Бойтесь женщин, бросающих курить! Это опасно для здоровья

Я бросаю… курить… Я бросаю… курить. А-а! Какой ужас – я бросаю курить! Не подходи. Не подбирайся ко мне. Даже не делай резких движений в моём присутствии. Тебе смешно? Так рискни.
Здоровьем и во-он той вазочкой. Не желаете-с? Не желаете-с. В осторожности тебе не откажешь. У богомолов – самец во время акта любви, у меня – муж во время никотиновой блокады. Только попроси чего-нибудь, хоть немного обремени мой воспаленный слух! Почему воспалённый? Потому что сейчас всё больно. Особенно мозг, который условный рефлекс возводит в инстинкт самосохранения: “Не покуришь, помрё-ошь”. И ехидный смешок – где-то там, далеко и глубоко, но очень явственно. “Курить, курить, курить…”

– Дорогая, какой костюм надеть?
Саван! Тебе очень пойдет саван. Потому что сейчас я тебя убью, и одним непонятливым станет меньше.
– А что за мероприятие?

– Да выставка. Но очень жарко…
– У тебя встречи, или будешь разгружать макулатуру?
– Тата, разумеется, встречи… – обескураженный с укоризной взгляд в мою сторону.
И что же ты мне голову морочишь?!
– Тогда от льняного придется отказаться. Если, конечно, тебе нужно подписать контракт, а не разогнать потенциальных покупателей, – обворожительная улыбка; она же – обезоруживающая; она же – потусторонняя.

– Да… ты, пожалуй, права…
Пожалуй?! Ох, дайте мне сигарету, и, быть может, получится не сложить губы в естественный оскал!

– А галстук?
– И галстук, – пальчики пунктирно перебирают прилежащее пространство, прощупывая пустоту в поисках папироски.
– Какой?
Пеньковый!
– Дорогой, лучше завязанный.
Потому что кулаками крутить узлы не удобно!

– Таточка, серую или голубую? Рубашку?
– Глаженую.
Ибо утюг правильнее всего запереть нынче в шкаф. Под амбарный замок.

– Милая, где он?
– Утюг? – в душе теплится надежда, что всё-таки в зоне досягаемости. – Платок?
– На верхней полке.
Может, просто зажечь сигаретку и подышать дымком рядом?

– Любимая, это не тот платок.
– Там их много.
– Вообще-то, на нём черепа.
Это твои ближайшие фотографии, если немедленно не оставишь меня в покое! Черепа?..
– Повторяю: их там много. Выбери другой, – виртуозно владею собой.

– Но, мне кажется, с черепами перебор… разве, нет?
Глух, как тетерев, или издевается?
– Во-зь-ми дру-го-й! – чёткая артикуляция должна исправить положение: со зрением проблем не было, прочитает по губам.

– Татулечка, я же не байкер какой. Что скажут коллеги, когда увидят разбойничьи символы в туалете! – иронизирует.
Они что, ходят по нужде группами?! И куда он метит пристроить платок?!
– Любимый, какие символы? – в области макушки назревает конфликт: пар требует выхода.
– Милая, что с твоим слухом? Который раз говорю про черепа, а ты словно уши ватой заткнула!
Близкая к коме, сосредотачиваюсь на нём.

– Вот, посмотри… – как фокусник, взмахивает перед моим носом лиловой косынкой.
– Это панды. Частично. И – не платок.
– А что?
Не убий, не убий, не убий…
– Это, дорогой, бандана. Нашего ребёнка.

– Правда? То-то, смотрю, великоват… для нагрудного кармана…
Ой, мамочка-а! Он – сопоставляет. Он – соизмеряет. Растём!

– Любимая, что с носками? Какие надеть?
– Чистые!
Босиком. В сандалиях. В домашних тапках. В чем угодно. Только замолчи!

– Тогда эти?
– Что это?
– Носки… чистые…
– Да. Чистые. И шерстяные.
– Но… они единственные!
– Остальные барабашка стащил?
– Если не веришь, проверь сама.

Проверяю.
– Верно, единственные. С начёсом. Подарок твоей мамы.
– Что же делать?
Да что уж тут поделаешь? Родителей не выбирают. Впрочем, маму тоже того… к ногтю!..
– Дорогой, это отделение с зимней одеждой. Попробуй поискать на “летней” половине.
Ищи, сказала! Потому что соблазн упаковать тебя под мохнатым ворохом зреет неумолимо!

– Нашёл!
Ура! Победа разума над животными страстями – будет жить!

– Любимая, осталось разобраться с обувью…
А, может, и не будет… Одной сигаретой уже не спасти. Дайте две. Лучше – полпачки! И стопарик коньяка. Два!

– Лапонька, скажи своё мнение… эти туфли вполне?
– О, да! Замечательно!
Нет-нет-нет, мы хотим сегодня!

– Милый, давай, потом брошу курить?
– Ну, во-от… Почти две недели продержалась! – в тоне сквозит огорчение.
Да пойми ты, наконец! Я всего лишь боюсь огорчить тебя ещё больше. Намного больше!

– Что-то не даётся мне тренинг. Никак не получается, – в моём голосе не одно раскаяние, в нём страх за собирающегося на завтрашнюю выставку мужа.
– Таточка, сопротивляйся. Борись!
Не могу. Не мо-гу! С никотиновым голодом – куда ни шло, но с желанием придушить тебя на этом самом месте – никакой возможности!

– Дорогой, наверное, все-таки лучше закурить. Не по себе мне что-то, – липкая испарина покрывает по-прежнему ищущие пальцы и лоб.
– Ты же не наркоманка!
Нет. Но я вышла за тебя, когда курила. Так вот – не надо ничего менять! Не угроза, но игнорировать не стоит.

– Солнышко, сигареты одна условность. У тебя психологическая зависимость!
Ах, ты психиатр доморощенный!

– Ты, как всегда прав. Но… – исподлобья мечу громы-молнии, со скоростью света орудуя самопальным бумажным веером, – от жары разбирает покурить. Можно?
– Не поддавайся, дорогая!
Не вынуждай меня выбирать между мужем и курением. Победит второе!
– Тебе легко говорить, а я держусь из последних сил! – кладу веер: пусть душно, зато взгляд прочувствует.

Прочувствовал.
– Милая… Вероятно, действительно… не в этот раз… – отходит к двери.
– Так где мои сигареты? – глаз не отвожу, чтобы не передумал.
– Сейчас… Пожалуйста, не нервничай!

Кофе, сигареты – на столе. Пью. Курю. Утро.
– Дорогая, я пошел, – благоверный из коридора.

Как примерная жена выхожу проводить мужа на работу.
Хороший он у меня. Нежный, заботливый… Любящий…

– Господи, во что ты вырядился?!
– Как, во что? Ты же сама… вчера…
– Я?! Я посоветовала надеть серый костюм, зеленую рубашку, детский галстук-бабочку, спортивные носки, парусиновые туфли и – венцом совершенства – сунуть в кармашек синий в горох платок?! – хватаясь за голову, раскачиваюсь, как старуха-плакальщица, подвывая нечленораздельными причитаниями.
Восстановив речь, взываю:
– Переоденься. Ми-илый! Переоденься!
Сигарету мне! Блок! И коньяку! Бутылку!