластмассовых бокала.
Люська смотрела на всё это, широко открыв глаза, и абсолютно не понимала, что происходит. Она ощущала себя,- натурально,- заснувшей во время
просмотра мексиканского сериала. Колбаса одуряюще пахла копчёным, и у Люськи потекли слюни, которые приходилось по-тихому проглатывать, отчего
неловкость её ещё усилилась и стала напоминать уже окаменение некое.
Сергей Лукич между тем, не встречая никакого сопротивления, продолжал гнуть свою линию. Он ознакомил Люську с медицинскими справками, из коих
явствовало, что он, ФИО, венерическими болезнями, равно как и СПИДом не инфицирован, и что плотность спермы у него, ФИО, такая-то, столько-то
головастиков на кубометр. Далее последовали сертификаты о том, что эксперт является экспертом, а также, по совместительству, психологом и
социологом, о чём ему дадены соответствующие дипломы и даже некая медаль. За медалью последовала куча фотографий бойко голосящих младенцев в
подгузниках «памперс», уже после чего Сергей Лукич замолк, ожидая реакции от объекта воздействия.
Объект молчал.
«Дикие люди, — подумал эксперт, — А ещё телевизор смотрят».
«Ой, чёй-то он тут мне наплел? — подумала Люська, — А вдруг по башке поленом, — и…» И что?.. Мысль об изнасиловании была отброшена разумом
Люськи, как фантастическая; денег у Люськи не водилось, а красть картофель столь экзотическим способом, да ещё в галстуке и туфлях…
Люське вдруг представилось, как эксперт прёт на загривке мешок с подгнившей картошкой по раскисшему просёлку, и как на шее его, подобно коровьему
боталу, мотается медалька на цветной ленточке, и было это ужасно смешно.
— Э-э… — выдавила, наконец, Люська, — Чё-то я не поняла. Ну, демография, да. А я-то тут причём?
— Ну, как же, Людмила Сергеевна! Вы находитесь в самом, что ни на есть, цветущем возрасте. Здоровы, слава Богу. А детишек у вас нет. Это непорядок.
— Дык откуда же им взяться-то? Мужики у нас — всё пьяницы, да и тех нету.
— А вот именно за этим меня Родина к вам послала, — гордо заявил эксперт, снял пиджак и повесил его на гвоздь, предназначенный для полотенца.
— Чевось? — вылупитась Люська, до которой начало смутно доходить, что разум зря отбросил заманчивую мысль об изнасиловании. Более того, Сергей
Лукич внезапно показался ей прекрасным, как греческий бог, и она вдруг ясно поняла, что другого такого случая может уже и не представиться
никогда. Горячая волна любви к Родине, к Президенту, к Сергею Лукичу, а потом — и ко всему остальному человечеству захлестнула её и понесла,
понесла… Плотоядный стон вырвался из объёмистой Люськиной груди, пуговица на блузке не выдержала и с треском выстрелила куда-то вверх. Между ног
у неё влажно и жарко набухло и запульсировало.
— Ах ты, охальник, — шаловливо всхлипнула Люська, полузакрыв глаза и уже на всё готовая.
Гость тем временем достал из чемодана устрашающих размеров пластиковый шприц в упаковке, какой-то медицинского вида термос, ещё термос, пару
латексовых перчаток, и в довершение надел на физиономию марлевую маску.
— Вы, простите, кого предпочитаете: девочку или мальчика? Всё равно? Ну, тогда ложитесь и приспустите трусики.
— Куда?! — хриплым грудным голосом вопросила офигевшая Люська.
— Э-э… Ну, куда вы обычно ложитесь. На кровать, на кушетку там… Не бойтесь, больно не будет.
— А шприц зачем? — Люська отказывалась понимать подлую правду.
— А как вы думаете, чем я вам буду вводить семенную жидкость? — цинично добил эксперт.
— Как это,- «чем»?!! То есть, это что, — как корову, чтоли? Ах ты, козёл…
— Вы не понимаете! Это же президентская программа!.. Вам деньги будут платить!!.
Но было поздно. Полено само прыгнуло Люське в правую руку, а потом прямиком в лоб эксперту.
— Иди ко мне, глупый! Вот увидишь, как будет хорошо!..
Очнулся Сергей Лукич от пения петуха, обнаружив себя уютно пригревшимся под лоскутным одеялом. В окно светило солнышко. От одеяла сладко пахло
сеном и парным молоком. Где-то за стенкой гремели посудой. «Опаньки,» — горько подумал Сергей Лукич, ощупывая объёмистую шишку на лбу. Хотелось
есть, и во всём теле имела место некоторая приятная усталость. Мысли слегка путались, и Сергей Лукич никак не мог припомнить, осуществил он вчера,
или же не осуществил.
— Проснулись? С добрым утречком вас, Сергей Лукич. А вот и одёжа ваша, — всё поглажено и чистенько, — проворковала появившаяся из-за стенки
Люська. Её было не узнать. Будучи причёсана, чуть подкрашена и без дырявой кофты, Люська уже не казалась страшилищем, и Сергей Лукич с ужасом
почувствовал, как нечто под одеялом встрепенулось и привычно уже затвердело… Люська заулыбалась и одним движением вывинтилась из юбки. «Бежать!
Надо бежать!..» — успел подумать Сергей Лукич, прежде чем его накрыл тропический ураган ничем не управляемой страсти.
…………………….
— Чемодан взял? А папку с бумагами?.. Ты там поосторожней, Серёженька. Бабы, они у нас знашь, какие бывают… Ух!
— Да знаю я, знаю. Ну, я пошёл.
— Счастливо тебе. Я на обед щи сварила, приходи во-время, ато остынут. Ну, с Богом…
— Пока.
— Серёжа!! Термос с девочками забыл!!! Не возвращайся, я принесу!…
Глядя на то, как бежит, лавируя между коровьих лепёшек, эта женщина, несущая в руках термос со спермой, Сергей Лукич впервые в жизни почувствовал
себя сволочью. Он всей душой ненавидел свою некогда любимую работу; должность эксперта, к которой так стремился последние несколько лет, стала ему
отвратительна. А вот Люська в своих фиолетовых сапогах была прекрасна, и ничего кроме Люськи уже не существовало для него, а прочие женщины
вызывали чувство глубокого омерзения. При одной мысли о женском половом органе его затошнило, и, тем не менее, он должен идти и… А запах!..
Бу-э-э..
— Я больше не могу! Люсенька, что хочешь со мной делай,- я не пойду.. Давай выльем эту дрянь на помойку, а? Я к вам трактористом устроюсь, я умею!
— Но ты же должен, Серёжа. Так надо для Родины. Может, там, — Люська ласково погладила термос,- детки самого Президента? Если бы не он, я бы тебя
не встретила, и ничего бы у нас не было. Я так тебя люблю, Серёженька, так люблю… И Президента тоже люблю!
Сергей Лукич ощутил мучительный укол ревности.
— А почему ты решила, что он тоже участвовал?
— Ну-у… Серёж, ты прям как маленький. Если уж не он, то — кто?
— Мало ли желающих… Вон, когда заседания показывают,- стоит какой-нибудь там, выступает, одной рукой над трибуной машет, а ты вторую руку у них
видела? Или трибуну эту сбоку?
— Нет, но… Думаешь, они там это?..
— Конечно! Однозначно, — дрочат!
— Может, оно и так, — подумав, уверенно отрезала Люська, — а только кому ни попадя генофонд нации не доверят.
«А что, возможно, она и права,- подумал Сергей Лукич,- И ведь не проверить никак. Даже если попадётся президентский головастик, то могут
материнские гены проявиться». И тут его осенило. Нечистые образы оставили его воображение, и в душе Сергея Лукича воцарился мир и покой.
— Ладно, Люся. Ради тебя,- я пойду.
«Ради тебя я на всё пойду», — подумал он и ушёл, шагая широко и свободно, но уже к обеду вернулся. Ботинки и брюки его были обильно вымазаны
свежим навозом, на рукава пиджака налипли репейники, зато на лице играла и лучилась улыбка триумфатора.
— Всё! Демографическая программа выполнена досрочно. Люся! Давай поженимся?..
…………………….
— Да вы успокойтесь, папаша! Мальчик у вас, два кило-восемьсот… Глазки? Глазки — карие. Как это на кого? Ну, не знаю… На вас, наверное.