Тётка

Тётка ехала с базара. Лицо у неё было свежее, с вывернутыми бойкими губами,
но телом была — тётка, с большими, обтянутыми синей шерстяной кофтой грудями,
с косолапенькими ножками и с непомерной обширности задом под чёрной юбкой.
Она сидела у окна автобуса, глазела по сторонам и теснила школьника со страдающим
бледным хорошеньким лицом. Школьник помещался на самом краю сиденья, едва не падал,
его мутило от жары и пыли, а горячий бок соседки только добавлял тошноты.

— Ты шо, хлопчик, совсем спёкся? — спросила она и тут же крикнула: — Водитель, стой!
Хлопчику худо!

Автобус остановился. Тётка, придерживая школьника за плечи, повела его к недалёким
кустам. Там его вывернуло. Она спустилась следом к ручью. Шофёр несколько раз
просигналил.

— Да подождёшь, — с досадой сказала тётка, зачёрпывая воду и омывая личико школьника.
Затем вынула из кармана платочек и обтёрла его.

Но автобус не подождал. Тётка в недоумении посмотрела вслед, подняла кулаки и крепко
матюгнулась. Школьник покраснел.

— Ты знаешь, — повернулась к нему тётка, — здесь километров двадцать до села! И машин
сейчас нема!

Но скоро она успокоилась. Сумка была при ней, деньги тоже.

— Пошли! — сказала она.

И они зашагали проселком. Идти было хорошо, весело. Трава была полна звуков, вечерний
ветер гонял по ней далёкие тёмные полосы.
Километров через десять солнце побагровело и быстро скатилось за степь. Тётка заметила
сарайчик в ложбинке, в листве дубов, они вошли туда и начали устраиваться на ночлег.

— Ты шо такой бледный? — спросила тётка, когда они поужинали, натаскали сена в угол.
Школьник лежал на спине, а она заплетала косу на ночь. — Питают худо, чи шо?

— Я просто машину плохо переношу, — тихо сказал школьник.
— А ты питайся, питайся, тогда всё перенесёшь, — сказала тётка, укладываясь рядом.

Сквозь щели ещё видны были тёмные деревья, бледное небо на западе. Они лежали головами
на её косынке, которая пахла молоком. Тётка повернулась на бок. Не спалось.
Она посмотрела на тоненький профиль школьника и шепнула:
— И шо ты такий… як дивчина? Як месяць.

Он молчал.
Тётка повернулась на другой бок, вздохнула. Повернулась на спину. Посмотрела сквозь
щели на ранние звёзды.

— А ты астрономию учив?
— Ага, — сказал школьник, помолчав.
— А яка звезда сама ярка?
— Полярна, наверное. Или Сириус.
— То яка?
— Ну, — школьник поднялся на локте, — вон та, в двери.
— Яка?
— Да та вот, где три в ряд, под ней.
— А… Та? — тётка показала пальцем.
— Та, — протянул руку школьник. Тётка, помедлив, взяла его руку.
— И руки тонки. Глянь! У меня яка, а у тебя.

Они сравнили руки, тётка повздыхала о том, что у неё такой мягкой смолоду не было.

— Почивать будемо, — наконец сказала тётка.- Гарний ты хлопец. Скильки тебе?
— Шестнадцать.
— А мне сорок шесть, хлопчик. Я тебе в бабки гожусь,- и тётка сама засмеялась от
этой мысли.

Они повернулись друг к другу спиной и затихли.
Невдалеке забил, застучал, залился соловей.

= Ох!- тётка вздохнула и села.- Що ж то як в молодисти, сердце мне тяне?.. Ты спишь?

Школьник молчал.
Тётка легла, широко открытыми глазами посмотрела в звёздные щели.

— А дивчина-то была у тебя, а? Хлопчик? — прошептала она, поворачиваясь и трогая
его за плечо. Он молчал.
— А як дивчина тебя ко груди прижмёт, да поцелуе в сахарны уста, так…- Тётка
замолчала. — Яка срамна баба…- пробормотала она.- Яка стара и яка срамна…

Ещё несколько минут прошло в молчании.

— Хлопчик!- взмолилась тётка прерывистым шёпотом.- Хлопчик гарний! Пожалей ты бабу!
Бог простит, хлопчик!.. Чи стыдно тебе, чи стара я совсим? До волоса белого
не дожила ещё, а яка я горяча, хлопчик!.. Я ж тебе чую, як ты дремлешь… Ничого не
бойся… Як пух, мягка, для тебя вмощусь!..

Школьник по-прежнему не двигался. Тётка, прикрыв глаза, дышала раскрытым ртом,
по телу её проходила дрожь, оно напрягалось и неуверенно и жадно подтекало
к школьнику, как пламя, ищущее для себя пищи.
Тётка прошлась пальцами по кофточке, по блузке и вывела две дрогнувшие, как крутое
тесто, груди.
— Побачь, яки… Чи у меня не таки белы, таки сосцы?..
Рука школьника неуверенно скользнула вверх, а тётка уже задыхалась в голос,
с облегчением и близким счастьем, уже ловко сдернула сбоку крочки с юбки, выгнувшись
полным станом, выскользнула из неё, и, пока ослеплённое жадное лицо школьника
паслось в неистощимых пастбищах её грудей, его брючки уже лежали в ногах, а сама она,
содрогнувшись, готова была…
— Ничого, ничого,- скороговоркой сказала она, гладя его по спине. Он с ужасом,
широко открытыми глазами смотрел в темноту выше её плеча.
— Ты тильки не казнись… Раз так, а як другий раз — так, шо стара та срамна баба
возопит як тая ярка… Як тебе, гарно?
— Я так… как-то..

Тётка вздохнула.
— Не хнычь, хлопчик,- сказала она.- Так яка звезда сама ярка?
— Сириус.
— Бачуть, яка там жизнь, в телескопы, чи не?
— Нет. Очень далеко.
— Далеко,- тётка помолчала.- А як сладко мне було, колы ты у меня в титях рылся…
Як крепко!.. Який ты сладкий, я ещё тя не распробовала!

И тётка жадно, взасос начала целовать школьника, руки её шарили по его телу, слов уже
было не разобрать в голубином ворковании… Всё тщетно.

— Який поганый!- в сердцах сказала тётка, плюнула в угол, взяла охапку сена и пошла
спать к противоположной стенке.
Школьник, лёжа со стиснутыми зубами, слушая, как она недовольно ворочается, называл
её про себя дурой, коровой, старухой, но огромная непоправимость придавливала его,
вминала его в землю… Он думал, что когда она уснёт, он повесится.
Он проснулся от храпа. Светало. Храпела тётка, раскинув руки, ноги. Она спала, как
богатырь, и похожа была на богатыря. Брови её хмурились во сне… Как он мог
вечером трепетать от желания, от робости рядом с ней, целовать эти мягкие, в синих
прожилках, груди?
Школьник поднялся, зябко двигая плечами, постоял в проёме двери, зевнул. Затем он
буднично обернулся, посмотрел в её глаза, и долго потом раздавался её хриплый шёпот
в сарайчике, под тенью дубов:
— Який гарний… Та таку стару.. та целовати… О! хлопчик… Як гарно!

Александр Образцов