Дуновение любви

— Слушай, оставь меня в покое! — говорила Вика, пристально глядя Степану в глаза. — Не пара мы с тобой, пойми это!
— А чё? — Степан все не понимал, что разговор-то — всерьез. Все «давил лыбу», как он это называл. То бишь, вымученно улыбался. — Член у меня короткий, что ли? Или чё еще?
— Или чё! — устало вздохнула Вика. — В общем, остаемся друзьями.
По лицу Степана прошла гамма каких-то странных эмоций. Вика узнавала разочарование, потом недоумение, досаду, злость. Глазки Степана сощурились.
— Ты это, — сказал он, — я же и с собой могу чего сделать? Я же тебя люблю…

Что он хотел этим сказать? На что сподвигнуть? Разве такое существо, как Степан, могло взволновать в ее душе хоть какие-то романтические струнки? Ха! Ей вовсе не хотелось быть объектом воздыханий этого тупого и совершенно бесперспективного типа.
И, конечно же, ни на грош не поверила Вика и в то, что он может что-нибудь с собой сделать. Разве только напиться портвейна с дружками. Степан засунув руки в карманы треников, удалялся из ее двора. Он не был жалок, его фигура не излучала печаль. Он насвистывал, и пинал ногой камешки. И Вика с радостью вычеркнула придурковатого ухажера из своей жизни…

Степан побродил во дворе. Ему было хреново. Но не столько от того, что Вика послала его на хер, сколько от другого. Он не знал, как объявить об этом пацанам. И засмеют, и не соврешь ничего — в одном дворе, как-никак все живут.
В гаражах пацаны ковырялись во внутренностях генкиного 41-го «москвича». Генка говорил, что он почти даже не ржавый. Иногда даже на нем ездил. «Спускал на воду», — как он сам это называл. И сейчас пацаны, похоже, предпринимали еще одну попытку оживить старинного монстра автопрома.
Степан с удовольствием включился в процесс. Он даже полез под машину, рискуя обляпаться бензином и маслом. Вылез перепачканный, но все починивший. Да и горечь из души куда-то ушла. «Завтра что-нибудь пацанам про Вику скажу, — решил Степан. — Ведь утро вечера мудренее…»

В сумерках они прокатились по району на восстановленном «москвиче». Генка на радостях взял много портвейна. Распить его решили там же, у него в гараже.
— А вы в курсе, пацаны, что будет, если пернуть на зажигалку? — спросил Пельмень, самый толстый из всех. — Отвечаю, бля, факел будет. Только зажигалка «зипповская» нужна…
У Генки как раз такая и была. Пельмень задрал к потолку жирные ляжки в трениках, сосредоточился, чиркнул колесиком. Показался дрожащий язычок пламени. Потом раздался звук рвущейся материи и к небу на секунду метнулся настоящий протуберанец.
— Во! — сказал Пельмень. — Видали?
— Ох, ни хрена себе! — сказал Генка.
Он честно пытался повторить этот трюк. Но ничо у него, понятно, не получилось.

— Дай сюда! — решительно сказал Степан.
У него в животе как раз созрел хороший такой пузырь. Захотелось превратить процесс его выпускания в фейерверк. Он зажмурился, чиркнул колесиком.
Потом стало шумно, будто что-то взорвалось. А жопу Степана вдруг обожгло.
— Ну как? — спросил он пацанов.
Но те выглядели бледнее смерти.
— У тебя, ой бля… У тебя жопа горит! — сказал Пельмень, пятясь прочь.
Впрочем, горела уже не только жопа. Радостно и бодро занимался пропитанный бензином и маслом тренировочный костюм.
— Там, за гаражами, пруд есть! — заорал Генка. — Туда, бля, беги!
И Степан понесся, объятый ужасом и пламенем, нелепо размахивая руками.

Вся вселенная перевернулась для Вики, когда она увидела как из гаражей вылетает… живой факел! Это был человек, и он горел. Вика побежала к нему и вдруг узнала… Степана.
И тут же все поняла.
— Степочка! — закричала она. — Зачем ты так? Прости меня, дуру глупую!
Степан несся по направлению к пруду.

Прошло три года. У Вики и Степана — двое детей. Вика уверена, что муж ее любит. Она ни за что не поверит, если ей расскажут, что своему счастью она обязана тому, что ее муж неудачно пернул на зажигалку…