Когда хорошему человеку плохо…

«Вот всегда он так! Всегда! Черт, он не может ехать чуть быстрее? Чертовы пробки, чертов город. Одному хорошему человеку плохо, видишь ли! Вот где теперь все эти люди, ради которых ты оставлял меня одну? Где они? Господи, только бы все было хорошо. Он выкарабкается, я верю. Господи, не забирай его у меня. Он так мне нужен!!! Прошу тебя, Господи! Да неужели эта пробка тут до завтра стоять будет!!!»
Последние слова она сказала вслух. Точнее, почти выкрикнула. Да так, что водитель обернулся, и, посмотрев на нее, сказал:
— Девушка, милая, да успокойтесь вы. Успеем, сейчас этот светофор проедем и поедем быстренько – он сделал понимающую рожу – На свидание опаздываете?
— Нет! В больницу!! Кто ездит в институт Склифосовского на свидание?! – ее явственно трясло.
— Вот те раз. Простите, не подумал – водила пытался разрядить обстановку – что стряслось то?
— Одному хорошему человеку плохо – сказала она зло.
— Девушка, милая, ну что же вы так переживаете? Ну, Бог даст все будет…
Она подняла на него глаза. Глаза были сухими. Такими они бывают у людей, которые сдерживают свои слезы. Страшные глаза. Безысходные.

— Я прошу вас, заткнитесь и смотрите на дорогу – взгляд был полон боли, голос спокоен и тих.
Водитель смущенно умолк и преувеличенно внимательно стал разглядывать панель приборов.
«Одному хорошему человеку плохо» — сколько раз она слышала от него эти слова. Сколько раз он говорил ей это, растворяясь в ночном городе, оставляя ее дома одну, наедине со своими мыслями.
Одному хорошему человеку плохо – он мог позвонить вечером и сказать:
— Девочка моя, меня сегодня на ужин не жди.
— Что случилось? – тревожно спрашивала она его, подсознательно зная ответ. И он, смущаясь, понимая, что это ей очень не понравится, говорил:
— Да ты понимаешь, тут одному хорошему человеку плохо, надо помочь. Я сейчас ему очень нужен. Я люблю тебя.
Сначала она закатывала ему сцены. Кричала про то, что ему есть дело до всех, кроме нее. Что он больше внимания уделяет своим «хорошим людям», чем ей. А эти люди забудут про него, сразу после того, как им станет хорошо. Он молчал, смотрел в пол, а потом, подняв глаза, говорил ей, просто говорил:
— Я люблю Тебя, мое солнышко! – и вся ее злость, куда то испарялась. Она даже подозревала, что он просто ей изменяет, но как ни старалась, поймать на измене его не могла. Поэтому смирилась с тем, что «одному хорошему человеку плохо». Она любила его. Этого большого, смешного человека, с огромным сердцем, в котором хватало места всем.
— «Одному хорошему человеку плохо» – и он приходил домой под утро. Уставший, вымотанный, со смеющимися глазами и лицом человека, закончившего очень важный труд.
«Одному хорошему человеку плохо» — среди ночи звонил его телефон и он уезжал. Потом звонил, откуда нибудь издалека и говорил, что сегодня к ужину не приедет. Ему постоянно звонили какие-то люди, спрашивали совета, просто спрашивали, как он жив-здоров, звали в гости. Он отшучивался и пытался уделить ей те редкие минуты, когда был свободен. А потом:
«Одному хорошему человеку плохо?» — спрашивала она его, одевающегося в коридоре, и судорожно ищущего ключи от машины по карманам.
— «Да. Я постараюсь побыстрее» — потом дежурный чмок в щеку и вот он снова уехал.
«Одному хорошему человеку плохо»… она уже привыкла к этой фразе. Смирилась с ней. Приняла ее как должное. Как часть его жизни.
А потом, его большое сердце не выдержало. Диагноз звучал как приговор. Все внутри нее сжималось от боли, когда она видела этого большого, сильного человека, оплетенного проводами, трубочками, какими-то пикающими штуками.
Сегодняшний звонок врача, словно подвел черту под безысходностью.
— Приезжайте немедленно. Его состояние резко ухудшилось. Необходима срочная операция. Мне кажется, что он будет рад вас видеть. Поймите, он может не пережить этой операции…
Такси ползло медленно, продираясь, сквозь вечно стоящее Садовое Кольцо. А на заднем сиденье сидела девушка и едва сдерживала слезы…
«Одному хорошему человеку плохо» – она вспомнила, как совсем недавно, после очередной, устроенной ею сцены, он сказал:
— Ты знаешь, мне очень повезло с тобой. Другая бы не стала терпеть меня так долго. Я люблю тебя.
Она тогда свела все на шутку. Не сказала, что он самый дорогой ей на свете человек, и она больше всего на свете хочет, чтобы он был просто рядом с ней. Не сказала. Не успела. Не сказала…
Мрачное здание Склифа. Бесконечные лестницы и коридоры. Профессионально усталые лица врачей и медсестер. Пугающий запах больницы. Его палата.
Подойдя к палате, она вдруг услышала:
— Ты не волнуйся, я, наверное, не приеду сегодня. Одному хорошему человеку плохо…
Она встала как вкопанная. Оглянувшись, увидела совершенно незнакомого мужчину, который разговаривал по мобильнику, стоя у окна. И тут, словно кто-то открыл ей глаза. Она увидела, что коридор полон людей. Разных, непохожих в общем, но словно объединенных какой то общей болью. Предчувствием общей беды.
В его палату она ворвалась как ураган.
— Где он?! – голос то и дело срывался – Скажите, прошу, где он?
— Вы, наверное, Ольга? – она обернулась. Сзади стоял высокий седой мужчина.
– Откуда вы меня знаете?
— Он рассказывал про вас. Понимаете, Ольга, полчаса назад ему стало хуже, и его увезли в операционную.
— Кто вы?
— Я? Да я думаю, имя мало что скажет. Он помог мне когда-то. Как и всем тем людям, которые ждут в коридоре…
Она стояла перед операционной, комкая в руках шарф. То и дело подходили люди и говорили, что он выкарабкается, что все будет хорошо, что все будет непременно хорошо. Их было много. Бесконечно много.
Когда вышел врач, она все сразу поняла. Врач просто посмотрел на нее и покачал головой…
— Мы сделали все, что могли. Сердце просто не выдержало…
Других его слов она уже не слышала. Вокруг, страшным облаком разливалась пустота. И страх. Мир плыл в пелене ее слез, падающих из глаз тяжелыми каплями. Кто-то обнял ее за плечи. А потом, в тишине, под которую обычно плачут, залился оглушительной трелью, чей то телефон.
— Слушаю. Нет, я не во Владивостоке, я в Москве. Нет, сегодня не прилечу. Одному хорошему человеку плохо…