— Привет, красавчик! Горячий, влажный разговор заказывал?
Бывшая звонит из Берлина. Точнее, предбывшая (Мих. Шолохов (с)), поскольку потом была еще одна,
а ныне вечерней зарей брезжит третья.
Все по-своему хороши, но та, что сейчас лыбится в трубку, — уникум. Уникумша. В предбальзаковском возрасте, обремененная двумя киндерами
и хроническим вагинитом, нарыла в инете фашиста, развела на загс и отвалила в фатерлянд на ПМЖ. Привозила, кстати, показывать нареченного —
реальный военнопленный: худой, шнобель из-за угла видать, морда вся в каких-то окопах и брустверах… Погоняют Гельмутом. Я его сразу
окрестил Мутный Гель.
Да и хрен с ним. Ирка звонит, я и рад. Она отвязная: сгусток оптимизма и сексуальной энергии. Потому, кстати, и развелись. У меня темперамент
эстонского покойника.
Хихикает в трубку:
— Прикол хочешь? Короче, слушай…
Иду, значит, шоппингую, смотрю: на обочине ежик лежит. Не клубочком, а навзничь, лапками кверху. И мордочка вся в кровище: машиной,
наверное, сбило. Тут в пригородах кого только не давят! Ежи, лисы, змеи… иногда даже косули попадаются. Мне чего-то жалко его стало:
завернула в газету, принесла домой (это точно, жалостливая: всех голубит, особенно мужиков бесхозных. – Авт.). Звоню Гельмуту, спрашиваю,
что делать? Он мне: отнеси в больницу, там ветеринарное отделение есть. Ладно, несу.
Зашла в кабинет. Встречает какой-то Айболит перекачанный: за два метра ростом, из халата две простыни сшить можно.
«Вас ист лось?», — спрашивает. Вот уж, думаю, точно: лось. И прикинь: забыла, как по-немецки «еж». Потом уже в словаре посмотрела: «igel».
Представляешь, «иголка»! Ну, сую ему бедолагу: мол, такое шайсе приключилось, кранкен животина, лечи, давай. Назвался лосем – люби ежиков, бгага…
Прибрось, так он по жизни Айболит оказался: рожа перекосилась, чуть не плачет. «Бедауэрнсверт, — причитает, — тир!». Бедняжка, стало быть.
Тампонами протер, чуть ли не облизал и укол засандалил. Блин, думаю, мало ежику своих иголок. И понес в операционную. Подождите, говорит, около часа.
Ну, уходить как-то стремно – жду. Часа через полтора выползает этот лось. Табло скорбное, как будто у меня тут родственник загибается.
И вещает: мол, как хорошо, что вы вовремя принесли бедное существо. Травма-де, очень тяжелая: жить будет, но инвалидом останется.
Сейчас, либе фройляйн, его забирать и даже навещать нельзя: ломняк после наркоза.
Я от такой заботы тихо охреневаю. А тут начинается полный ам энде. Айболит продолжает: «Пару дней пациенту (nota bene: ежику!) придется
полежать в отделении реанимации (для ежиков, нах!!!), а потом сможете его забирать». У меня, наверное, на лице было написано:
«На хрена мне дома ежик-инвалид?!». Он спохватывается: «Но, может быть, это для вас обременительно и чересчур ответственно (е-мое!!!).
Тогда вы можете оформить животное в приют (бля!!!). Если же все-таки вы решите приютить его, понадобятся некоторые формальности…».
Понимаю, что ржать нельзя: немец грустный, как на похоронах фюрера. Гашу лыбу и спрашиваю: «Какие формальности?».
«Договор об опеке (над ежиком, епт!!!), — отвечает, а также характеристику из магистрата». Я уже еле сдерживаюсь, чтобы не закатиться.
«Характеристику на животное?», — спрашиваю. Этот зоофил на полном серьезе отвечает: «Нет, характеристика в отношении вашей семьи, фройляйн.
В документе должны содержаться сведения о том, не обвинялись ли вы или члены вашей семье в насилии над животными
(изо всех сил гоню из головы образ Гельмута, грубо сожительствующего с ежиком!!!). Кроме того, магистрат должен подтвердить, имеете ли вы
материальные и жилищные условия достаточные для опеки над животным (не слишком ли мы бедны для ежика, сука!!!)».
У меня, блин, еще сил хватило сказать: мол, я посоветуюсь с близкими, прежде чем пойти на такой ответственный шаг, как усыновление ежика.
И спрашиваю: сколько я должна за операцию?
Ответ меня додавил. «О, нет, -говорит, — вы ничего не должны. У нас действует федеральная программа по спасению животных, пострадавших от людей».
И дальше – зацени: «Наоборот, вы получите премию в сумме ста евро за своевременное обращение к нам. Вам отправят деньги почтовым переводом
(…восемь, девять – аут!!!). Мы благодарны за вашу доброту. Данке шен, гутхерциг фройляйн, ауфвидерзеен!».
В общем, домой шла в полном угаре, смеяться уже сил не было. А потом чего-то грустно стало: вспомнила нашу больничку, когда тетка лежала после
инфаркта. Как куски таскала три раза в день, белье, посуду; умоляла, чтобы осмотрели и хоть зеленкой помазали. В итоге родилась такая максима:
«Лучше быть ежиком в Германии, чем человеком — в России».
…Вот где за державу-то обидно, камрады. Таможенник Верещагин грустно курит газеты.